Сегодня Калининград встречает парусник «Крузенштерн», почти за полгода прошедший весь Атлантический океан. За это время барк поучаствовал в крупнейшей за последние годы международной регате «Вызов Атлантики парусным судам — 2009» от порта Виго в Испании до Галифакса в Канаде. Вместе с курсантами морскую практику прошел и корреспондент “МК”, заодно пройдя еще два моря — Балтийское и Северное.
Скажу сразу: с мачты “Крузенштерна” я не увидела ничего, кроме собственного страха. Оставалось наблюдать, как больше сотни курсантов взлетают туда как по мановению волшебной палочки. И не только взлетают, но еще и работают на высоте девятиэтажного дома…
***
Когда четырехмачтовый барк строили в 1926 году, в воздухе пахло селитрой. Именно для того, чтобы возить ее и зерно из Чили и Австралии, немцы на своей верфи заложили парусник “Падуя”. Который после Второй мировой войны по личному распоряжению Сталина отошел СССР и был переименован в “Крузенштерн”. Таких учебных судов, на которых готовят морских волков — курсантов мореходок, — у Росрыболовства (а именно это ведомство является судовладельцем) всего три. Два барка — “Крузенштерн” и “Седов” — и фрегат “Паллада”.
Как провожают пароходы…
Пожалуй, ни одни проводы не проходят одновременно так торжественно и печально, как проводы парусников. Руководитель Росрыболовства Андрей Крайний прибыл на судно вместе с епископом Балтийским Серафимом и хором Свято-Андреевского храма Калининграда. “Крузенштерн” уходил из морского рыбного порта в трансатлантическое плавание. Выстояв молебен путешественников, окропленные святой водой 115 курсантов из Балтийской государственной академии, Калининградского, Санкт-Петербургского и Волжско-Каспийского морских колледжей, студенты Астраханского государственного технического университета и пять юнг Морской молодежной лиги отбыли в свой первый морской поход. Заплаканные лица девчонок, белые платки матерей… “Сняли головные уборы — помахали — надели, сняли — помахали — надели”, — командовал в ответ на крики провожающих наставник по воспитательной работе барка. Мальчишкам уже через полчаса предстояло облачиться в рабочие синие матроски до следующего торжественного захода в очередной порт. А их в Международной трансатлантической экспедиции всего 12.
“Треугольник будет выпит, будь он хоть параллелепипед”
В каюте барка не покидает ощущение, что с тобой постоянно кто-то разговаривает. Радиоточка замолкает лишь с 22.00 до семи утра (отбой и подъем соответственно). Ровно в семь она оживает и женским голосом сообщает судовое время и температуру за бортом. Судовое время — то, которое соответствует выходу корабля из порта, и меняется оно лишь по следующему заходу в порт. Понятно, что по ходу путешествия “Крузенштерн” пересекает часовые пояса. Корреспонденту “МК” рассказали, что в одной кругосветке (а “Крузенштерн” ходит в них регулярно) напрочь пропало 8 марта. Женская часть команды, пусть и немногочисленная, чуть не устроила бунт на корабле, и праздничный день пришлось вернуть. Правда, на несколько часов. Дам на судне несколько — повара, пекарь и преподаватели. Судно-то учебное. И в зависимости от специальности ребятам преподают разные предметы. Некоторые из них по сошествии на берег уже вполне могут обзавестись семьей, потому как проходят курс сопротивления материалов (по известной поговорке всех технарей: “сдал сопромат — можешь жениться”).
Преподавательница английского языка Вика тоже идет в свое первое морское путешествие. Говорит, что боится проходить мимо Бермудских островов (“хорошо еще, что в треугольник не заходим”). Но мама (а она как преподаватель Балтийской академии сходила не в одну кругосветку с “Крузенштерном”) ей рассказывала, что занятия отвлекают даже от морской болезни. Хотя в первые дни лекций — нет. У мальчишек совершенно другие занятия.
— Да что же это такое? Только что 20 было. И опять 17! Куда вы деваетесь-то?! — возмущается боцман. После сообщения радиоточки: “Вниманию курсантского состава! На судне парусный аврал, место построения — шкафут” (корреспонденту “МК” трое суток казалось, что строиться нужно “в шкафу”, но это оказалась палуба на носу корабля) — курсанты растягиваются в шеренги под мачтами. У “Крузенштерна” их четыре — фок, первый грот, второй грот и бизань (с “гротами” тоже неудобно получилось — они представлялись явно не мачтами). Их высота 56 метров. Строиться нужно по два десятка на каждую сторону мачты, но мальчишки под предлогом похода в туалет или “попить” постоянно куда-то деваются.
Поднять паруса!
На мачту, дабы подвязать паруса, нужно лезть без страховки. Через несколько дней корреспондент “МК”, что называется, на собственной шкуре ощутил, каково это — влезть на “марсову площадку”.
— Две руки, одна нога. Две ноги, одна рука. Точки опоры должно быть три, — объясняет старпом.
Ванты — просмоленные канаты. И балясины — типа ступени — единственные точки опоры. Это похоже на лестницу, но только похоже…
Парусов на “Крузенштерне” должно быть 36. На время парусной регаты должно прибавиться еще четыре. Курсанты под мерный счет боцманов и матросов (на четырех курсантов полагается один матрос) должны забраться на мачты (а главное — реи) и подвязать паруса.
Меня ничего подвязывать не просили. Я просто прошла инструктаж. Но отступать было некуда.
Руки тряслись и до восхождения. “Марсова площадка” — кусок металла на пути к вершине мачты, размером полметра на полметра, на высоте 20 метров от палубы. В ней есть дырка, в которую и нужно пролезть. Причем что “у кого-то очень узкие двери”, никого не волнует. Страховочный карабин пристегиваешь, лишь когда наступаешь на “марсову” (когда курсанты передвигаются по реям, они застрахованы, а до этого — нет). Если честно, смысла уже в этом не видишь. Но, как объясняет старпом, “вдруг голова закружится, ориентацию потеряете”. Не потеряла. Зато поняла, что такое, когда по-настоящему страшно. Причем не подниматься, а спускаться.
Зачем вообще эта парусная романтика? Зачем лезть на мачты, ставить паруса? Ведь, по большому счету, на судне одни будущие рыбаки. А я еще ни разу не видела рыбака, у которого была бы необходимость влезть на высоту девятиэтажного дома без страховки (корреспонденту “МК” не раз доводилось выходить “рыбачить” в море). В ответ объясняют, что и страховку придумать можно было, но не в этом суть. “Чувство плеча и локтя товарища. А оно нужно в любой жизненной ситуации, — объясняет мне капитан судна Михаил Новиков. — Кто-то из мальчишек, поняв, что это не его дело, больше никогда не выйдет в море. А кто-то поймет, что это его жизнь”. Капитан знает, что говорит: ведь он сам прошел на “Крузенштерне” путь от матроса до капитана.
“Достала морская меня болезнь…”
Когда ночью выходишь на палубу, ту, которая шкафут, то на мачтах висят звезды. Судно будто бы накрыто черным колпаком в серебряных дырах. Вдруг с нижней палубы, там, где курсанты живут в кубриках по 20 человек, выходит человек в матроске и молча проходит в нос судна. Первая мысль — лунатик, и сейчас я стану свидетелем похода за борт. Но, как выяснилось на следующий день, на носу просто есть общий гальюн. Согласно последующим наблюдениям, место пользуется популярностью. Рядышком — курилка. В ней и проходит жизнь. Ребята очень разные. Кто-то судорожно ловит сеть, как только завидит берег, и звонит девушке с клятвами в вечной любви, а кто за время путешествия не берет мобильник в руки ни разу.
На каком-то периоде в Северном море начинает штормить. Вот оно, первое испытание! “У меня уже лежит парочка, даже на палубу не смогли подняться”, — жалуется один из наставников. Но судовых тревог никто не отменял. Один непрерывный колокол громкого боя — и нужно хватать спасательный жилет и бежать на 1-й грот. Семь коротких и один продолжительный — и, по идее, пора покидать судно. Делать этого, слава богу, не пришлось, но путь к спасательным плотам запомнила на всю жизнь.
— А что делать, если штормит и человеку плохо? — иду с вопросом к капитану. “Кому плотно поесть, кому не есть ничего. Кто бежит к доктору за таблеткой, но не факт, что она поможет. Рецептов спасения, одинаковых для всех, нет”, — объясняет Новиков. У моряков есть примета: на судне в обязательном порядке должны быть соленые и маринованные огурцы, квашеная капуста. Остро-кислые вещества борются с закислением крови — и тошнота отступает. “Тут ведь надо понимать причину морской болезни. Бывает так, что она начинается от банального страха. От того, что человек физически боится. Но бывало, что накрывало и совсем уж бесстрашных людей. Так, адмирал Нельсон до самой своей гибели мучился от морской. Сколько он с ней бился, но пока его не убило, так от нее и страдал”, — продолжает Новиков. А потому этот недуг в морских кругах не принято считать чем-то зазорным.
— Каково это — быть капитаном учебного судна?
— Самая большая ответственность — за жизнь молодых людей. Одно дело — отвечать за груз. Другое — за две сотни мальчишек. И все их неудачи пропускаешь через сердце. Помимо капитанских навыков нужно быть настоящим психологом. Большое испытание — первый шторм. Сколько было случаев, когда шторм-то он с горем пополам пережил, а потом подходит и говорит честно так… “Хочу домой”. Вот домой — и все. Говорю, хорошо, в порт придем, разберемся. Только ты подумай: в тебя же родители верили, да и девушка провожала. Вернуться, пройдя морскую практику, или сбежать от трудностей — это две большие разницы. А для мальчишек — особенно.
Неизвестно, что в конце концов перетягивает: желание пусть не под алыми, но все же парусами вернуться к любимой героем, оправдать ли надежды родителей, но дня через три финал одинаков. “Приходят на капитанский мостик или прямо ко мне в кабинет и говорят: “Чой-то я тут чуть не сглупил, конечно, дальше пойду”, — говорит Новиков. Да и от шторма к шторму все меняется. Кто при первом сходил с ума и трясся от страха, при втором, стоя по колено в воде, которая хлещет через палубу, смеется над происходящим. Но смешно бывает далеко не всегда.
Крышками люка прижимаются пальцы, от канатов стираются в кровь ладони (все механизмы на судне приводятся в действие вручную, а рукавицы строжайше запрещены, чтобы не замотало в лебедку вместе с рукой). С мачт на этом судне еще никто не падал (тьфу-тьфу-тьфу). Зато в одной из регат на параллельно идущем польском судне с мачты сорвалась девушка. Спасали наши. На судне даже делались операции. Специально оборудованный изолятор готов принять поранившихся. На самый крайний случай — с ближайшего берега (который бывает “ближайшим” только в очень своеобразном понимании) вызывается вертолет или катер с медицинской помощью или для эвакуации пострадавшего. Но иногда помощи ждать буквально неоткуда.
Корреспонденту “МК” рассказали, как в одной из кругосветок где-то в районе Японии судно три дня мотало в жестоком шторме. Паруса рвались изнутри и улетали в море, как куски носовых платков. Если попал в шторм на полных парусах, подбирать их уже нельзя — обрываются канаты. А болтающийся канат может запросто убить попавшегося “под руку”. Люди привязывались к койкам, готовить еду просто перестали, есть не мог никто. И на исходе третьих суток на капитанский мостик прибежал радист и дурным голосом заорал: “Памир” вызывает “Падую”! “Памир” вызывает “Падую”!”
Чтобы представить себе, какую реакцию вызвала эта “радиограмма”, без экскурса в историю не обойтись. “Падуя” — бывшее, еще немецкое название “Крузенштерна”. А “Памир” — такой же парусник — утонул в 1957 году. В общем, в разгар шторма радист принял “сигнал с того света”…
“И что же вы сделали?” — спрашиваю, давясь смехом, капитана, рассказывающего эту историю. “Это сейчас смешно. А тогда подумал, что все вокруг окончательно сошли с ума. Ну, взял логарифмическую линейку и как врезал этому приносящему “письма с того света”, чтобы убежал обратно”, — без тени улыбки отвечает Новиков.
Говорят, что после этого случая судовой врач, не дойдя одного “перегона” до конца кругосветки, подхватив свой чемоданчик, сбежал с судна в неизвестном направлении. Пообещав напоследок “никогда в жизни больше не связываться с идиотами”.
Курсантам, по уверению капитана, нужно твердо запомнить сразу несколько правил: “Любят и лелеют — дома, здесь все равны и работают одинаково”. Свой характер и привычки, включая, как вы понимаете, некоторые вредные — на судне сухой закон, — необходимо оставить там на берегу. Но одно здесь буквально культивируют — чувство локтя и плеча товарища по команде. И это не красивые слова. Одно неверное движение всего одного члена курсантского состава может привести к необратимому.
“Да они же трактористы!”
Со времен “Падуи”, судя по фотографиям, висящим в судовом музее, у судна лишь чуть изменился вид корпуса. “Вы понимаете, ржавчины даже не появилось. Сталь как заговоренная”, — уверяет капитан-наставник Геннадий Коломенский. Износ судна, по его словам, лишь 0,18%, и то в зоне ватерлинии. Но кое-что все-таки изменилось. В 1969 году на “Крузенштерн” был поставлен двигатель.
Паруса подвязаны, но не распущены, а судно, по уверению радиоточки, идет со скоростью 12 узлов. Пошла на поиски “шайтан-машины”. “Цивилизация на судне — это мы”, — радостно встречает меня второй механик. Пока еще я его слышу. В машинном отделении адский грохот, и без наушников находиться нельзя. “Как театр начинается с вешалки, так машина начинается с топливной цистерны. За кругосветку расходуется 800 тонн солярки. Это там, наверху, романтики, у нас тут — циники”, — смеется он. Как выясняется из дальнейшего разговора, у “Крузенштерна” два двигателя. И это уже третья пара. Не то чтобы предыдущие изнашивались, просто прогресс не стоит на месте, а из продажи к тому же пропадают запчасти.
Раньше капитан (или старпом) с мостика “телеграфировал” команду механикам. Теперь на судне стоит дистанционное управление. Правда, по уверению втормеха, дистанционка все равно стоит в режиме телеграфа: “Они же трактористы! А машину видеть и чувствовать надо!”
Механики в шутку называют себя “королями дерьма, воды и пара”. В их ведении также топка по сжиганию мусора, специальный танкер для “замазученных” вод и еще много агрегатов с невыговариваемыми названиями. Судно имеет полный цикл самообеспечения. Пищевые отходы, на радость морским гадам, можно вываливать прямо за борт. А все остальное — будьте любезны — переработайте. А точнее — сожгите (а потому на корме “Крузенштерна” в день сожжения мусора прогуливаться не принято — дышать нечем, знаете ли).
— А вот опреснительная установка, — продолжает свою экскурсию Сергей уже где-то под ватерлинией, судя по тому, что над нами явно плещется вода. Расход живительной влаги на судне — 20—30, а то и все 40 тонн в сутки. “Каждый моряк знает, что воду нужно экономить. Как-то попал на яхте в шторм — лопнул бак с пресной водой. Три дня есть и чистить зубы было невозможно. Питались какао на основе морской воды, его почему-то можно было как-то в себя протолкнуть”, — говорит он. Курсанты начинают экономить воду, как только попадают на судно. Банный день — раз в десять дней. Ежедневная помывка — только для тех, кто несет вахту на камбузе. Она, как нетрудно догадаться, у них любимая.
“Едим много, все быстро выветривается”
Начпрод Александр на судне — человек особенный. Скажет, что “молока больно много пьете”, — и утренний кофе будешь употреблять черным. Он рассказывает, что на один месяц нужно порядка 20 тонн продовольствия. Ничего удивительного. В море весь судовой состав ест четыре раза в сутки. В 7.30 — завтрак (каша, колбаса, сыр, йогурты), в 11.30 — обед (первое, второе и компот), в 16.30 — полдник (не угадаешь: то творожная запеканка, то скумбрия с картошкой), в 19.00 — ужин. На весь рейс, по уверению начпрода, грузят только гречку: “Ее почему-то нигде не купишь — дефицит по всему свету”, ну, и разве что макароны. А так перед каждым портом с борта “Крузенштерна” делается продуктовая заявка специальному агенту.
Александр провожает в свои владения. Запасов — масса. Для каждой группы продуктов — свой температурный режим. Есть даже маслины и оливки. Говорит, в салат. А корреспонденту “МК” подарили швейцарскую шоколадку. “Кваса вот с собой накупили. Будем делать окрошку. А еще иногда мы устраиваем “пельменный аврал”. Не все же парусному-то быть”, — смеется он.
***
Кстати, за время первого этапа плавания «Крузенштерн» преодолел 12 тысяч морских миль. 25 сентября начнется второй этап экспедиции, который продлится 205 дней. «Крузенштерн» пройдет Мексиканский залив, побережье Перу и Чили, посетит порты Лас-Пальмас на Канарских островах, Буэнос-Айрес, Кальяо, Ла-Гуайра в Венесуэле и Гавану на Кубе.
***
Корреспондент “МК” получил диплом о том, что он прошел 1 тысячу 80 морских миль и “морскую практику” на борту барка “Крузенштерн”. Но, несмотря на это, на всякий случай просит прощения у всех морских волков, которым ему так и не удалось стать, даже учитывая визит на “марсову площадку”, если в тексте перепутаны какие-то термины.
