Первым увековечила в бетоне Робеспьера в Александровском саду студентка Бронислава Сандомирская, ученица скульптора Волнухина. Под музыку “Марсельезы” на глазах красноармейцев его открыли 3 ноября 1918 года, а 7 ноября, в первую годовщину революции, взорвали. И не восстановили. Постаревшую Сандомирскую я увидел, когда она вернулась из лагеря и принесла в редакцию фотографию статуи — все, что у нее осталось…
Имени Тимирязева в ленинском “плане монументальной пропаганды” не оказалось. Но для памятника ему нашелся вечный камень и лучшее место в городе на площади Никитские Ворота. За что такая честь? За то, что известный ботаник и физиолог, член-корреспондент Императорской Петербургской академии, увенчанный мантией почетного доктора наук Кембриджского университета за приверженность учению Дарвина, в отличие от страдавших при “военном коммунизме” коллег не только принял советскую власть, но и рукоплескал ей.
Оппозиционность царскому правительству Тимирязев проявил в 1911 году. Тогда назначенный министром народного просвещения профессор Московского университета Кассо начал искоренять либерализм в профессорской и студенческой среде. Получив образование в лучших школах Европы, Кассо защитил там магистерскую и докторскую диссертации. Но, обращаю внимание читателей, вернувшись на родину, чтобы занять кафедру, ему пришлось защищать обе диссертации в России. Вращаясь до получения портфеля министра среди студентов, Кассо хорошо знал, что они не столько учились, сколько занимались политикой.
Студент Московского университета Каракозов стрелял в Александра II. Студент Казанского университета Ульянов основал партию большевиков. Студенты убивали губернаторов и градоначальников.
Вступив в должность, Кассо выпустил циркуляр “О надзоре за учащимися высших учебных заведений”, возложив его на ректоров и профессоров. В знак протеста свыше ста из них во главе с ректором Московского университета Мануйловым (а не профессором Тимирязевым, как писала советская энциклопедия “Москва”) подали прошения об отставке. (В их числе оказались те, что при советской власти стали пассажирами “философского парохода” и вынужденными эмигрантами.) Когда в Государственной думе обсуждалось “дело Кассо”, большевик Бадаев произнес речь, написанную для него Лениным: “Наше министерство народного просвещения есть министерство полицейского сыска, глумления над молодежью, надругательства над народным стремлением к знанию”.
В личной библиотеке в Кремле Ленин хранил сборник речей Тимирязева “Насущные задачи современного естествознания”, его брошюру, изданную в 1918 году в Петрограде, под названием “Красное знамя. (Притча ученого)”. Под этим знаменем вошел автор в Социалистическую академию, созданную в противовес “буржуазной” академии.
Попали в библиотеку вождя книга профессора “Ч.Дарвин и К.Маркс” и сборник статей “Демократия и наука”. Его автор отправил в Кремль с надписью “Глубокоуважаемому Владимиру Ильичу Ленину от К.Тимирязева, считающего за счастье быть его современником и свидетелем его славной деятельности”. Ленин книгу прочитал, обрадовался и ответил Тимирязеву, жившему рядом с Кремлем в доме университета: “Был прямо в восторге, читая Ваши замечания против буржуазии и за Советскую власть”. После чего рабочие Московско-Курской железной дороги выдвинули Климента Аркадьевича на 73-м году жизни депутатом Московского совета рабочих и солдатских депутатов. Стенографы записали его выступление, и по нему можно судить, что профессор был ярким оратором, чья речь по напору и потоку слов напоминала стиль Ильича.
“Работать, работать и работать! Вот призывный клич, который должен раздаваться с утра и до вечера и с края в край многонациональной страны, имеющей законное право гордиться тем, что она уже совершила, но еще не получившей заслуженной награды за все свои жертвы, за все свои подвиги. Нет в эту минуту труда мелкого, неважного, а и подавно нет труда постыдного. Есть один труд, необходимый и осмысленный… Итак, товарищи, все за общую работу, не покладая рук, и да процветает наша Советская республика, созданная самоотверженным подвигом рабочих и крестьян, только что на глазах у нас спасенная нашей славной Красной Армией!”
(Столь же убедительно написал профессор для энциклопедии “Гранат” статью “Мендель”. В ней вывел его гениальное открытие наследственности за черту науки. Что помогло народному академику Лысенко, опираясь на авторитет Тимирязева, громить генетиков, наводить порядок в биологии.)
Счастье депутата длилось недолго. Вскоре после привета от Ленина автора “Науки и демократии” с почетом похоронили на Новодевичьем кладбище.
Профессор Тимирязев послужил прообразом профессора Полежаева, главного героя фильма “Депутат Балтики”, в 1937 году обошедшего экраны СССР. Действие в нем происходит в Петрограде после взятия Зимнего дворца. Седовласый профессор публикует статью наподобие “Красного знамени” и единственный в своем кругу горячо приветствует советскую власть, хотя она обрекла ученых на невиданные страдания. Все отворачиваются от Полежаева, поддержку он находит у революционных матросов. Он просвещает их, как студентов, а они избирают его депутатом от Балтийского флота…
Монумент Тимирязеву заложили накануне пятилетия победы большевиков. Замурованная доска гласила, что это памятник “великому ученому и поборнику научной истины и справедливости человеческих отношений”. На доске значились авторы проекта и то обстоятельство, что памятник сооружен Моссоветом, ВЦИКом, Наркомземом с “использованием труда безработных”. Выступая на церемонии, глава Московского совета Лев Каменев сказал о Тимирязеве: “В его лице объединены великий ученый и великий революционер”. Через год, открывая памятник, этот друг Ленина нашел слова, объясняющие, почему советская власть установила первый безупречный по исполнению памятник не пламенному революционеру, а ботанику: “Тимирязев умер с полным убеждением правоты большевиков и уверенностью в окончательной победе коммунизма!”
Осипу Мандельштаму, жившему на Тверском бульваре, памятник понравился: “Самый спокойный памятник из всех, какие я видел. Он стоит у Никитских ворот, запеленатый в зернистый гранит. Фигура мыслителя, приговоренного к жизни”.
Нашелся искусствовед, развенчавший памятник: “Тимирязев, этот мыслитель-общественник, ученый-борец, дан как какая-то скованная тогой учености, совершенно обособленная, стоящая вне времени, вне эпохи индивидуальность, как фигура “великого человека” в буржуазном понимании этого слова…”
Футуристу Маяковскому вполне реалистический образ не понравился: “Тимирзяев”…
Руки, скрещенные на животе ниже пояса, дали повод острякам разразиться соленой шуткой. В повести “Светлая личность” Ильф и Петров описали город Пищеславль, где, желая превзойти Москву, установили Тимирязева на коне со свеклой в руке: “Так великий агроном и скакал по бывшей Соборной площади, разрывая шпорами бока своего коня”.
Ни один великий ученый, разве что Ломоносов, не удостоился таких почестей, как Тимирязев. Второй памятник установлен перед Сельскохозяйственной академией, названной его именем. Бюст профессора — в одном ряду с выдающимися естествоиспытателями перед Московским университетом на Воробьевых горах. Именем Тимирязева называют в Москве улицу и проезд, станцию метро, район, Институт физиологии и Биологический музей. Академия наук присуждает золотую медаль и премию Тимирязева.
В военном 1942 году в квартире, не уплотненной жильцами из подвалов и бараков, открылся музей. В Москве десять музеев и кабинетов классиков науки, все они находятся в зданиях на закрытой территории институтов. Просто так сюда не войти. Один музей-квартира К.А.Тимирязева открыт ежедневно, кроме выходных.
Увековечить “великого ученого и великого революционера” поручили Сергею Меркурову. За плечами 37-летнего уроженца Кавказа были реальное училище в Тифлисе, Политехнический институт в Киеве, откуда его исключили за увлечение политикой, философский факультет в Цюрихе. И учение в Мюнхенской академии художеств. Три года скульптор жил в Париже, очарованный искусством Родена. Под влиянием его “Мыслителя” творил свою “Мысль”, пытаясь приблизиться к идеалу.
Собственный почерк выработал под влиянием модерна, символизма Европы и монументов Древнего Египта, грандиозных статуй фараонов. Не уступали им размерами созданные Меркуровым гигантские статуи Ленина и Сталина на берегах Канала имени Москвы, 20 железнодорожных составов доставили ему гранитные глыбы весом до 100 тонн. Из кованой меди поднялся Сталин на 49 метров в Ереване. Фигура вождя в шинели возвышалась в Москве на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке.
Меркуров умер за год до смерти Сталина и поэтому не видел, как его гигантские изваяния Хрущев разрушил, борясь с “культом личности”. Из красного порфира Сталин с отбитым носом попал в парк скульптур на Крымской набережной. Статую Ленина в нише зала заседаний Верховного Совета СССР и РСФСР в Кремле убрали, когда воссоздавали тронные залы Большого дворца. Сохранилась статуя Ленина в сквере на Тверской площади перед зданием бывшего Института марксизма-ленинизма.
Вернувшийся из Франции в Россию в 1910 году Меркуров проявлял себя в малых формах. Ему поручили снять посмертную маску со Льва Толстого. С тех пор приглашали выполнить эту миссию свыше 60 раз — после смерти Сурикова, Ленина, Маяковского, Булгакова… Маски помогли создать надгробные бюсты Свердлова, Фрунзе, Дзержинского, Калинина, Жданова на Красной площади.
В “плане монументальной пропаганды” за Меркуровым закрепили Достоевского. Его статую он высек из финляндского гранита до Первой мировой войны и не предназначал для улицы. Изваял 20 вариантов, прежде чем достиг совершенства. До революции создал фигуру Льва Толстого. Им при новой власти нашлось место за стенами мастерской. Достоевского установили на Цветном бульваре у Трубной площади. Сейчас эта статуя во дворе дома, где родился писатель, на бывшей Божедомке, улице Достоевского. “Матерого человечища”, как назвал Толстого Ленин, переместили с Девичьего Поля на Пречистенку, во двор музея.
Из цельного блока черного гранита Меркуров изваял Тимирязева в мантии. На постаменте из кубов высечена “кривая физиологии растений”, принесшая ему известность и надпись: “К.А.Тимирязев. Борцу и мыслителю”. Перед памятником — каменные микроскопы, орудие труда профессора.
То был памятник, достойный стоять на одном бульваре с Пушкиным.
Статуя “Мысль”, радовавшая скульптора в мастерской, после того как она опустела, стала его надгробием на Новодевичьем кладбище.
В дни Великой Отечественной войны при ночной бомбардировке Москвы взрывная волна снесла с постамента фигуру Тимирязева. Утром она вернулась на свое место с ранами, заметными до сих пор.
Там, где памятник, в старой Москве стоял трехэтажный доходный дом с магазинами и пивной под названием “Седан”, популярной у студентов. Выгорело здание изнутри в октябре 1917 года. С одной стороны по нему била артиллерия белых, с другой стороны строчили пулеметы красных. Пострадавшие от снарядов здания у Никитских ворот восстановили. А дом с пивной снесли. Владел им князь Глеб Григорьевич Гагарин, живший на Моховой в собственном доме. Его брат Георгий Григорьевич Гагарин, клинский уездный предводитель дворянства, член Московского дворянского депутатского собрания, состоял в Обществе помощи погорельцам.
Фамилия князей пошла от прозвища Гагара, приставшего к ее родоначальнику в XVI веке. Имя Григорий передавалось сыновьям, начиная от тайного советника Григория Ивановича Гагарина. Он учился в Московском университетском благородном пансионе в одно время с Жуковским, считался “отличным воспитанником”. В молодости сочинял стихи и прозу, переводил с французского Руссо и Мармонтеля, дружил с известными литераторами. Его избрали почетным членом “Арзамаса”, в котором состоял Пушкин. Служить князь начал в Коллегии иностранных дел юнкером и переводчиком в московском архиве. Через несколько лет “архивный юноша” стал дипломатом, как пишет его биограф, в “чужих краях” — Константинополе, Париже, Риме, Мюнхене, где закончил службу в ранге чрезвычайного посланника и полномочного министра. В дни Отечественной войны 1812 года на свои деньги сформировал полк.
Сын князя Григорий Григорьевич слыл художником-любителем, много лет служил вице-президентом Академии художеств при Александре II. А внук Григорий Григорьевич избирался депутатом 1-й Государственной думы. Его другой внук — Андрей Григорьевич Гагарин — стал первым директором Петербургского политехнического института.
…Перед нашествием французов в Петербурге вышли анонимно “Эротические стихотворения”, которые приписывались Григорию Ивановичу Гагарину. Но они принадлежали другому князю Гагарину, также дипломату, поэту и переводчику, Павлу Гавриловичу Гагарину. Ничего похожего на то, что подразумевают под эротикой сегодня, в них нет. Это сентиментальные любовные признания. Одно из них, “Черные глаза и голубые”, начиналось так: “Лирой громкою иные/Славят сильных на бою;/Очи черны, голубые/Вам я песенку спою;/И в награду я мечтаю/От любви себе цветок:/Я ногами попираю/Кровью купленный венок”.
По иронии судьбы, предводители дворянства, покровители Общества помощи погорельцам, спасти от огня свои владения и Россию не могли. В справочнике “Вся Москва на 1917 год” я насчитал четыре княжны и четырех князей Гагариных. Всем пришлось покинуть на произвол судьбы свои дома. В одном из них, на Поварской, где ИМЛИ — Институт мировой литературы, — двадцать лет назад я сообщил о найденных рукописях “Тихого Дона”…
