Готов на все
— Кем вы были до “Войны”?
— Работал менеджером в Москве, продавал отопительное оборудование. Был обычным московским офисным работником. Но я всегда считал, что рядовой человек может повлиять на государство. С 9 до 18 часов мне надо было строго сидеть в офисе, а после этого все вечера и выходные уходили на политическую деятельность. И чем большую активность я проявлял, тем больше времени это занимало. Особенно сложно, если тебя на какой-то акции задерживают, потом выпускают ближе к ночи, ты возвращаешься домой в 2—3 часа уставший, а с утра снова надо идти на работу. Моему начальству все это не нравилось. Потому что все боятся проблем с налоговой. При составлении протоколов я обычно в качестве места работы указывал выдуманную строительную компанию “Баррикада”.
— Вам совсем не нравилась ваша работа?
— Нет. Она напрягала. Но после кризиса я чувствовал некоторую привязанность к месту. Я видел много людей вокруг меня, у которых не стало работы, и они от этого мучились. Но сама работа ужасно достала. Однообразное сидение в офисе, пробуждение по утрам — я это просто возненавидел. И еще постоянный стресс, когда ты вздрагиваешь при каждом звонке мобильника. Менеджерская работа сводит с ума, и это сумасшествие накапливается. Появилась внутренняя потребность все это разорвать, резко поменять.
— И вы поменяли. Как познакомились с “Войной”?
— Это было в Новый год с 2009-го на 2010-й. 31 декабря, как обычно по 31-м числам, я с 18 часов был на Триумфальной площади, на митинге. В руках держал елку метра полтора. С ней меня и задержали. Долго не могли от нее оторвать. Я крепко за нее держался и кричал, что никому не отдам. В итоге меня загрузили в автозак вместе с ней. По случаю праздника тогда всех задержанных выпустили раньше обычного, в девять вечера. Я поехал отмечать Новый год с “несогласной” тусовкой. И где-то ближе к двум часам ночи меня представили Олегу и Козе (Олегу Воротникову — идеологу группы “Война” — и его жене Наталье Сокол. — Ред.). Я сразу им сказал, что готов на все. Первое, в чем я принял участие и что потом попало в СМИ, — это была акция с синим ведерком, когда я прыгал по машине ФСО. И пошло-поехало.
Безденежный образ жизни
— Началась другая жизнь?
— После пробежки по машине ФСО я понял, что произошел безвозвратный поворот, потому что это уже просто так не могло закончиться. Не прошло и недели, как меня нашли фэсэошники. Выхватили у подъезда дома и увезли в ОВД “Китай-город”. Это произошло на глазах у семьи. Мама в ужасе была. Она очень перепугалась, когда люди в штатском увозили меня в неизвестном направлении. Хотя до этого уже более-менее привыкла, что меня задерживают на митингах и маршах.
— Это было не обычное задержание?
— Тогда я первый раз столкнулся со странной практикой. Я лежал на заднем сиденье в наручниках, голову закрутили курткой, чтобы я не видел, куда меня везут. А я еще успевал шутить. Говорил: “Хорошо, что вы не из военкомата”. Он меня как раз в то время разыскивал. Потом, уже в ОВД, меня очень удивило, что сотрудник, который оформлял протокол, при мне же обсуждал по телефону проблему с их нелегальной точкой продажи спиртного, что кто-то ее “сдает”. И он выяснял, кто это может быть и что с ним делать. В мировом суде, где рассматривали мое дело, выяснилось, что документы оформлены неправильно, и меня просто выпустили, заседание перенесли. Тогда было решено, что ФСО мы обломаем и даже 15 суток по административке не дадим мне выписать. И просто в воскресенье ночью я, Олег и Коза уехали все вместе в Питер.
— Что изменилось с переездом в Петербург?
— В Москве я жил с родителями и братом, у меня была отдельная комната в квартире в Ново-Переделкине. А здесь я влился в коммуну. С Олегом, Козой и Каспером (сын Олега Воротникова и Натальи Сокол. — Ред.) мы никогда не снимали жилья, все время обитаем на “вписках” (квартиры соратников. — Ред.). Часто прыгали с места на место, жили то в центре города, в хороших местах, то ютились в каких-то клоповниках, где едва хватало места, чтобы просто лечь. Из вещей у нас теперь только то, что можно увезти с собой. Поэтому практически все время мы ходим с рюкзаками. Первое время я еще продолжал по инерции использовать деньги, те накопления, которые остались с Москвы. По мере того как они стали заканчиваться, я начал переходить на полностью безденежный образ жизни.
— Вам нравится такой образ жизни?
— Да. Хотя, когда приехал в Питер, мы тут же приступили к подготовке х…я на Литейном мосту. Физически это было намного жестче, чем офисная работа. 10 дней тренировок — это очень короткий срок, невероятно плотный график. Каждую ночь мы с Олегом приходили к мосту и засекали по секундомеру, как все происходит, как перекрывают движение. Смотрели, что происходит с теми пьяными, которые пытаются прорваться через мост, как реагирует охрана. Но психологически это было намного комфортнее. Я занимался чем-то интересным. Да и Питер очень красивый город по сравнению с Москвой.
Негламурные выпендрежники
— Эпатаж обязателен? Просто выйти с плакатом уже нельзя?
— Это никому не интересно. Сегодня, если ты хочешь о чем-то заявить, это нужно заворачивать в яркую обертку. И определенный элемент провокации добавлять. Только так можно пробить и цензуру. Мы поставили всех в тупик. Попробуйте теперь замолчать 31-е число, если в этот день происходят такие вещи.
— Говорят, вас могут упечь в психбольницу?
— Есть ходатайство от следователя Петрова, занимающегося нашим делом. Он хочет провести психиатрическое обследование. Но я полагаю, это метод запугивания. Наверное, они думали, что мы гламурные выпендрежники из Москвы, которых можно разок закрыть в тюрьме, и мы сразу начнем давать показания и больше не будем никаких акций проводить. А мы только вышли из тюрьмы и сразу заявили, что будем продолжать борьбу, и ничто нас не остановит. Им нечем нас напугать. Теперь даже если они нас схватят, то мы будем смеяться им в лицо.
— Вы полгода провели в тюрьме за “дворцовый переворот”, когда у Михайловского замка перевернули милицейскую машину. Как к вам относились в камере?
— Первые 10 дней я провел в изоляторе временного содержания на Захарьевской улице. Меня удивило доброжелательное отношение к “первоходу”. Мне объясняли внутренние правила, чтобы я не совершал ошибок. И в первые два дня, пока не дали матрас, одалживали мне одеяло, чтобы я мог постелить его на деревянный лежак. Подход, когда люди друг за друга стоят в стычке с администрацией, меня очень впечатлил. И еще в тюрьме очень интересное общение с людьми. Я познакомился с киллером, которому прокурор запросил 23 года. Он с начала 1990-х участвовал в криминальных войнах. Очень много провел в тюрьме. Меня удивило, что он не говорит на блатном языке. Он очень начитанный, интеллигентный, как киногерой. Этакий киллер — белый воротничок. Он с удовольствием рассказывал подробности своих талантливых операций в прошлом, объяснял, как он выбирал место, маскировался, как стрелял и как скрывался. Он мне так сказал: “Мне кажется, у нас есть что-то общее. Для того, что делаешь ты, и для того, что делаю я, нужна определенная внутренняя сила. Я думаю, что тюрьма сделает тебя еще сильнее”.
— Вы что, с ним опытом обменивались?
— У нас несколько разные задачи. Но он очень интересно рассказывал, как его взяли. Это было громкое убийство в 2008-м на “Чернышевской”. Завалил свою жертву прямо в машине, средь бела дня, в толпе людей. Он говорил: для того, чтобы все сделать чисто, нужно действовать очень спокойно, уверенно. (Вероятнее всего, в изоляторе Леонид познакомился с легендарным петербургским киллером Александром Дружининым — в 2008-м он расстрелял на Фурштатской улице Вадима Чечеля, генерального директора охранного предприятия, работавшего в том числе и со Смольным. — Ред.)
— Вы говорите, что он такая интересная личность. Но он же убил человека!..
— Он убивал не просто людей, насколько я понял. А были две стороны, которые вели войну за бизнес, хотя… Это тоже интересный вопрос. Обаятельный человек, рассказывающий про вагон трупов, который за ним… Интересно, что подтолкнуло его на это. Я задумался над тем, что, возможно, мир, который мы построили (где человек пять дней в неделю тратит 12 часов в день на какие-то непонятные действия), противоречит человеческой природе. Общество смотрит на “крадунов” как на опасных преступников. И никто не задумывается, что, возможно, это наша природа такая — схватить, побежать. Я сам сейчас живу по-другому. Это гораздо более счастливый образ жизни. Я живу интересно.
