Так, квартиру в новом доме получил бывший начальник тыла Группы советских войск в Германии генерал-полковник интендантской службы Александр Иванович Шебунин, в столице вступивший в должность начальника Главвоенстроя Министерства обороны СССР. Столь высокое воинское звание бывший солдат царской армии, уроженец деревни Прилуки Архангельской губернии получил в год Победы третьим в истории Красной Армии. Первым стал легендарный Андрей Хрулев, командовавший не только тылом, но и — в самое трудное время войны — всеми железными дорогами в должности наркома путей сообщения СССР.
Солдат Шебунин в октябре 1917 года в Москве стрелял в юнкеров и офицеров. Отстаивал советскую власть на Северной Двине против англичан, на подступах к Москве — против Деникина, в тамбовских лесах — против восставших крестьян. Учился всего около года на высших командных курсах “Выстрел”. Жил там, где дислоцировались штабы: на подступах к Северному Кавказу и Сталинграду, в пяти странах Европы, где шли бои. Пять лет служил в Берлине и только потом переехал в Москву. Не будучи инженером, без высшего образования успешно командовал армиями строителей в погонах, сооружавших в годы “холодной войны” аэродромы в тайге, стартовые площадки для пуска ракет, военно-морские базы.
Ведал генерал-полковник и “индивидуальными дачами большой вместимости” на Икшинском водохранилище. Их строили для генералов и Маршала Советского Союза Василия Даниловича Соколовского 400 советских солдат и 200 германских военнопленных. Резиденцию маршала проектировал “бывший видный берлинский архитектор Карл Браун”. Объект привлек внимание чекистов. Министр госбезопасности СССР Абакумов донес товарищу Сталину, что маршал незаконно увеличил выделенный ему участок в 2,8 гектара на гектар, возвел двухэтажный дом площадью 306 метров и двухэтажный дом с гаражом площадью 135 метров. Сталин узнал из докладной записки, что маршал обставил дом трофейной мебелью, люстрами, роялями, окружил участок металлической оградой, вывезенной из Германии. При переводе из Берлина оставил в личном пользовании десять автомобилей. Донос остался без последствий, очевидно, Сталин счел, что Герой Советского Союза, бывший начальник штаба фронтов и командующий Западным фронтом, став в Москве первым заместителем министра обороны СССР, достоин не “шести соток”, как все советские люди.
Александр Иванович дослужился до заместителя министра обороны СССР по строительству и расквартированию войск. Воениздат помог ему написать воспоминания “Сколько нами пройдено”. Итог жизни генерал-полковник подвел словами: “Я счастлив, что моя судьба сложилась именно так…”
На столь видном месте Тверского бульвара проект дома заказали архитектору Н.Н.Селиванову. После Московского архитектурного института выпускник попал в мастерскую мэтра Николая Колли, практика, теоретика и историка архитектуры. Селиванову повезло начать карьеру под таким крылом и в творческой атмосфере, где рождались проекты зданий Днепрогэса. Шеф жил в Париже, когда Корбюзье проектировал на Мясницкой громадный дом Центросоюза. Колли по его замыслу на месте сломанных старинных зданий и церкви Николы в Мясниках построил невиданное в Москве здание “на ножках” с ленточным застеклением окон, плоской крышей-садом, ставшее Меккой последователей конструктивизма. Перед войной по проекту Колли появились станции метро первой очереди — “Кировская”, ныне “Чистые пруды”, и “Смоленская”. А главным делом мастерской было проектирование Центрального стадиона СССР в Измайлове, где Сталин предполагал по примеру Гитлера выступать перед трибунами, рассчитанными на 200 тысяч зрителей.
Проект дома на Тверском бульваре Селиванов в соавторстве с архитектором Кисловой выполнил в стиле социалистического реализма в пору его расцвета. К зданию примкнул в 1986 году более скупо декорированный точно такой высоты и цвета стен жилой дом архитектора Зиновия Розенфельда. Ключи от бесплатных квартир жильцы получали, когда автору проекта исполнилось 82 года. То была лебединая песня мастера, заявившего о себе в годы первой пятилетки.
Появилась новостройка на месте разрушенных трех зданий. Дом под номером 3 был известен до революции как меблированные комнаты “Малороссия”. В годы мировой войны его переоборудовали в школу, просуществовавшую до сноса. Проект дома, простоявшего на Тверском бульваре с 1877 года, принадлежал архитектору Петру Кампиони. Тогда в Москве господствовала эклектика, уличные фасады обильно декорировались рельефами, статуями атлантов и кариатид, всем, чем украшали здания в далеком прошлом.
Принадлежал архитектор к династии итальянских скульпторов и живописцев, обосновавшейся в Санкт-Петербурге при Екатерине II. Итальянцы заполняли дворцы знати бюстами, статуями, каминами, вазами, барельефами. При Павле I Кампиони создавали дворцово-парковый ансамбль в Гатчине.
В Москву мастерская переехала в конце XVIII века. Итальянцы занимались усадьбой “Кузьминки”. По их моделям отлиты из чугуна 16 львов, сохранившихся на прежнем месте, им принадлежит монумент-колонна в честь посещения усадьбы Голицыных “Кузьминки” Николаем I. Кампиони расписали после пожара плафон Большого театра образами Аполлона и десяти муз, которые сейчас реставрируются. Мастерская отличилась отделкой Большого Кремлевского дворца, интерьерами Георгиевского зала.
Особняки Петра Кампиони сохранились на Цветном бульваре, 28, Рождественском бульваре, 20. Эклектика во многом определяет облик центра Москвы. Так, Красная площадь со зданиями Верхних, Средних торговых рядов и Исторического музея — натуральная выставка эклектики в лучшем виде. Но советское искусствоведение эклектику презирало как стиль упадка архитектуры. ГУМ, Верхние торговые ряды, намеревались снести до основания.
Без всякого сожаления дом Кампиони на Тверском бульваре сломали, невзирая на протесты ревнителей старины. Гневное письмо поступило в инстанции, я его хорошо помню. Авторы возмущались особенно тем, что “русскую архитектуру рушит еврей Зиновий Моисеевич Розенфельд”, хотя решение о сносе принималось руководством города.
Под номером 5 на Тверском бульваре значилось два строения. К меблированным комнатам “Малороссия” примыкало здание 1850 года, автор которого забыт. А то, что находилось на углу с Малой Бронной, построил вскоре после Кампиони архитектор Василий Загорский. Самое известное его творение — здание Московской консерватории с Большим залом. В центре на разных улицах сохранилось десять его особняков и доходных домов. Среди них тот, что под номером 7 на другом углу бульвара, с Малой Бронной улицей. О нем — позднее.
Явному вандализму на Тверском бульваре не противился никто из влиятельных архитекторов в советской Москве, включая Зиновия Розенфельда. Все они принадлежали к поколению сталинских зодчих, с энтузиазмом крушивших “купеческую Москву” ради “образцового социалистического города” на месте храмов, особняков и доходных домов.
Среди современников Зиновий Розенфельд, умерший в год распада СССР, — один из самых успешных зодчих. Уроженец местечка Чашники Витебской губернии после 1917 года не нуждался в праве на жительство в столицах. В Москве учился в Высшем техническом училище у корифеев зодчества — Голосова, Бархина, Гинзбурга. В молодости, проявив себя на конкурсах, возвел на Краснопрудной улице протяженный, на сотни метров, “дом ударников-железнодорожников”, поражающий обилием квадратных окон.
На Пречистенке, 31, на месте разрушенной церкви Троицы, сооруженной в 1652 году стараниями стрельцов полка Ивана Зубова, молодой советский архитектор в 1937 году стал автором дома для московской милиции. Его уличный фасад в стиле итальянского Возрождения — с карнизом, как у дворцов, двухъярусным портиком. Спустя два года на Новокузнецкой улице, 2, возник подобного стиля жилой дом того же автора.
В современном архитектурном путеводителе по Москве Розенфельда упоминают всего трижды: как автора зданий на Пречистенке, Новокузнецкой и Садовой-Триумфальной, 4—10, появившихся взамен четырех сломанных строений. Фасад семиэтажного дома напоминает об архитектуре эпохи Возрождения, за что Розенфельд с соавтором удостоился Сталинской премии, о чем умалчивается.
И ни слова не говорится, что именно ему поручили после утверждения Генерального плана реконструкции города Москвы 1935 года проект реконструкции Можайского шоссе от Дорогомиловской заставы до Окружной дороги. По этому загородному шоссе между Кремлем и “ближней дачей” проносился утром и вечером кортеж машин, в одной из которых скрывался Сталин, ничего хорошего не видевший по сторонам из окна иномарки.
По Генплану, названному Сталинским, Можайское шоссе требовалось расширить за счет обеих сторон до 70—100 метров. Предстояло снести все деревенские дома, сровнять с землей русское и еврейское кладбища и на протяжении полутора километров возвести здания, которые бы пришлись товарищу Сталину по душе. А она, как всем советским зодчим было известно, тяготела к классике в современном масштабе. “Мы должны строить по крайней мере 6—7-этажные дома, а для некоторых общественных учреждений допускать 15 и даже 20 этажей”, — излагал директиву вождя партии Каганович, председатель архитектурно-планировочной комиссии, выработавшей Генплан.
Такой высоты корпуса мы и видим по сторонам бывшего Можайского шоссе. Львиная доля из них принадлежит Розенфельду. Это дом 1/2 напротив гостиницы “Украина”, монументальные здания 21—25 в середине магистрали, дома 27, 29, 30—32 и стоящий у Окружной железной дороги дом, замыкающий парадный строй проспекта. Их автор — Зиновий Розенфельд.
Все они образуют выдающийся архитектурный ансамбль середины ХХ века. При жизни Сталина такая архитектура, с колоннадами, взлетевшими в небо, башнями, рельефами, арками, карнизами, которыми славен был Древний Рим, считалась достойной дороги номер 1, правительственной трассы. Эти здания дали основание переименовать шоссе в проспект. Но после гневного осуждения Хрущевым “архитектурных излишеств” и “украшательства” они не афишируются.
Их называют вычурными, помпезными, “винегретом, замешенным без определенной мысли”, замалчивают и не иллюстрируют ими книги по советской архитектуре. Да, дома Кутузовского проспекта не следовали в русле развития мировой архитектурной мысли, противостояли новациям, творимым в Европе и Америке. Но итальянка Алессандра Латур, член архитектурных обществ Рима и Венеции, автор переведенной на русский язык книги “Москва/1890—1991” сочла своим долгом сказать, что их фасады “являются образцом решения, способного следовать оптимально пропорциям архитектуры Возрождения и величественной классической красоте”. И показала 12-этажный дом №27 с балюстрадой и ротондой над крышей, пышным карнизом, балконами, опоясавшими стены, с высоченными пилонами и барельефами.
Небоскребы Сити, ближайшие соседи сталинских домов, не влияют на панораму Кремля, как утверждают, не портят вид на купола и башни. В самую ясную погоду силуэты стеклянных высоток расплываются в дымке. Но частокол синих башен в самый пасмурный день искажает и подавляет Кутузовский проспект…
Вернемся к дому №3 на Тверском бульваре. Ключи от бесплатных квартир успели получить на закате советской власти заслуженные люди. Генерал армии Дмитрий Семенович Сухоруков до тех пор жил в Москве временно, когда учился в Академии имени Фрунзе, которую закончил с золотой медалью. Его родина — село Белый Колодезь Курской области, он младший сын в большой крестьянской семье. Погоны лейтенанта получил в Ленинграде в военно-инженерном училище. Служить начал в воздушно-десантной дивизии, первый прыжок совершил с аэростата. Почувствовал за спиной крылья, от радости воскликнул “мама!”. С боями прошел по Восточной Европе. Брал Вену и был ранен, освобождал Чехословакию. В 23 года командовал батальоном.
Получил под начало парашютно-десантный полк с плохой репутацией и с непременным условием: или на следующих учениях полк станет передовым, или Сухоруков лишится должности. Полк остался за ним. Служил он далеко от Москвы, на Дальнем Востоке, в Прибалтике, Закавказье. Стал десятым командующим ВДВ после легендарного Василия Маргелова, по его рекомендации, в декабре 1979 года, когда начались сражения в Афганистане. С десантниками оставался все девять лет там, в огне, до окончания войны. В 55 лет получил квартиру в Москве и должность заместителя министра обороны СССР по кадрам.
Воспоминания назвал генерал-полковник “Записками командующего-десантника”, привел в них такой эпизод. Когда его дивизия ВДВ вошла в состав гвардейской армии, командующий приказал сменить погоны десантников на общевойсковые. Солдаты зароптали. “Приказ исполняли только до ввода армии в сражение. Как только части вступили в бой, все самовольно сняли общевойсковые погоны, и десантники надели вместо них припрятанные свои, голубые. Командующий вынужден был закрыть глаза на это самовольство”. Сухоруков гордился званием десантника, и десантники гордились своим командующим.
На 78-м году переехал на Тверской бульвар, 3, ученый с мировым именем — академик Владимир Александрович Неговский. Здесь прожил пятнадцать лет. Говоря высокопарно, этот человек первым на земле как врач вступил в схватку со смертью, после того как люди были признаны умершими. Его родина — городок Козелец Черниговской губернии. Идти по стопам отца сын учителя не захотел. Приехал в Москву и получил диплом врача. Всего пять месяцев поработал врачом здравпункта фабрики в Московской области. Год и три месяца служил в Институте гематологии и переливания крови. Год — в Институте экспериментальной физиологии и терапии.
А в 27 лет при Институте нейрохирургии Николая Бурденко Неговский создал первую в мире “лабораторию экспериментальной физиологии по оживлению организма”. Во время войны его бригада врачей спасла многих раненых после агонии и клинической смерти. На международном конгрессе травматологов в 1961 году в Будапеште Неговский доложил о возникновении новой науки — реаниматологии. Сегодня реанимация есть повсеместно.
Третьим известным жильцом дома был художник Николай Афанасьевич Пономарев. Это первый график в истории, ставший президентом Российской академии художеств. В 1997 году, когда завершали монтаж “Петра”, у дома часто останавливался джип, за рулем которого сидел Зураб Церетели, исполнявший по просьбе заболевшего Пономарева роль президента РАХ. Шел он в квартиру, где умирал от рака его друг. Я оставался в машине. Выйдя последний раз из подъезда дома, Церетели сказал: “Николай Афанасьевич просил меня взять академию на себя”.
