Бандеровцы в СССР
— Наверняка вы следите за событиями, что сейчас происходят на Украине. Вам это ничего не напоминает? Вы ведь когда-то боролись с бандеровцами?
— Не только слежу, но и переживаю трагедию Украины. Я ведь знаю, чем все может обернуться... Сам видел, как на западе Украины, когда уже закончилась Великая Отечественная война, все лилась и лилась кровь ни в чем не повинных людей. С 1950-го как инструктор, затем как завсектора Международного отдела ЦК ВЛКСМ я курировал западные и южные области Украины. Особенно трудно тогда приходилось в Станиславе, Ивано-Франковске, Львове, Дрогобыче, Ровно, где националисты развязали настоящую гражданскую войну. За десять лет борьбы с националистским подпольем погибли десятки тысяч советских военнослужащих, милиционеров, пограничников, учителей, врачей. Спросите у меня — почему такие большие потери?
— И почему?
— Да потому что армейские части почти не привлекались: это повлекло бы за собой массовые жертвы среди мирного населения. Постоянную борьбу с Украинской повстанческой армией вели внутренние и пограничные войска, оперативные группы милиции, которые по численности даже уступали бандитам. На Западной Украине не объявлялось ни военное, ни чрезвычайное положение.
— А как же вы боролись с бандеровцами?
— Моим оружием было Слово. Бывало, приедешь в район, в хозяйство, и начинаешь разбираться — кто как настроен и что собой представляет. Оказывается — бухгалтер за нас, а председатель сочувствует националистам, или наоборот. Вот тут и начиналась моя работа с местными комсомольскими вожаками — советы, указания, кадровые решения. Мы пытались убедить людей — раз уж они вошли в состав СССР — не воевать против своих же братьев-славян. И постепенно украинские западники оттаивали. Но мне до сих пор снятся те кровавые годы. Помню, я, когда заходил в дом, первым делом спрашивал: «Сколько тут дверей? Сколько окон?» И у каждого ставил по человеку из своей команды, потому что бандеровцы могли напасть в любой момент. Потому мне особенно страшно, что киевский Майдан — с бандеровской начинкой (хотя, конечно же, среди тех, кто вышел на него, были и достойные люди — там ведь все смешалось). Украина в последние годы была без достойного лидера, и новое поколение бандеровцев вспомнило, какими смелыми были их деды и отцы, и решило взять власть в Киеве в свои руки. Все последние годы никто не занимался тем, чтобы нацистские настроения на Украине подавлять. Наоборот, бандеровцев только подталкивали и США, и Европа. В советские годы бандеровцев удалось остановить, а что будет сейчас?
Развал СССР
— Генеральным прокурором вы стали в 1988 году. Согласились сразу?
— Я решил отказаться. Не потому, что я не любил прокуратуру, нет. Просто я уже в те времена был в возрасте, участник войны, раненый. Помню, по вертушке позвонил предсовмина РСФСР Виталию Воротникову, который тогда в больнице лежал, говорю: поспособствуйте, чтоб я остался в Минюсте (до перехода в Генпрокуратуру Сухарев был министром юстиции РСФСР. — Прим. авт.). Но в Политбюро запросили у начальника Главного лечебного управления Кремля Евгения Чазова заключение. А тот написал, что товарищ Сухарев, несмотря на ранения, ни одного бюллетеня не брал и вообще физически и психологически годится занимать пост Генпрокурора. Эта справка и определила мою дальнейшую судьбу.
— Вот скажите мне: чем нынешний Генпрокурор отличается от советского? Понятно, что и в те времена, и сейчас есть зависимость от руководства страны (тогда от ЦК КПСС, теперь — от президента). И все-таки.
— Я работал в совершенно другом государстве, и статус у меня был другой. В каком-то смысле я как Генпрокурор СССР был более смелым и самостоятельным. Я объявил амнистию нашим солдатам, которые воевали в Афганистане и перешли на сторону врагов. Я сам был в Афганистане шесть раз, видел, что наших парней буквально зомбировали, и они принимали чужую веру. А потом, опомнившись, боялись вернуться. Ко мне столько родителей обращалось! Придет мать, плачет, что ее Иван стал Мухаммедом. И вот я объявил в печати, что как Генеральный прокурор гарантирую свободу тем, кто вернется, что они не будут подвергнуты наказанию.
— И многие вернулись после этого?
— Многие. По прошествии лет скажу, что мы все-таки немало хорошего в Афганистане сделали. У них древние законы были, они вообще отсталые были. И наша главная задача — помочь им создать новую военную юстицию, новую прокуратуру, суды. Они учились у нас.
— Знаете, звучит немного наивно. И цели, которые преследовал СССР в Афганистане, были совсем иные.
— ...И насчет наших войск сейчас говорят, что много бед они там наделали. Это неправда. Талибы действительно грязно воевали, но не наши. Были, конечно, случаи, когда наши солдаты неправомерно применяли оружие. Вот, скажем, они ворвались в аул, потому что им показалось, что кто-то оттуда стрелял. Мало ли что показалось? Я был жестким в таких случаях. Мы их привлекали к ответственности.
— Какие у вас были отношения с Андроповым — это ведь именно он настоял на введении войск в Афганистан?
— Много с ним общался, но однозначно сказать сложно. Противоречивая личность. Помню эпизод телефонного разговора Андропова, еще в бытность его руководителем КГБ, с председателем Верховного суда СССР Александром Горкиным. Говорили о суде над несовершеннолетним убийцей. Дело было резонансное. Андропов решил «прозондировать» мнение Горкина насчет проведения «воспитательной» акции — избрать в качестве исключительной меры смертную казнь (нечто подобное уже случалось при Хрущеве). Учитывая пикантность разговора, я поднялся было из-за стола, но Горкин меня остановил. С несвойственным ему раздражением он ответил Андропову, что уже знает об этой затее и решительно против нарушения закона, запретившего применять высшую меру к подросткам.
Я в то время был замминистра и доверительно рассказал своему шефу Владимиру Теребилову об этом эпизоде. Ну и тот это решил использовать, в разговоре с Андроповым пожаловался на несговорчивого, упрямого Горкина. Но Андропов резко сказал ему, что хотя Горкин может показаться неудобным партнером, он честный и принципиальный человек.
— С Горбачевым отношения сразу не сложились?
— Поначалу он мне казался свежим человеком, эрудированным. Другие все по бумажке да по бумажке, некоторые до того плохи были, что их водили под руки. Помню сцену с Брежневым: уже будучи безнадежно больным, с помощью врача подошел к креслу председательствующего Верховного Совета СССР, пробормотал нечто нечленораздельное и замер. Изо рта потоком шла слюна... Охранники пытались прикрыть его от взоров присутствующих.
— М-да… И тут приходит молодой Горбачев.
— Именно. Говорит складно, все ему аплодируют, все рады. Потом я пригляделся к нему и почувствовал: что-то не то. А тут случай показательный произошел. Я проводил собрание Союза юристов, и тут ко мне подбегает гардеробщица и говорит: «Вас Горбачев срочно вызывает». — «А вы откуда знаете?» — «А он нам на «вешалку» позвонил». Я спустился к гардеробу, трубку беру и уточняю: «Это вы, Михаил Сергеевич?» А он мне: «Да, это я. Завтра срочно приходи ко мне в кремлевский кабинет на встречу с шахтерами».
На следующий день я пришел. От тех шахтеров, что возле Дома правительства касками стучат, делегация пришла, требования выдвигают. Горбачев послушал и говорит: «Я вам скажу так — вы правы. Вот здесь находится Генеральный прокурор...» Один шахтер в ответ: «А прокурор нам зачем?! Он что — сажать нас будет?!» Горбачев: «Нет, но если есть какие-то вопросы к нему, задавайте». Они: «К прокуратуре у нас вопросов нет». Часа полтора продолжался разговор ни о чем. Он потом после всего у меня спрашивает: «Ну как? По-моему, все нормально прошло». Я ему говорю: «Зачем вы меня позвали на эту встречу? У меня в Донецке в заложники захватили людей, в Дагестане конфликты страшные. Мне работать надо!» Короче, и говорить дальше не хочу о нем. Конкретных важных решений, которых все от него ждали, не принял…
— А что за захваты, про которые вы говорили?
— Это экстремисты устраивали. Поддерживая якобы горбачевский курс, они создали различные организации экстремистского толка. Наша Болотная по сравнению с ними — чепуха. В Киргизии, например, два таких общественных объединения пошли на штурм правительства. И мне пришлось туда большую группу следователей посылать, чтобы расследовать. Больше 500 человек погибло. В Тбилиси, в Карабахе — то же самое. В Азербайджане армяне и азербайджанцы начали вырезать друг друга…
— Вы предчувствовали развал СССР?
— Если честно, я не думал даже о таком. В голову не приходило. Предчувствовал только, что беда будет большая. При таких лидерах ничего хорошего ждать не приходилось.
Коррупция в СССР
— Все дела по крупным взяточникам через вас проходили?
— Конечно. Но сразу скажу, что взяточники хоть и были в советский период, но такого размаха коррупции, как в условиях «демократии», как сегодня, никогда не было. Отдельные примеры были. Был такой Медунов — секретарь Краснодарского крайкома. Я с ним встречался, когда отдыхал в Сочи. И вот, по нашим данным, он стал заниматься жульничеством, брать взятки. Пока шло разбирательство, его исключили отовсюду, арестовали, осудили. Громкое дело было. Или вот первый секретарь ЦК Узбекистана Рашидов. При нем в республике были массовые приписки хлопка, разгул коррупции. Он потом покончил с собой.
— Почему вы решили наказать следователей прокуратуры Гдляна и Иванова, которые вели это знаменитое «хлопковое дело»?
— После этого дела Генпрокурор Рекунков, мой предшественник, стал верить им безоговорочно. Здесь, в этом здании, открыли музей взяток. Пачки ассигнаций, кольца, браслеты — всего навалом было выставлено. И всем присутствующим говорили, что это, дескать, наши светочи Гдлян и Иванов собрали. И тут они почувствовали, что могут со всей этой истории получить свои дивиденды. И быть не простыми следователями, а народными героями, имеющими мягкие места в самой верхушке власти. И для этого им нужно было...
— Искать взяточников в Кремле?
— Именно. Народ изголодался по скандалам. А эти двое начали громкие обвинения выдвигать. Второго секретаря ЦК Лигачева, члена Политбюро Романова объявили коррупционерами. Потом — самого председателя Верховного суда Теребилова и бывшего Генпрокурора Рекункова!
— Напоминает историю с недавним скандалом в главном антикоррупционном ведомстве МВД. Его руководители задержаны по подозрению в подлогах, провокации взятки и т.д. И все-таки, возвращаясь в советские годы, — дыма без огня не бывает…
— Все заявления Гдляна и Иванова была сплошной ложью. Я сам вел расследования, лично многих допросил. И, кстати, я и до этого знал, что, к примеру, Лигачев не просто кристально честный, но очень щепетильный человек. Один только пример: как-то ему первый секретарь Украины, член Политбюро Щербицкий прислал «подарунки». Целый сундук с какими-то шмотками. Он узнал, что они у него на квартире, что жена посылку получила, звонит ей: «Не прикасайся, умоляю тебя». Немедленно дал команду, приехала его охрана, забрала нераспечатанный сундук и отправила все обратно.
Я как Генпрокурор вел расследование и по Теребилову, и по Рекункову. Ничего не подтвердилось! А эти следователи-«разоблачители» потом и Горбачева начали обвинять, что он взяточник. А я предупреждал его…
— Установки покрывать взяточников у вас не было?
— Нет. Кто был действительно виновным — того судили. А деятельности Гдляна и Иванова я решил положить конец. Возбудил против них уголовное дело. И очень жалею, что мне не дали их посадить.
— А были случаи, чтоб вам кто-то из важных персон звонил, просил за сына-брата-свата?
— Ко мне напрямую? Вначале какой-нибудь министр или секретарь обкома мог позвонить или три бутылки «Кизляра» прислать. Я дары не воспринимал, говорил: «Товарищ, готов вас послушать и посмотреть ваше дело. Напишите официальное заявление. Но всякие намеки и полунамеки — этого не надо». У меня слишком серьезная должность, чтобы я опускался до всякого рода поборов.
