«Вся Москва — одно большое СИЗО»
— Гражданин начальник — так к вам обращаются заключенные?
— Это редко. Обычно по имени-отчеству или просто Палыч. Бывает, просто называют «командир». Мы понимаем друг друга. По молодости, бывало, еще прикрикнешь на них, а сейчас нет.
— Неужто с детства мечтали стать надзирателем?
— Не-е-ет. Как с армии пришел, так в Тимирязевском военкомате и предложили в СИЗО работать. А главное условие было, чтоб никто из родственников в тюрьме не сидел. В то время найти такого сложно было. Ну меня сразу и взяли. Контракт тогда заключался сразу на три года. Я как посмотрел на все, что в СИЗО творится, за голову взялся — думаю, как три года продержаться? Что ж я наделал? Обстановка тягостная. Решетки эти кругом.
— Но сейчас, наверное, у вас решетки уже только теплые чувства вызывают? Может, и дома интерьер «решетчатый»?
— Дома-то нет. А вот на улицу выходишь и видишь, что решеток в Москве больше, чем в изоляторе. Вся Москва — одно большое СИЗО.
— За кем сначала вы надзирали?
— Я первое время с несовершеннолетними общался. У нас был корпус для них в «Матросской Тишине». Помню, очень поразился их манере «прописки». Был такой способ — «звездочет». Друг против друга садятся на пол, берут палку и начинают перетягивать. Третий из куртки трубу делает, к глазам приставляет со словами: «Звезды видишь?». Четвертый тазик с водой держит. Потом один палку отпускает, и тот в тазик летел. Слава богу, сейчас «прописку» отменили.
В то время вообще тяжело было в «Матросской Тишине». Вот сейчас в камере
— Наверное, злющие были заключенные?
— Не сказал бы. Они, наоборот, были спокойнее, чем сейчас. Даже понять не могу. Вроде каждому спальное место теперь предоставляется, возможностей больше — спортзал, библиотека, хочешь еду из ресторана заказывай... А почему-то агрессии больше со стороны отдельных арестантов. Тяжелее всего с теми, кто из ближнего зарубежья. С Кавказа особенно. Мне — нет, но моим коллегам угрожают частенько. Те на них часто рапорта пишут, в карцер отправляют. Наши арестанты попроще. Часто смотришь в глазок — а какой-нибудь сидит возле подоконника и голубей кормит. Они слетаются кучей, толпятся, воркуют.
«Солоник был очень задумчивый»
— Правда, что вы охраняли Солоника?
— Да, тогда
— Вы про побег? Он в вашу смену убежал?
— Да, в мою смену. Но в тот день я дежурил по случайности на другом посту. С Солоником был мой напарник Меньшиков Сергей. Они же вместе, если помните, и ушли... Меньшикова до сих пор не нашли, и я думаю, он был заслан криминалом к нам в СИЗО. Молодой такой парнишка, всего 21 год, сержантом был. Появился в «Матросской Тишине» месяца за 4 до этого случая и через месяц после задержания Солоника.
ДОСЬЕ «МК»: Российский киллер № 1 Александр Солоник (известный как Курганский Терминатор, Саша Македонский) сбежал из «Матросской Тишины» 5 июля 1995 года через крышу. Побег помог организовать один из сотрудников изолятора, который принес в камеру
— Меньшиков вел себя как-то подозрительно?
— Денежки у него всегда хорошие водились. Одевался лучше всех, и вообще. Мы после этого побега целый месяц каждую дырку осматривали. Потом по вокзалам, по рынкам, по всяким адресам искали. Поначалу думали, что, может, он в подвалах где-то укрывается.
— А много в «Матросской Тишине» подвалов, подземных ходов?
— Очень. Я по всем ним, конечно, не ходил. И они ведь частично замурованы.
— Какие самые необычные были побеги?
— Один арестант из числа хозобслуги (осужденный, которого оставили отбывать наказание в СИЗО) вдруг исчез. Он был санитаром. Искали его всем миром, шуму было много. И неожиданно через неделю он появился сам.
— Прямо в СИЗО?
— Да, как ни в чем не бывало. Где он был неделю? Уходил, а потом вернулся? До сих пор загадка для всех. Были слухи, что он по подземельям шлялся и ему кто-то пищу приносил из наших. Но точно никто не знал, информация закрыта. Из-за этого случая начальника изолятора Прокопенко уволили.
Одного беглеца я задержал. Он бывший спецназовец был. Я во время проведения прогулки с заключенными заметил — перебегает по крышам человек, опускает простыни связанные. Я сигнал тревоги подал, побежал за ним. А он спрыгнул. Но простыни короткие, а до земли высоко. Поломался весь, бедолага.
«Ходорковского жалко было»
— Кто был вашим самым известным арестантом?
— О, много очень. Я фамилий особо никогда не запоминал. А потом сколько раз было: читаю в газетах, в книгах о ком-то. Я смотрю на фото — так ведь наш, сидел в камере, что я охранял! Больше всех запомнился участник ГКЧП маршал Язов. Его в 1991 году сюда привезли. Я сразу понял — страна на пороге перемен, раз такие люди у нас в арестантах. Страшно было в
— Ходорковский был вашим подопечным?
— Не совсем, но я его видел. Помню, в первый день, когда его привезли в СИЗО, он был такой убитый. Как будто в сильном шоке. Жалко его было. А вот напарник... как его...
— Лебедев?
— Да, тот был куда повеселее. И вот он как раз под мой надзор попал.
— Правда, что у них были особые условия содержания — камеры без решеток, с плазменными телевизорами на стенах, с компьютерами?
— Там у них вот что было — душевая, телевизор обычный, холодильник. А решетки и нары — как у всех остальных. Единственное, чем отличались камеры: видеоглазки были — арестанты все время под надзором.
Лебедев постоянно что-то читал, писал. На суд почти каждый день его возили. Он был очень вежливым и спокойным. Вообще на
Лебедеву всегда такие богатые продуктовые передачи шли. Спортом он занимался на прогулке — бегал, отжимался. А когда уезжал, он мне шахматы подарил деревянные. Я в то время в отделе по воспитательной работе был, так что приходилось тесно с ним общаться. Бумаги всякие подписывали, то-се. Но в шахматы я с ним не играл и подарок не взял — нельзя по инструкции. Шахматы остались у заключенных.
— Умершая в СИЗО предпринимательница Вера Трифонова под вашей опекой была?
— Да, но она же не в СИЗО умерла, а в больнице, на воле. Я как старший инспектор отдела режима в больничном корпусе общался с ней. Она не выглядела тяжело больной, умирающей. Хорошая женщина, не скандальная, спокойная.
— Если вам верить, все заключенные спокойные и тут не СИЗО, а детский сад прямо.
— Вот вам крест (крестится). Бывают исключения, но я подход нахожу и решаю все вопросы. Трифонова находилась в камере на трех человек. Там душ, телевизор, холодильник. Я для женщин отдельно 5 камер создал в этом корпусе. С женщинами-арестантками вообще общаться повеселее. Они обычно: «Василий Павлович пришел. Как от вас пахнет приятно». (Смеется.)
— Из последних ярких известных персонажей кто запомнился?
— Людмила Качалова со своей шевелюрой (президент ассоциации женщин-предпринимателей, подозревается в заказном убийстве своей компаньонки. — Прим. авт.). Смешно как получилось. Она же состояла в попечительском совете ФСИН, и я ее знал еще до ареста. А тут как-то открываю камеру утром на проверку, смотрю и не пойму? Она улыбается: «Да-да, это я». Она такая юморная. Неволю нормально переживала. Всегда чисто одета, с накладной косой. Вот даже в камере для красоты ее прикалывала.
— А какие порядки сохранились?
— Раньше жестче было. Знаете, как убирались? Все забирались на кровати, а один по команде (ну это уже низшая иерархия) все убирал, полы промывал. Потом все слезали. Сейчас в некоторых камерах вообще не моют полы.
— И все-таки хоть что-то страшное расскажете? Например, как насилуют арестованных по «сексуальным» статьям...
— Теоретически могут «опустить» педофила. Но мы стараемся сортировать этих «пассажиров». А друг на друга такие нападают, только если с головой что случится. Кстати, часто за решеткой с ума сходят. Кто-то понарошку.
Есть тут у нас один — у него уши все в дырах. Для красоты якобы сделал. Сейчас мы его лечим — зашиваем уже в течение месяца. На волю он теперь выйдет с нормальными ушами. Он как на общую камеру попал — естественно, к нему отношение соответствующее. Арестанты стали интересоваться: кем ты на воле был? Может, гомосексуалист? Потом разобрались — вроде нормальный.
— Но пытались надругаться?
— Да, но мы успели его защитить. Если не успеть, тогда они утром сами выходят из камеры с вещами. Это порядок такой. В этой камере опущенный с другими не может находиться. Оно это было и раньше, оно и будет.
— Смотрящие за камерами есть?
— Разве что негласные. Они порядок поддерживают. Назначают их между собой.
— А воры в законе?
— Мы их сейчас размещаем в отдельном корпусе. И сажаем их в маломестные камеры, рассчитанные на 4 человека. То есть там один вор, а три обычных. Ну все его слушают, конечно, — кто ж против пойдет? Вот сейчас сидят у нас два таких товарища, грузины. Но я не знаю — раньше действительно были, а сейчас покупать звания стали. Мы их между собой называем «апельсины». Но, должен сказать, некоторые — грамотные, начитанные, с ними даже приятно общаться.
— «Воровские звезды» у всех?
— Да. На коленках и под ключицей наколоты. Некоторые сами говорят: да, я вор в законе. Но они нормальные, с ними нетрудно.
— Самоубийств много ведь сейчас?
— Бывают. Помню, на рубахе один повесился. Я увидел ночью во время обхода в глазок. Он один в камере был. Хотя могу сказать: если заключенный задумал умереть, то он сделает это, даже если в камере 10 человек.
Был случай один забавный. Надзиратель в карцере службу нес. И с собой на дежурство брал веревку, клал в карман бушлата. А потом говорил, что изъял у заключенного. Ему премию — молодец, заметил, предотвратил самоубийство. И так три раза подряд. А потом просекли и уволили.
