Панельная 16-этажка на окраине Москвы. Обитая дерматином деревянная дверь, скрипа которой не слышно из-за беспокойного лая собак. “Это я после расставания с Людмилой Марковной начала подбирать на улице бездомных псов. Мне просто нужно было заполнить чем-то свою жизнь. Сперва ухаживала за старушками, потом вот за этими четырьмя ушастыми...”
На покрытом байковым одеялом столе — портняжные ножницы. Она до сих пор шьет — теперь уже для менее “высоких” клиентов. Последнее платье Ирина отдала актрисе 16 лет назад. Но на подоконнике до сих пор стоит фотография Гурченко — в черном, вышитом бисером платье. Фильм “Люблю”, 1993 год. Для Иры этот наряд — один из самых ценных. Десять ночей у швейной машинки, чтобы услышать заветное: “В нем я вылитая Марика Рокк...”
— Знаете, однажды во время интервью у Людмилы Марковны спросили, кто шьет все эти платья. Она ответила, что сама. Тогда мне было больно, но я ни слова ей не сказала. Я знала, что ради того, чтобы быть рядом с ней, нужно прощать. Это знали все ее близкие. И прощали.
“Вышивала платье пять дней без перерыва”
— Вы сами предложили Людмиле Марковне свои услуги?
— Нет. В 1978 году я работала костюмером на телецентре, где как раз проходили съемки “Бенефиса” Людмилы Марковны. Если честно, я даже плохо себе представляла, кто эта блистательная женщина, с таким шиком расхаживающая по павильонам. Потом меня вызвали поправить ей платье, подшить что-то. Рукав, подол юбки, ворот... Однажды Людмила Марковна спросила, смогу ли я сшить блузку по ее эскизу. Я с радостью согласилась. На тот момент я уже поняла, что Людмила Марковна — это наркотик. Рядом с ней тебя всю колотит, но и без нее ты уже не можешь. Шила по ночам, ведь днем я продолжала работать на телецентре.
— Людмила Марковна на словах объясняла вам фасон платья?
— Нет, она рисовала эскизы. Но при всех талантах Люси художественного дара у нее не было. Эскизы были похожи на детские рисунки: сверху — треугольник лифа, внизу — купол юбки. Потом она разворачивала материю. Во время заграничных поездок она всегда покупала отрез ткани — метра полтора, редко больше. И из этого кусочка мне нужно было сшить что-то достойное. Помогали кружева — этого добра у Людмилы Марковны всегда было в избытке. Их отдавали ей пожилые актрисы, балерины. Однажды Люся разложила передо мной несколько разноцветных лоскутков, каждого из которых не хватило бы и на мини-юбку. А нужно было сшить концертное платье. Рукава пришлось сделать разного цвета, к юбке пристрочить шлейф. Но платье получилось необычным — в нем она любила фотографироваться для журналов.
— А сама она бралась за иголку?
— Редко. Это был для нее скорее способ успокоить нервы. Помните, в фильме “Люблю” Людмила Марковна выходит на подиум в шикарном розовом платье с украшенным бисером воротником. Она сама его расшивала. По двадцать часов в сутки, почти неделю. Я тогда ей готовила обеды, но она к ним не притрагивалась. “Некогда, нужно закончить воротник”.
— В своей книге Людмила Марковна приводит якобы ваши слова: “Я мастер. Теперь получаю в долларах, а не жалкие рубли...” А для нее самой важны были деньги?
— Думаю, да. Но этот вопрос был закрытым, про них нельзя было говорить. Шила я недорого, 25 рублей стоило любое платье — повседневное или концертное, вышитое или гладкое. Другую цифру я просто не могла назвать. Ведь работала я не из-за денег, а из удовольствия: мне нравилось шить необыкновенные вещи, которые нравились ей. А что касается самой Людмилы Марковны, то она никогда не швыряла деньгами. Единственной ее страстью был антиквариат.
“Смотрю, а она в ванной пытается вены порезать...”
— Константин Купервейс во время нашей беседы рассказал, что для Людмилы Марковны вы были больше, чем портниха. Якобы без вас она даже концерты не начинала.
— Нет, это не совсем так. Но я действительно была в курсе многих ее проблем, переживаний. Так часто бывает: костюмеры известных людей становятся их поверенными, примерки располагают к сближению, что ли. А Люся была человеком, которому просто необходимо было выговариваться. Но я никогда не задавала ей никаких вопросов и ничего не просила — иначе вылетишь сразу. Вообще в отношениях Людмилы Марковны с близкими главной всегда была она. Люся любила, когда ей отдаешь все силы, всю энергию, как донор. Нет, это не прислуживание, хотя оно тоже входит. Скорее это состояние можно назвать служением. Ты понимаешь, что человек такого таланта может иметь слабости, которые нужно простить. Я ей прощала и буду прощать все.
— Рассказывала ли она вам о своих мужьях?
— Никогда. Будто их и не было. Она просто вычеркивала их из жизни.
— Но наверняка об отношениях с Купервейсом вы можете рассказать больше. Ведь вы одевали Людмилу Марковну именно в те годы, когда они были вместе. Везде пишут, что причиной развода стала ревность. Так ли это?
— Нет, никакой ревности там не было. Но я точно знаю одно — их расставание было очень болезненным и затяжным. Оно тянулось целый год: Людмила Марковна то позовет его, то выгонит. В тот период она, всегда такая сильная, была на грани нервного срыва. Помню, я захожу к ней домой, а там по всей кухне валяются осколки гжельской посуды. Людмила Марковна тогда подняла на меня глаза — будто другой человек смотрит. Потом встала, пошла в ванную. Десять минут проходит, двадцать — а ее все нет. Я забеспокоилась, приоткрыла дверь. Смотрю, а она там пытается вены порезать... Я закричала, отобрала лезвие, вызвала врачей. Потом замотала запястье бинтом, который сразу намок от крови. Но, слава богу, раны были неглубокими. Приехал врач. И, представляете, у него с собой не было наркоза. Но Людмила Марковна не оробела: “Шейте так, на живую”. Она была сильным человеком, но ведь даже у самых сильных людей бывают срывы.
— Неужели она так любила Константина?
— Не знаю, думаю, это просто была крайняя степень отчаяния, она боялась остаться одна. Ведь ей всегда нужен был близкий человек рядом. Костя любил ее безумно, не говоря уже о том, что он и по дому все делал: готовил, относил вещи в стирку, бегал по магазинам.
— Ну почему же тогда с самыми родными людьми — матерью и дочерью — у нее были такие плохие отношения?
— Нет, сперва они были нормальными. А потом у Люси произошел конфликт с Машиным мужем, Александром. Он ушел от нее. Это был ужасный стресс. За тот год, что Маша провела без мужа, ей было очень страшно. Она говорила: “Я одна, с двумя детьми”. Я ее переубеждала: “Нет, вас трое, это он один”. Людмила Марковна тогда приложила все силы, чтобы вытащить ее из этого состояния. Она заставила дочь похудеть, шила ей платья. В конце концов Саша вернулся, но конфликт остался. И тогда Маша, которая сперва была Гурченко, взяла фамилию Королева. Люсю это убило. Потому что больше рода Гурченко не существовало.
— А с мамой почему произошел разлад?
— О Елене Александровне стоит рассказать отдельно. Ведь сейчас в газетах про нее пишут: “Старушке купили квартиру”. Но как можно назвать старушкой Елену Александровну, которая была настоящей дамой из высшего света: она никогда не позволяла себе кричать, ругаться на кого-нибудь, у нее был незаурядный ум и огромное чувство собственного достоинства. Первые три качества помогали ей всегда находить подход к дочери, а последнее, как мне кажется, стало причиной их ссоры. Дело в том, что, когда Костя ушел, Люсино напряжение достигло такого уровня, что жить с ней стало крайне сложно. Елена Александровна не выдержала и ушла к Маше. Там она жила в крайне стесненных условиях. Эта большая, полная женщина спала в одной маленькой комнатушке вместе с Леной (внучкой Гурченко. — “МК”), на нижнем ярусе двухэтажной детской кроватки.
— Как получилось, что вы стали свидетельницей на свадьбе дочери Маши и крестной внука Марка?
— У Людмилы Марковны было не так много близких подруг. Одна из них — Мила Гитштейн, с которой она дружила еще со школы и о которой писала в своей книге “Аплодисменты”, живет в Америке. Другая — в Харькове. Ее московской подруги, Надежды, наверное, не было в городе. А я была близким человеком для их семьи.
“В 1978 году у нее уже были следы от подтяжки...”
— Ирина, вы одна из немногих, кто буквально до сантиметра знал объем талии Людмилы Марковны. Действительно ли она была так узка?
— На самом деле, как у всех нормальных женщин, талия у нее была 68 сантиметров. И никакие не 56 и тем более не 48, как пишут. Но у Люси была очень узкая кость, и с помощью корсета талию можно было ужать до 58. По крайней мере, такие объемы у нее были в тот период, когда я для нее шила. В молодости цифры были чуть поменьше: я видела пояс, в котором она снималась в “Карнавальной ночи”, Людмила Марковна хранила его, там 58 см. Но Люся была очень пластична от природы. Особенно завораживало, когда она танцевала под джаз, импровизировала. В эти минуты ее мало кто видел — это могло быть либо в гостях, либо дома.
— Сейчас то в одном журнале, то в другом пишут о пластических операциях Людмилы Марковны. Когда же она в первый раз решилась на подтяжку?
— Об этом Люся мне не говорила. Я только знаю, что в 1978 году, когда снимался “Бенефис”, у нее уже была подтяжка. Я видела рубцы. Но, несмотря на давность лет, операция была сделана хорошо. Ведь тогда ей было уже 42 года, а выглядела она как девочка.
— А диеты, сидела она на них?
— Нет, она хорошо кушала. По утрам любила съесть хлеб с маслом и выпить кофе со сгущенным молоком. Люся вообще всегда любила вкусно поесть. А когда они жили с мамой, миновать это было практически невозможно, ведь Елена Александровна замечательно готовила. Особенно Людмила Марковна любила блюда украинский кухни — борщ, котлеты, все наваристое, сытное. Правда, мамин талант Люсе не передался. Кроме яичницы и чая, она ничего не могла приготовить. Но на то рядом с ней были я и Костя. Зато, если дело касалось внешности, она никого к себе не подпускала. Сама гримировалась, причесывалась, накручивалась. Почти к каждому концерту она изобретала новую прическу — меня это поражало. А чтобы добавить своим ресницам пышности, она наклеивала накладные. Терпеливо, по одному “волоску”.
— А отдыхать Людмила Марковна любила? К примеру, посидеть в кафе или съездить на море?
— Что вы, на это у Люси просто не было времени. Ведь она была трудоголик, кроме работы, для нее ничего не существовало. Ей всегда казалось, что она чего-то не сделала, что нужно торопиться. На море она и вовсе ездить не любила, раздеваться на пляже стеснялась. Да, Люся была очень стеснительным человеком. Вы помните хоть одно ее открытое платье? Нет. Потому что их не было. Настоящей разрядкой для нее была примерка, она очень любила наряжаться. Даже на тот момент у нее в шкафу висели сотни платьев, кофт и юбок. Чтобы разгрузить гардероб, она отпарывала воротник, вещи же отправляла подругам или родственникам в Харьков.
— А роли она учила?
— Постоянно, она не могла себе позволить прийти на площадку неподготовленной. Если очень поджимали сроки, репетировала днем и ночью. Помню, была передача, в которой она должна была читать рассказы Горького. Так Людмила Марковна эту прозу, довольно трудную по ритму, выучила наизусть. Отсняли тогда одним дублем. Таких упорных людей, как она, я не встречала.
“Сергей Сенин изолировал ее ото всех...”
— Почему вы поссорились?
— Это произошло с подачи ее последнего мужа, Сергея Сенина. Он меня оболгал, а Люся ему поверила. Но я на нее не обижаюсь. Я понимаю: заступиться за меня она не могла, иначе потеряла бы его. А Люся была в огромной зависимости от этого человека. Ей нужен был продюсер, нужна работа. Ведь сцена, повторюсь, для нее была всем.
— Что же произошло?
— Он обвинил меня во лжи. В тот день я, как обычно, пришла на примерку платья, но в подъезде сломался домофон. Я позвонила им и предупредила, что не могу войти. Попросила спуститься, но никто так и не вышел. Потом я дождалась входящих жильцов, которые открыли мне дверь. Когда я уже стояла на пороге их квартиры, Сенин сказал, что домофон исправен. Тогда Людмила Марковна вспылила: “Что, я тебе еще и дверь должна открывать?” Наверное, он ей и еще что-то про меня наговорил. Ведь случай с этим домофоном — мелочь. Но с 3 февраля 1995 года я больше не была рядом с Люсей. И мои попытки помириться ничем не заканчивались.
— Почему он так сделал?
— Не знаю. Возможно, не хотел, чтобы в их доме был лишний человек. Он ведь изолировал ее ото всех. Когда она сломала шейку бедра, он никого не пускал к ней в больницу, запретил поклонникам звонить ей. А представьте, каково любимице миллионов лежать в больнице и не услышать ни одного слова поддержки. Мне кажется, в последнее время она была очень одинока. Мне бесконечно жаль ее. Ведь я знаю, она всегда нуждалась в том, чтобы выговориться. А с Сергеем особо не поговоришь — он человек замкнутый.
— А вы не пытались с ней еще раз увидеться?
— Нет. Я даже из телецентра уволилась. Просто не могла так жить: все время выглядывала из-за дверей кабинетов и смотрела, не идет ли по коридору Людмила Марковна. Боялась. Почему? О, вы просто не знаете Люсю. Но я часто ходила на ее концерты, мне казалось, что она пытается найти меня глазами. Ведь вдаль она видела хорошо. А еще не так давно Люся выступала в сольном концерте в платье, которое я ей сшила. Может, она таким образом хотела мне привет передать? Шучу. Но одно то, что мое платье столько лет провисело у нее в гардеробной, для меня самый лучший подарок.
