Столько титулов общественного признания нет, пожалуй, больше ни у кого из ныне живущих. Директор Московского НИИ детской хирургии и травматологии Леонид Рошаль в разные годы получал звания “Национальный Герой России”, “Россиянин года”, “Европеец года”, “Звезда Европы”, “Человек десятилетия” и многие другие. Но больше всего он известен как Детский доктор мира — такой титул присвоили Рошалю журналисты в 1996 году.
“Газу я видел своими глазами”
— Об этом я впервые рассказываю вам, — заявил Леонид Михайлович во время интервью обозревателю “МК”.
Несколько часов кряду мы говорили с доктором Рошалем о его последней поездке в сектор Газа. И о том, какие проблемы у российского здравоохранения сегодня.
— Леонид Михайлович, трудно найти страну на карте, где бы вы не побывали с гуманитарной миссией. Недавно к этому списку прибавилась Газа. Как вы там очутились: по собственной воле или кто-то позвал?
— В своей жизни я всегда ориентируюсь на себя и свои соображения. Если что-то не по мне, я никогда на это не пойду. И не сделаю. И не скажу. И сейчас никто ко мне не обращался с просьбой поехать в Газу. Это была наша собственная инициатива. Мы связались с крупнейшим Союзом врачей Газы и Западного берега Палестины (Union of Health Work Committees), от которых получили официальное приглашение. Четкую позицию заняло посольство Палестины в России, которое всячески способствовало нашей работе. Еще во время бомбежки мы предложили вывезти до ста палестинских детей в Россию и разместить их в московских клиниках. Нас поддержали и Владимир Путин, и Юрий Лужков. Нам помогли МИД России и посольства в Египте и в Израиле, а также российский Красный Крест. МИД и Красный Крест направили письма в Международный Красный Крест с просьбой оказать нам содействие в организации поездки. Но Международный Красный Крест в поддержке… отказал. И это, кстати, не первый случай. Когда Багдад был окружен американцами и мы предложили создать “зеленый коридор”, чтобы эвакуировать раненых детей из Багдада, Международный Красный Крест и американцы нам отказали. И во время “Норд-Оста” представители Международного Красного Креста отказались мне помочь принести медикаменты заложникам. А в Беслане они появились лишь тогда, когда все было закончено. И то лишь после того, когда я на всю страну спросил: а где же они? Так что не любить меня у них причины есть. И я подозреваю, что в отказе присудить мне Нобелевскую премию мира в 2007 году определенную роль сыграли Международный Красный Крест и ему подобные. Сейчас же эта организация мотивировала свой отказ тем, что в Газе достаточно врачей и медикаментов. И что никакой помощи не нужно, хотя телевидение, радио, интернет и результаты нашей поездки говорят об обратном.
— Кстати, а что это вообще за организация — Международный Красный Крест?
— Это обычная швейцарская частная структура, которой поверил мир и которой люди перечисляют деньги. А дальше она распределяет их по своему усмотрению. Конечно, проводится большая работа. Но в данном случае было так, как было. Возможно, Красный Крест не очень любит участие России. Интересно, что МЧС было готово направить в Египет на границу с Газой свой мобильный госпиталь — и ему было в этом отказано… Одновременно мы обратились и в правительство Израиля, попросили разрешить нам провезти детей через территорию Израиля в Иорданию и затем эвакуировать в Россию. Согласие израильских властей мы получили очень быстро. Но тут бомбардировки Израиля кончились. И тогда мы обошлись и без Международного Красного Креста, самостоятельно отправились в Газу, чтобы помочь детям и поделиться с палестинскими коллегами богатым опытом работы в чрезвычайных ситуациях. Российскую бригаду составляли врачи Московского НИИ неотложной детской хирургии и травматологии: заведующий отделением гнойной хирургии и раневой инфекции Валерий Митиш, ведущий нейрохирург Андрей Мельников и заведующий отделением травматологии и медицины катастроф Сергей Никишов. Эти люди входят в состав единственной в мире мобильной педиатрической бригады, которая оказывала помощь детям при чрезвычайных ситуациях в десятках стран мира.
— Эту группу уже не первый десяток лет возглавляете вы…
— Наша группа работает двадцать лет — начиная с землетрясения в Армении. Финансирует ее работу Международный благотворительный фонд помощи детям при катастрофах и войнах, который я возглавляю. Во всех странах мира мы работаем как волонтеры, не получая за это ни копейки. В организации данной поездки огромную помощь нам оказала компания сотовой связи МТС, которая предоставила нам бесплатную мобильную связь со всеми странами мира, что имело для нас огромное значение. Бесценной была и помощь “Аэрофлота”.
— Но наверняка были и те, кто чинил вам препятствия?
— К сожалению, да. Мы столкнулись с двумя серьезными препятствиями. Одно из них, увы, шло от России, где нашлись люди, которые пытались сорвать нам поездку. А по прибытии в Каир нас ждал еще один экзамен. В посольстве России в Египте нам рассказали об опасности нашей поездки и предложили подписать бумагу, где говорилось, что Россия за нас не отвечает и что мы едем в Газу на свой страх и риск. Это была придумка египетской стороны, иначе они в Газу никого не пускали. И, к чести моих друзей и помощников, каждый из них, не задумываясь, подписал. Они боялись, вероятно, за нашу жизнь или наше пленение. А почему бы и нет?
Из Каира через Синайский полуостров мы приехали на границу с Газой в город Рафах. Прождали более трех часов, после чего нас наконец пропустили. В Газе нас очень радушно встретили медики. И сразу началась работа. Мы были во всех больницах Газы, которые порой находились на расстоянии 40 километров друг от друга. Мы проконсультировали каждого ребенка в этих больницах. Это были дети с множественными осколочными ранениями, травмой органов брюшной полости, черепно-мозговой травмой, ампутацией конечностей. Ни одного ребенка с фосфорным поражением почти из ста осмотренных не было.
Одного восемнадцатилетнего юношу с огромным повреждением левого плеча и необходимостью повторных операций мы предложили перевести к нам. Родители дали согласие. Мы гарантировали бесплатный перелет и бесплатное лечение в Москве. Однако возникла проблема с паспортом. Паспорт могут получить только в Египте в посольстве Палестины, с которым “Хамас”, мягко говоря, не дружит.
На днях нам сообщили, что в Газу приехал целый госпиталь из Иордании, около 200 человек, который разместили в пострадавшей от обстрелов больнице. Среди иорданских врачей есть и пластические хирурги — они решили забрать этого больного к себе.
Я, кстати, опять не понимаю, как же Красный Крест говорит нам, что врачей не нужно, мобильного госпиталя МЧС не нужно, а сейчас в Газе начинает работать новый иорданский госпиталь. Плохо, когда в этот вопрос вмешивается политика.
Палестинцы объявили по радио, что приехали российские врачи и будут вести амбулаторный прием для раненых детей. Всего мы оказали помощь около ста детям. Местные врачи были очень рады нашему приезду. Кстати, большинство из них говорят по-русски, так как когда-то учились в наших вузах. Мы были первые россияне-врачи, которые посетили Газу за последние годы. Они тянулись к нам. Они не понимали, почему нам препятствовали приехать в Газу.
Интересно, что они считают, что уровень медицинского образования в России гораздо выше, чем в других странах. Мы вели совместный прием больных детей, делали перевязки и операции. И вообще по возможности пытались передать свой опыт, так как детских врачей такого уровня, к сожалению, в Газе нет. И хотя врачей там немало, нужно понимать, что помощь детям сильно отличается от помощи взрослым, чего не может усвоить Международный Красный Крест. И многие дети погибли или стали инвалидами не потому, что им не оказали помощь, а потому, что помощь им оказывали специалисты, не знакомые с детской спецификой. В Газе я еще раз понял, что большинство врачей вне политики. Наша главная задача — быть максимально полезными детям. По просьбе палестинских врачей мы провели конференцию по особенностям оказания помощи детям с травматическими повреждениями, по лечению обширных гнойных ран и пластической хирургии, по оказанию помощи при нейротравмах.
— Вы контактировали с руководством “Хамаса”?
— Нет. Цели у нас были иные. И вообще, хамасовцев на улицах Газы было немного. Перед отлетом нас принял один из координаторов больниц Газы, благодарил за работу и заявил о необходимости усиления контактов между медиками наших стран и подготовки детских травматологов и детских нейрохирургов на базе нашего института. Война ничего не может списать. Когда видишь ребенка без руки, без ноги, сердце обливается. Люди, которые затевают такую драку, не имеют оправданий. Несчастный народ Газы, который за короткий период времени теряет тысячи людей, в том числе и детей!
Не нужно забывать, что два года назад во время войны между “Хамасом” и ФАТХ в Газе было убито около 800 и ранено около 1500 жителей, почти столько же, сколько и сейчас. Фасад больницы Шифы, где мы работали, изрешечен пулями. Оказалось, еще с прошлой гражданской войны. Непосвященному в Газе вообще трудно разобрать, что произошло вчера, а что — последствия прошлых событий. И когда американцы бросали бомбу на Хиросиму, они не думали о том, что одновременно погибают дети. И когда британцы стерли с лица земли Дрезден, они не думали, что одновременно убивают и взрослых и детей. И когда Азербайджан и Армения воевали, тоже гибли женщины и дети. Это война. И когда сегодня в Ираке воюют сунниты и шииты, тоже становятся инвалидами и гибнут дети. И религия не может все это остановить. “Хамас” встречал евреев не хлебом-солью, они защищались. И откуда бы они ни стреляли — с минаретов, жилых и нежилых домов, — естественно, получали ответ. Эти общечеловеческие факты мне не дают жить, так же, как и те раненые дети, которых я увидел в Газе.
— Как организована медицинская помощь в самой Газе?
— С первых дней бомбардировок очень активно работала “скорая помощь” Газы, которая переправляла тяжелораненых в Египет. Когда вошли танки, в Газу стала приходить “скорая помощь” Египта. Во время боевых действий “скорые” вывезли в Египет 420 раненых. Из них обратно вернулось 27 трупов. Сколько среди них было детей, неизвестно. Но то, что дети были, точно. Из Египта больные распределялись в основном в другие арабские страны. Но кого-то направляли в Италию и Францию. Кстати, французским врачам была открыта зеленая дорога в Газу. И они там были. Подписывали ли они аналогичную бумагу о том, что Франция за них не отвечает, я не знаю.
— Какие впечатления остались у вас о неспокойном секторе Газа?
— Когда мы ехали в Газу, не представляли, что мы там увидим. Я ожидал, что нечто похожее на разрушенный Сталинград или разрушенный Грозный. Но ничего даже близкого там не было. То, что сметен с лица земли промышленный квартал Газы, — правда. Что разрушены здания парламента, МВД и других хамасовских учреждений — тоже правда. Как и то, что загорелась больница, которая находилась рядом с разрушенным министерством внутренних дел. Что ранено около 65 детей в районе школы. Но жилищный фонд разрушен максимум на 5—10%. Город цел. И жители в течение 60 лет живут такой жизнью — 1,5 миллиона населения на участке земли 8—10 км в ширину на 48 км в длину вдоль Средиземного моря.
В городе работают базары, где продают огурцы, помидоры, картошку с собственных огородов. Ловят рыбу. Местная земля при уходе может давать до трех урожаев в год. Работают магазины, в которых я был, кафе и рестораны, в которых я ел. Я не видел на улицах умирающих от голода детей и взрослых. Зато видел немало богатых, не тронутых войной красивых домов.
Своими глазами видел и точечные удары — буквально в 20 метрах от гостиницы, где мы жили, были разрушены два здания. Слева и справа. Еще я обратил внимание, что движение в Газе интенсивное — машин много, и дорогих, и попроще. Но много и ослов.
Я всегда удивлялся, как израильтяне вычисляют именно ту машину, где сидят террористы, и ракеты всегда попадают точно в цель. И по домам они в основном стреляют прицельно — только по тем, где есть хамасовцы. И действительно предупреждают, что конкретный дом будет взорван.
Были и технические ошибки, когда страдали мирные жители. Оправданий этому нет. Вообще израильтяне испугались реакции мирового сообщества и согласились на гуманитарный коридор и 3 часа передышки. Я на секунду представил, что во время Великой Отечественной войны, окружения и штурма Берлина мы объявляем три часа передышки для того, чтобы оставшемуся мирному немецкому населению привезти медикаменты и питание и дать фашистам перегруппироваться…
— В телерепортажах Газа выглядит совсем по-другому…
— Я считаю необъективными телерепортажи из Газы. То показывают какую-то больную женщину на развалинах, которой якобы некуда пойти. Хотя больницы принимают больных! Одни и те же сюжеты с одними и теми же домами с разных ракурсов нагнетают страх, выбивают слезу и гнев. Там причин для гнева больше чем достаточно.
Простым людям, живущим в Газе, конечно, не позавидуешь. По статистике, ее население состоит минимум на 53% из детей. Мне сказали, что Арафат как-то заявил, что палестинские женщины своими матками победят Израиль. Может быть, и правда. По данным палестинских врачей, соотношение раненых детей к раненым взрослым составляет 1:5. И правильно они делают, что прячут детей. Потому что это будущее, это генофонд Палестины.
Продовольственная помощь распределяется в каждом районе Газы — везде есть пункты. Мы видели таких немало и ни разу не видели давки и очередей. Огромную роль играют, конечно, туннели под границей между Газой и Египтом. Говорят, что их около 900. Они выполняют такую же роль, как Ладожское озеро и Дорога жизни во время Второй мировой войны и блокады Ленинграда. Накормить 1,5 миллиона населения не так просто. Но прямо скажу, что жизнь в Газе с блокадным Ленинградом не идет ни в какое сравнение. Люди от голода на улице не умирают.
— Как функционируют эти туннели?
— По ним перевозят продовольствие, гонят скот, ходят люди, говорят, по одному даже может проехать автомобиль. И оружие переправляют через них. Один из египетских врачей пробрался в Газу тоже по такому туннелю. Чтобы получить разрешение на прорытие туннеля, нужно просто прийти в мэрию Газы и заплатить $100 тысяч. Как только туннель заработает, он окупается за 2—3 дня — это огромный бизнес, цены очень высокие.
Мне говорили, что как только египтяне и израильтяне открывают пропускные пункты на границах, цены на продовольствие в туннелях резко падают. И тогда их хозяева организуют 3—4 ракеты в Израиль — пропускные пункты закрываются, и цены в туннелях растут.
Я все время думаю об одном — если богатый арабский мир действительно хочет помочь палестинскому народу, неужели он не может построить там фабрики, заводы, дать работу людям, огромному числу беженцев, оросить поля? Из этой земли можно сделать сад, и тогда никакие войны будут не нужны. Но кому-то, наверное, интересно иметь в Палестине озлобленных на Израиль людей. И я все же ближе к позиции Аббаса, который обвиняет “Хамас” в том, что сегодня произошло в Газе.
“Врачей, которые дают понять, что, если не дашь, лечить не буду, надо гнать метлой”
— Леонид Михайлович, вы возглавляете комиссию Общественной палаты России по здравоохранению. Как, по вашему мнению, может повлиять кризис на состояние нашей медицины?
— Несмотря на уверения правительства, я не убежден, что финансирование здравоохранения не ухудшится. Если закрываются заводы и уменьшается фонд зарплаты, значит, меньший объем средств получит фонд ОМС, за счет которого в основном финансируют лечебную работу и выплачивают зарплату части медиков. Как это будет компенсировано государством — неясно.
Нам не хватило пяти лет, чтобы кардинально изменить здравоохранение и чтобы каждый россиянин был удовлетворен им. Это почти сказка, но близко к этому мы бы подошли. Кризис наступил внезапно, и наши мечты о перевооружении материально-технической базы российского здравоохранения, которая устарела на 70%, боюсь, не сбудутся. Как и многие другие начинания.
Позиция нашей комиссии Общественной палаты такова: надо выбрать главные направления, которые позволят снизить смертность и инвалидность. За каждое направление в медицине должны отвечать крупные российские медицинские учреждения. Например, за онкологию — Российский онкоцентр им. Блохина, за педиатрию — Научный центр здоровья детей РАМН. И т.д. И с этих институтов должен быть спрос за все, что происходит в России. Главным образом за качество оказания медпомощи и квалификацию специалистов. Им должны быть даны и определенные права.
Ясно, что у россиян есть претензии к квалификации отдельных специалистов. И понятно, что высшая медицинская школа должна давать больше навыков, комиссия по здравоохранению Общественной палаты считает, что нужно вернуться к субординатуре, с тем чтобы после окончания института каждый врач мог бы сразу работать в первичном звене — терапевтом, педиатром, врачом общей практики, как работали, например, мы. А у нас “маразм крепчает”, когда ведущих специалистов, убеленных сединами, заставляют, как студентов, проходить первичную специализацию, естественно, за большие деньги.
Нам нужно срочно пересмотреть поборы в области первичной специализации, аттестации, сертификации и пр. За них сегодня большие деньги должно платить или государственное предприятие, или сам доктор. А где они возьмут эти деньги? Я думаю, это какая-то большая финансовая авантюра. У нас проблема не в структуре и функции здравоохранения, а в том, что здравоохранение в результате перестройки опустили до пола. Практически постыдным финансированием вызвали недостаток кадров и материально-технической базы, который привел к увеличению нагрузки на оставшихся и невозможности исполнять свои функциональные обязанности в полном объеме. Мы должны укрепить традиционную российскую структуру здравоохранения и дать возможность участковым врачам выполнять функции по профилактике, диагностике и лечению, какие они должны выполнять в соответствии с давними инструкциями.
— А что делать с коррупцией в системе здравоохранения?
— Поборы и разврат деньгами врачей самими пациентами — негативные черты нашего здравоохранения. Мне рассказала одна больная, которой в Подмосковье надо было удалять желчный пузырь. Ей сказали, что если сделать операцию разрезом, то это бесплатно. А если лапароскопически — надо заплатить. Хотя по Конституции лечение в государственных и муниципальных учреждениях страны бесплатное! Но она заплатила. Да еще и положила доктору в конвертик после операции. Так, на всякий случай. И он деньги взял. А через месяц-полтора у нее возникли проблемы. Она пришла в эту больницу, а доктор прошел мимо и даже не узнал.
В народе есть такое поверье: “не дашь — не вылечат”. Ну а тех врачей, что заранее дают понять, что, если не дашь, лечить не буду, надо гнать метлой! Но почему-то очень немногие, несмотря на то что работают “горячие линии”, звонят и говорят об этом. Я, как директор НИИ детской хирургии и травматологии, не устаю повторять: всех детей мы лечим бесплатно. Это около 40 тыс. в год.
— Недавно Минздравсоцразвития направило Концепцию развития здравоохранения России до 2020 года в правительство. Вы выступаете с критикой этой концепции. В чем причина?
— В бытность Зурабова мы все время просили представить концепцию развития здравоохранения. После прихода на пост министра Татьяны Голиковой комиссия по здравоохранению ОП РФ поставила вопрос о необходимости разработки такой концепции. Нашу инициативу поддержали. И год назад мы приступили к работе.
В январе прошлого года мы передали в Минздравсоцразвития 6 вариантов концепции, написанных разными сообществами, включая врачей частной практики, страховые компании, медиков и пр. Но работа над концепцией в министерстве затянулась. Но что меня особенно насторожило в последнее время — это очень ревностное отношение к документам, которые выходят из недр Минздравсоцразвития, — не дай бог, если они будут подвергнуты критике! Я не думаю, что это идет от Голиковой. Но мне уже начинают жаловаться.
Так, после последнего заседания нашей комиссии, где обсуждалась концепция и выступил очень толковый главврач одной ЦРБ, на него набросились представители министерства и припугнули: мол, мы еще проверим, что вы там делаете!
Я через “МК” заявляю, что если такая проверочная комиссия будет организована, то хочу стать ее членом. Общественная палата будет защищать представителей гражданского общества. Уже, говорят, обзванивают регионы. Для чего тогда нужна Общественная палата?
У нас стали отучать народ говорить правду. И это очень опасно. Концепцию обсуждали и на заседании в Минздравсоцразвития, и на слушаниях в Госдуме. И меня удивили выступления руководителей региональных департаментов здравоохранения, которым, вероятно, приказали или дали понять (если они сами это не придумали) выступить с блестящей оценкой документа и без единого замечания. И именно они оказались и на слушаниях в Комитете здравоохранения в Государственной думе по этой концепции. Я спросил: зачем человек бросает свою работу, приезжает за сотни километров для того лишь, чтобы поддержать руководство Минздравсоцразвития? Только один руководитель департамента из Пензы высказался откровенно и честно, но все время повторял, что, вероятно, выступает последний раз. Предложенная концепция — только первый вариант, над которым еще нужно работать. Ее разослали во все регионы и опубликовали на сайте министерства. Лишь сейчас приходят из регионов ответы. Могу предположить, из каких регионов какие ответы придут.
Неужели они не понимают, что мы делаем концепцию не Минздравсоцразвития, а общенародную? И в окончательном ее редактировании (признаюсь, не видел и не подписывал последний вариант, направленный в правительство) должны принимать участие и депутаты, и представители ОП, и Счетной палаты, и профсоюзов, и РАМН.
— Какие положительные и отрицательные моменты вы могли бы выделить в этой концепции?
— В концепции есть положительные моменты. Главное — доказана прямая зависимость смертности в разных странах мира от того, на сколько процентов от ВВП финансируется здравоохранение. И требовать хорошего уровня медицины при сегодняшнем финансировании в России (всего 3,5% от ВВП) нереально. С повышением процента улучшатся и результаты.
Мы просим 6% от ВВП. Хотя понимаем, у страны много проблем. Но приоритет здоровья — один из главных. И позицию Голиковой об увеличении доли здравоохранения в ВВП можно лишь приветствовать. С нашей точки зрения, вопросы финансирования наиболее глубоко проработаны в концепции, и я не могу согласиться с Минэкономики, давшем негативную оценку именно этого раздела концепции. Нужно перестать бороться друг с другом и немножко подумать о народе.
Самое слабое место — раздел по оказанию медпомощи. Там много фантазий, не реальных в ближайшем будущем, абсолютно оторванных от жизни. Например, предполагается уменьшить численность пациентов, прикрепленных к одному терапевту, с 1700 до 1200, а к педиатру — с 800 до 500. Это замечательно. Но это потребует увеличения численности врачей в первичном звене минимум на 30%. Сколько это будет стоить и где взять этих врачей? При сегодняшнем дефиците кадров это не более чем фантазия.
В ближайшие 5—10 лет нужны другие пути улучшения медицинской помощи в поликлиниках и на селе. То же самое с планами увеличения количества медсестер почти в два раза — где мы в ближайшей перспективе их найдем? Непонятны и предложения по переводу оказания помощи всем больным с острыми заболеваниями на догоспитальном уровне только врачами Скорой медицинской помощи. Зачем? Это значит, что каждый раз к вам будут приезжать разные врачи. То есть у тебя ангина — вызывай “скорую”? А терапевты в поликлиниках должны заниматься только хроническими заболеваниями? А мы утверждаем, что центральной фигурой в здравоохранении должен быть участковый доктор. В концепции совершенно не упоминается Российская медицинская академия — как такое возможно? Ведь все инновации идут именно оттуда! Кто-то упорно не хочет сделать РАМН координационным центром всей научной мысли в стране!
В концепции нечетко сформулированы цели и задачи. Опущены многие разделы: “производственная медицина”, “ведомственная медицина”, “санитарная авиация” и пр. Настораживает идея внедрения в систему здравоохранения некоммерческих организацией — это открытие пути к приватизации здравоохранения. Россиян, готовых платить за медпомощь, около 10—15%. Переход в частную систему уже демонстрирует стоматология: огромное число государственных стоматологических клиник перешло в частный сектор. Да, там лучше оборудование, лучше врачи, там красивые результаты. Но там и дорого. А теперь посмотрите, в каком ужасном состоянии зубы более чем у 50% населения, когда сектор государственной стоматологии резко сократился?
Если некоторые хотят пустить и остальное здравоохранение по этому пути, то нам с ними не по пути. Спорный вопрос и об одноканальной (советской) системе финансирования здравоохранения. Во-первых, она полностью одноканальной во всех лечебных учреждениях не может быть, во-вторых, без гарантий государства оплаты коммунальных услуг, ремонта и оборудования вводить одноканальное финансирование нельзя. Где у меня как у руководителя учреждения гарантия того, что при повышении цен на коммунальные услуги государство компенсирует затраты? Слабых моментов в концепции еще очень много. Но нужно понимать одну вещь — наше здравоохранение больное. Его нельзя резко реформировать — оно рассыплется. И каждое нововведение нужно сначала обкатать, например, в одном учреждении или районе, а уж потом запускать на всю страну. А так мы много времени тратим не на то, чтобы идти вперед, а на исправление принятых ранее законов и различных решений.
Приведу последние два. Первое — о переводе федеральных учреждений на новые формы оплаты труда. Мы говорили, что многое непонятно, просили провести пилотный проект хотя бы в одном учреждении: может быть, там и повысилась бы заработная плата и улучшились результаты труда. А может быть, и нет. Зачем только на основании теоретических размышлений, которыми мы сыты по горло, все ломать? Нас не послушали. Срочно ввели. И что? У меня на руках есть мнение большого числа федеральных учреждений, которые перешли на эту систему, имеют сейчас проблемы и никакой пользы в этом не видят. Второй пример. Недавно Минздравсоцразвития издало приказ по высоким технологиям. Так запутали вопрос, что больному получить квоту почти невозможно. Я по этому поводу уже получаю письма. Огромный вред принесли здравоохранению законы, разделившие здравоохранение по уровням. Особенно пострадало муниципальное здравоохранение. Мы потеряли стройность системы. Представляю, если бы так сделали с армией.
Нам непонятна и кадровая политика. Из четырех заместителей Голиковой только один медик. В руководство здравоохранением пришли люди федерального медико-биологического агентства — закрытой системы, которая жила по несколько другим законам. Их уровень — одна больница. Произошла одновременная смена почти всех. Я не могу понять, почему среди более 80 регионов с министрами здравоохранения и руководителями департаментов, их заместителями по сети и педиатрии и родовспоможению нельзя найти не шизофреников и не одержимых бредовыми идеями, а просто опытных и нормальных людей, которым не нужно доучиваться на ходу? Тогда что у нас за страна и почему так не везет здравоохранению?
