Вот лишь несколько цифр. На лечение больного с хронической ишемической болезнью сердца, которая, кстати, диагностирована у каждого 50-го россиянина, выделяется 19 874 рубля. Тогда как самый простенький стент (конструкция, вживляемая в стенки суженного сосуда) стоит 25–30 тысяч рублей.
— А таких стентов зачастую пациенту нужно поставить несколько, — поделился с членами общественного совета директор Центра интервенционной кардиоангиологии Давид Иоселиани.
Перехода на систему обязательного медицинского страхования большинство пациентов не заметили. Но реформы больно ударили по медицинским учреждениям.
— Если раньше, при бюджетном финансировании, мы сами составляли бюджет, который, конечно же, урезали, но оставляли «прожиточный минимум», то теперь больницы получают определенную сумму за каждого пролеченного пациента. Из этих денег и складывается наш бюджет: на них мы закупаем материалы, выплачиваем зарплату сотрудникам, — объяснил Давид Иоселиани.
Но есть один существенный нюанс: тарифы, которые прикреплены к каждой болезни, зачастую в разы ниже стоимости самой услуги.
Западная система ОМС, на которую, хотели равняться в нашей стране, выстроена куда более логично. Там страховая компания оплачивает не сам факт лечения, а процедуры, которые пациенту были проведены. «У нас же есть единая «тарификация» на ту или иную болезнь. И не важно, лечишь ты ее горчичниками или проводишь сложнейшую операцию», — замечает Давид Георгиевич.
Хоть как-то компенсировать разницу между тарифами и реальной ценой услуги должны были квоты, выделяемые на некоторые высокотехнологичные процедуры. Но выделяют их зачастую не в том количестве, в каком они нужны больницам.
— Наш центр может проводить примерно четыре тысячи операций ежегодно. Нам же дают 750–800 квот, — говорит Давид Георгиевич.
Не совсем правильно будет сказать, что тарифы на лечение всех заболеваний занижены. Есть и исключения. Так, например, на острый инфаркт миокарда отводится 205 тысяч рублей.
— Зачастую крупные суммы выделяются на лечение осложнений заболевания. Хотя гораздо логичнее было бы не допускать возникновения, например, инфаркта миокарда, выделив больше средств на лечение той же ишемической болезни сердца, — считает директор кардиоцентра.
В итоге принятая система тарифов отражается не только на пациентах, которым приходится ждать высокотехнологичной операции «по квоте», но и на самом лечебном учреждении. Чтобы в 2015 году «уместиться» в бюджет, Давиду Иоселиани пришлось сократить 33 сотрудника. И это притом что в центре проводят уникальные операции, например, нехирургическую замену аортального клапана. Таких операций могли бы проводить в разы больше, но на это нет денег.
По словам одного из членов общественного совета кардиоцентра, председателя общества «Динамо» Владимира Проничева, плачевная ситуация сложилась и в спортивной медицине.
— На данный момент большинство диспансеров уничтожены. Наши спортсмены за медицинской помощью едут за границу. Вывозят сотни миллионов. Но за команду платит государство, то есть те деньги, которые могли бы остаться в стране, вывозятся за рубеж.
— Нужно менять тарифы, — подытожил Иоселиани. — В противном случае останутся работать только те больницы, которые лечат горчичниками и клизмами. Высокотехнологичные учреждения выжить просто не смогут.
