Всеобщая политика укрупнения и оптимизации во имя исполнения указов президента о сокращении расходов в социальной сфере не оставила в стороне и старость. В России повсеместно ликвидируются маленькие деревенские дома престарелых. А стариков, как скот, по этапу гонят с родной земли за 100 километров в железобетонные районные центры ухода за немощными. Там, как правило, они очень быстро умирают от одиночества и ненужности ни одной живой душе...
Стареть в нашей стране не просто страшно, а очень страшно. От старости лекарства, увы, еще не изобрели — мы все с каждым утром, шагом и движением приближаемся к порогу под названием «вечность». И это тяжело вдвойне, потому что для нашей родины старик — не уважаемый человек, а отработанный и выброшенный на помойку материал, с которым не нужно считаться. В том числе и на государственном уровне.
У российских сирот есть хоть какой-никакой, но все-таки официальный защитник, уполномоченный по правам ребенка. Уполномоченного по правам пенсионеров в нашей стране пока не назначили. Челобитную даже на деревню дедушке — коллеге по возрасту — старикам не отправить. Да и нужен ли этот уполномоченный по мифическим правам людям, которые для властей уже и так одной ногой в могиле и никакой общественной пользы не несут? Только разбазаривают драгоценный бюджет и вечно жалуются на свою поломанную старость...
Как умирают богадельни
Городским никогда не понять деревенских, никогда не прочувствовать до конца, что такое близость земли, просторов, бескрайних полей, запах парного молока и хлеба из печки. Жители мегаполисов мыслят ограниченными понятиями — бетоном, гипсокартоном, айфоном, запахами выхлопных газов и свежей краски тротуарных ограждений. Чиновники обитают в городах, райцентрах и крупных поселениях. Бабушки и дедушки, которые не хотят уезжать из своих пусть казенных, но по сути родных домов, — в деревне. Поэтому и получается, что «моя твоя не понимает»... Да и о чем может идти разговор, если на чашу весов положен бюджет страны с одной стороны и судьба каких-то там сельских стариков — с другой?
День. Улица. Грузовик. Да-да, именно грузовик, а не комфортабельный автобус. Гагаринский дом престарелых Смоленской области. Принудительное, варварское переселение стареньких жителей приюта начинается. Занавес...
— Куда меня несут? Зачем?! Дайте мне лечь и умереть спокойно! — 90-летняя старушка в отчаянии смотрит вокруг поблекшими от лет глазами.
— Почему нас нельзя расстрелять прямо здесь и сейчас, чтоб не мучились? Неужели никому нас совсем не жалко? Да и дешевле выйдет, — эхом вторит ей товарка по дому старости, 85-летняя баба Катя.
— Что зеваешь? Грузи их быстрее на борт, время тикает. Граждане, распределяемся по грузовикам согласно списку! Вы, дедушка, налево, а спутница ваша — направо! — рабочие по переселению исправно служат родине.
Первое действие этой трагедии напоминает срочную зачистку свалки (как в рязановском фильме «Небеса обетованные»), незаконно выброшенного мусора, а никак не расселение дома престарелых в XXI веке.
Старики подписали согласие на переселение. Те, которые смогли подписать, — за остальных, ловко управляя немощной рукой, поставили «плюсик» чиновники. Переселение официально планировалось на выходной, чтобы немногочисленные родственники стариков, которые еще остались в деревне, и волонтеры могли облегчить вынужденным «мигрантам» отъезд. Но событие решили форсировать, и ненужный нарыв устранили досрочно, неожиданно, без предупреждений. Самым страшным сюрпризом при переезде стало еще и то, что бабушек и дедушек разделили друг с другом, лишили их последней прижизненной семьи. 24 человека, согласно спискам убытия, разъезжаются по 5 районным домам престарелых. Бумажки же все подписали добровольно — значит, на все согласны, что называется, без претензий.
Тверь, Смоленск, Владивосток, вся Россия, километры расстояний и тысячи поломанных старческих жизней. Гагаринский дом престарелых — всего лишь один из многих, разорившихся и опустевших в угоду общей политике страны. 5 закрытых домов престарелых в Тверской области, 2 — в Смоленской области, Мордовии и на Алтае и далее по списку: счет уже идет на десятки, и это только начало...
— Меня часто спрашивают, пытались ли мы отстоять свой дом престарелых, — объясняет директор ликвидированного приюта для стариков в Оковцах Тверской области Ирина Дубкова. — А с кем тут можно бороться, куда идти? Приказ подписан губернатором — он высшая власть в области. До Путина нам не достучаться, мы люди маленькие, да и сам же президент отдал распоряжение — оптимизировать расходы на социальную сферу. Нам остается только подчиниться системе — любые реформы ведь, подобно бульдозерам, проезжают по судьбам обычных людей. Мои бывшие подопечные, старики и старушки, часто звонят, плачут, говорят, что очень хотят вернуться, так как, кроме воспоминаний, в их жизни ничего не осталось. Но что поделаешь, если пошла такая жизнь?..
Подавляющее большинство руководителей подобных заведений рассказывают о своих бедах на условиях анонимности. «По-человечески прошу вас, не пишите в газете мое имя и должность, иначе меня окончательно добьют», — вот стандартная просьба директоров разоренных приютов.
— Я человек простой и не очень грамотный по понятиям городских, но скажу честно: у меня болит душа, и сердце рвется на части, — изливает свою боль один из директоров разоренного дома престарелых, с которым я встречаюсь в отделении сердечно-сосудистой хирургии, где он лечит надорванное сердце. — Нас просто стерли резиновым ластиком с карты, даже без официальных документов. Районные власти несколько месяцев хороводы водили вокруг нашего помещения в поисках здания под новый детский сад. В конце концов улучили момент, когда я был на больничном, — пришли к старикам и начали пудрить им мозги про сладкую жизнь в районном центре престарелых. Старики у нас закаленные, быстро сообразили, что к чему. Тогда их стали просто запугивать. В результате так или иначе, разными способами, согласие на перевод в районный дом престарелых подписали все мои подопечные. А в наш дом потянулись для осмотра будущих кабинетов потенциальные сотрудники планируемого в нашем здании детского сада. Мне очень больно, но жалко и детей: как можно устраивать детский сад в месте, где почти сто лет была больница для умирающих, а теперь — старческий приют? Все мы смертны, но всему — свое время. Кстати, никаких официальных документов от губернатора области, местных властей мы так и не получили. Хотя всех стариков уже принудительно вывезли в крупные районные дома престарелых. Сотрудники дорабатывают последний месяц, чтобы завершить дела, и готовятся занять очередь на бирже труда. Многие, наверное, уедут, работы нет, умирают наши села и деревни. Остается только искать счастье в райцентрах и мегаполисах…
Жертвы школьной математики
«На днях были в нескольких домах престарелых, в двух больших, на 400–500 человек, и в одном совсем маленьком, на 25 бабушек... Одна из бабушек, совсем старенькая, не ходячая, рассказывала про детство, про молодость, как вышла в 18 лет замуж, муж быстро умер — пришел израненный с войны, — и потом она больше замуж не пошла... Рассказывала, как в войну лошадей не было, и мужчин не было, а сеять надо было, и как их, подростков лет 12, собирали и запрягали в плуг, и пахали они вместо лошадей. А за плугом шли уцелевшие в деревне старики. Бабушка всю войну так отпахала — по 5–6 ребят запрягаются и тянут, пока ноги не подкосятся. И рассказала, как всю жизнь телят поила, воду коромыслом носила, лен трепала, как стога стегала... А больше всего на свете и сотрудники, и бабушки боятся, что их маленький дом закроют, как закрыли соседние с ними маленькие дома. Что сотрудники окажутся без единственной возможной в деревне работы, что поселок развалится, а бабушек перевезут на разные этажи домов-гигантов, в разные корпуса и палаты, чтобы на совсем недолгое время написать их фамилии на дверях многоместных палат...»
Это из письма волонтеров, реальных и единственных защитников российских стариков. То отношение к старым, больным и обездоленным, которое мы наблюдаем в наше время, никогда не было свойственно русским людям. Конечно, и сейчас в стране пока еще немало добрых и неравнодушных людей, в глазах которых блестит не только золото. Но почему-то они редко работают чиновниками...
— Оптимизация расходов бюджетных средств на социалку давно стала головной болью провинциальных представителей государственной власти, — объясняет еще один директор закрытого дома престарелых. — Решение не заставило себя ждать: математику все мы учили в школе. В деревенском маленьком доме престарелых на 25–30 постояльцев приходится как минимум 30 ставок обслуживающего персонала. В центрах старческой мечты из стекла и бетона — на 500 страждущих трудится не более 150 сотрудников. Простая арифметика, для учеников начальной школы. Официальная причина закрытия всех сельских домов престарелых — несоблюдение норм пожарной безопасности. Как правило, это касается недостаточной ширины коридоров здания или того, что дом из дерева, а не бетона…
Подари старику счастье
Сердце волонтера, руководителя фонда «Старость в радость» Лизы Олескиной болит за брошенных, никому не нужных стариков уже с первого курса филфака МГУ. Лиза словно сошла с картинки: русская девушка с толстой русой косой и голубыми глазами, а главное — с душой, в которой есть место для совершенно чужих, выброшенных за борт жизни бабушек и дедушек.
— Пока человек жив — нужно делать все, чтобы хоть как-то скрасить его существование, независимо от количества мгновений, оставшихся ему на этой земле, — уверена Лиза. — Ведь когда старушка или старичок, который только что рыдал и говорил, что жить больше незачем, вдруг начинает смеяться и видеть мир вокруг себя не в черном цвете — это и есть настоящее счастье. В маленьких домах престарелых люди — как в семье; в больших — он просто человек-номер, которого нужно накормить и сменить памперс... Мне очень хочется, чтобы все люди проснулись, стали смотреть друг другу в глаза и приходить на помощь в беде. На самом деле даже если ты сам не сдашь своего больного и престарелого родственника в приют, а будешь за ним ухаживать, мир уже станет лучше.
На данный момент немногочисленные волонтеры — единственные душевные друзья брошенных российских стариков. Своими скромными силами они стараются скрасить последние дни умирающих и донести до государства, что нельзя экономить бюджетные средства на последних мгновениях стариков, которые всю свою жизнь пахали на благо родины. Конечно, бороться с системой очень нелегко: пока волонтеры спасают один сельский дом для престарелых, власти по-тихому ликвидируют точно такой же в другом районе.
— Наши старики привыкли слушаться и подчиняться, они и так чувствуют себя обузой и часто думают не как бы получше пожить, а как бы поскорее перестать обременять собой окружающих, — сетует Лиза Олескина. — Многие из них уже пожертвовали молодостью и даже жизнью на фронте и в тылу ради нас, чтобы мы жили, и они снова готовы собой жертвовать — на этот раз в целях экономии средств. Какая может быть борьба за свои права у умирающих, которым иногда сложно открыть глаза, оторвать руку от кровати, а уже тем более встать на ноги! Какая может быть борьба, если твоя судьба уже решена росчерком пера? Спасти стариков можно только пересмотром политики оптимизации, чиновники на местах — всего лишь винтики в общей системе.
Под жернова так называемой российской оптимизации за последние несколько лет попала большая часть наших граждан. Объединение школ, детских домов, больниц и поликлиник уже давно лихорадит население. Полным ходом идет данный процесс и в отношении домов престарелых. В стране десятками закрываются маленькие, почти домашние сельские домики ухода за одинокими стариками, а постояльцев распихивают в крупные областные приюты на полтысячи коек. Никто не спорит, в общем и целом там вполне нормальный уход за стариками, есть современная техника, иногда даже бассейны и тренажерные залы. Но нет самого главного, что так ценят наши бабушки и дедушки, — душевного подхода и иллюзии реальной семьи. В результате от тоски, от ощущения брошенности и одиночества старики уходят на тот свет намного раньше, чем это могло бы произойти в прежних, родных им условиях.
