БЕССМЕРТИЕ
По мере того, как он взрослел, а потом и старел, все более впечатляющими и весомыми становились успехи медицины. Было ясно: протяни он еще полсотни-сотню лет — и наука вплотную приблизится к секрету бессмертия, а может, и постигнет его. Дело, следовательно, оставалось за малым: каким-то образом преодолеть эти полвека (плюс такой же довесок). Не хотелось думать, что на всех бессмертия не хватит и оно будет привилегией немногих. Да и не в этой загвоздке было дело. Главное заключалось в другом: достичь вожделенных благостных времен. А там — видно будет! Там — посмотрим. Вдруг подфартит. Вдруг бессмертие будут раздавать кому ни попадя.
Но тут-то и обнаруживался изъян, недотяжка науки: лекарственных средств, продлевающих бытие хотя бы на десятилетие-другое, пока не существовало.
ПРАВИЛА
Слушали дело о нарушении Правил дорожного движения.
— Я ехал по основной трассе, — говорил мужчина-водитель, — а она выезжала с боковой. И прямо в меня и влупилась.
— Мерзавец, — негодовала дама-водитель. — Он не уступил мне дорогу! Каждому воспитанному человеку ясно: женщину надо пропускать вперед.
Разговор их длился вечность и — как и всегда происходит с мужчинами и женщинами — на разных языках.
В МИРЕ ЧЕСТНЫХ ЛЮДЕЙ
Мой приятель, очень достойный и порядочный человек, мы давно вместе в банде, на очередной сходке высказал в глаза главарю все, что думает. Подобным образом мог поступить только кристальный и искренний член коллектива. Он сказал верховоду:
— Ты забыл совесть и честь, стал хапугой, плодишь коррупцию, разводишь семейственность, внедряешь взяточничество в наши сплоченные ряды!
Конечно, за такие речи его по головке не погладили, всегда необходимы лояльность и соблюдение правил приличия, даже хотели пришить прямо на месте, но ограничились тем, что заточили в гараже, приковали цепью к батарее. И держали так несколько месяцев. Теперь он там же, в гараже, разбирает угнанные машины на запчасти, на свежий воздух — ни-ни. Мы называем его «узник совести».
Мой второй приятель — исключительная натура, очень любит мальчиков (и иногда девочек) и не калечит и не убивает их. Дает знать о себе врожденная доброта. При этом служебные свои обязанности (он занимает ответственную должность) выполняет исключительно ответственно. Не митингует, не бузит, послушен начальству. Мы — современно мыслящие люди и знаем: в личную жизнь индивида вмешиваться нельзя, никого не касается, как и с кем индивид проводит свободное время. Этого моего приятеля в своем кругу мы называем Фил.
Третий мой приятель проживает в Лондоне. Поразительный, редкий человек! Когда можно было свободно присваивать и захватывать недвижимость, он не захапал лишнего, а прибрал к рукам всего три нефтеперерабатывающих завода и две нефтяные скважины. Такому бескорыстию стоит подивиться. Он сидит в своем лондонском особняке, посматривает на то, что происходит в России, и, качая головой, говорит, что не собирается возвращаться. Мы его в своем кругу называем «наш Герцен».
Четвертый мой приятель ненадолго смотался в Париж, подсыпал яд в бокал своему прежнему компаньону, а потом вернулся и теперь на очень хорошем счету. И за рубеж — ни ногой. Да ему и не надо. У него были объективные причины отравить еще многих — тех, кто кинул его лично или нанес ущерб интересам родины, но он ограничился единственной кандидатурой, и это поистине показательно, символически и поразительно. И настраивает на возвышенный лад. Насколько крепко люди умеют держать себя в руках и не давать волю инстинктам! Мы его называем «наш патриот».
У меня много друзей. Всех не перечислишь. А славные их деяния — не упомнишь. Но в целом картина — вы и сами видите — самая наиоптимистичнейшая. Обитаем в поразительном обществе. Среди громадного количества удивительных выдающихся людей.
ВРАЛИ
Жил человек, который врал 24 часа в сутки. Он врал даже во сне. Даже засыпая, он себе врал, что все у него хорошо и можно ни о чем не беспокоиться.
Как ему это удавалось? Очень просто: у него была такая должность.
На эту должность не так просто было попасть. Существовала конкуренция. Отсев. Еще бы: ведь за умение вкручивать небылицы и пудрить мозги граждане готовы много дать и хорошо заплатить. Они определили лгуну очень хорошее содержание. Талант придумывать красивые небылицы, которые приятно слушать (куда приятнее, чем суровую правду), всегда в цене.
На должность враля непросто было протиснуться, существовала не только конкуренция, существовали выборы. За умеющих врать лучше других голосовало все население, стар и млад, — тот, кто набирал большее количество голосов, становился официальным главным вралем.
Впрочем, работа эта только казалась легкой. Попробуй соврать так, чтоб все были довольны! Не у каждого получится. Надо обладать особым умением и недюжинным талантом. Многие не удерживались на высоком посту. И таких, неудержавшихся, подвергали наказаниям. Взялся лгать — держи марку! Не оправдавших доверие иногда даже казнили.
Много лет в этой стране только и делали, что отбирали лучших вралей. И в итоге тщательной селекции их порода стала поистине отменной. Шлифовалось умение, оттачивалось мастерство. Врали достигали совершенства (в своей сфере) и наивысшей точки зрелости.
А что делали в этой стране правдолюбцы? Им, конечно, приходилось несладко. Но они также любили послушать усыпляющую, убаюкивающую ложь. И лишь изредка, год от года все неохотнее, вступали в спор с вралями. В итоге в этом заповеднике лжи изоврались так, что уже не знали, где черное, а где белое, где вход, а где выход, где вода, а где твердь. Но это всех устраивало. Приятно жить в воображаемом мире! А тот человек, что врал 24 часа в сутки, в конце концов, даже когда ленился спорить и передергивать факты, воспринимался населением исключительно как враль, то есть спаситель нации.
СНЫ
Жил человек, который сочинял и затем публиковал рассказы — о жизни, которая его окружала. На эти средства существовал и кормил семью.
А еще — для себя, а не для публикации и прокорма, записывал сны, которые грезились ему по ночам.
Со временем сны стали казаться интереснее, чем обыденная действительность. В самом деле, что происходило вокруг? Что необычного творилось с ним самим и его знакомыми в утлой реальности? Зато в снах он путешествовал по неизведанным ландшафтам, переносился в мгновение ока с зеленых лугов на заснеженные равнины, бродил вдоль диковинных озер и рек, взмывал на неслыханную высоту в лифтах странной конструкции (так что дух захватывало), оказывался в огромных многоэтажных хранилищах необычных вещей и становился обладателем удивительных предметов. Видел тех, кто давно покинул мир, и беседовал с ними. Мог встретиться с покойными родителями и друзьями.
Иногда его мучила бессонница, тем более обидная, что он научился высоко ценить время, проведенное в объятиях Морфея. Каждая минута приносила нечто неожиданно-завлекательное.
Таблетки не помогли. А лежать с зажмуренными глазами было без толку — сон по призыву и приказу не являлся.
Он стал нервным, раздражительным, озабоченным. Домашним своего состояния не объяснял. Они дивились и его непонятной сонливости, и теперешней взбудораженности.
Потом в одном из снов возникли мужчина и женщина в казенной суконной форме, с компостерами, похожими на те, которыми билетные контролеры, ловящие «зайцев» в транспорте, перфорируют билеты.
— Вам необходимо подписать соглашение, что готовы окончательно переместиться в нашу вотчину, — сказала женщина. У нее были серые навыкате глаза и шлепающие губы.
А мужчина, высокий и сухощавый, с прищуренным левым надбровием, клацнул компостером, словно готовился проштемпелевать какую-нибудь бумаженцию.
Он задумался и ужаснулся тому, что может не проснуться. Остаться во сне навсегда. Не увидит привычных комнат, лиц, заоконного пейзажа.
Контролеры ждали — с усталым и безразличным видом.
— Решайте быстрее, — поторопила его дама.
— А то у нас еще двое желающих на очереди, — объяснил ее и свое нетерпение мужчина.
Что было делать? Определялась судьба. Будущее, а может быть, маячила скорая смерть.
Он сглотнул с напряжением и почувствовал, как трудно протекает слюна по пересохшему колючему горлу.
— Понимаете… — начал он. — А время на размышление?..
— Не положено. Его у вас было вдоволь.
Хотелось, чтоб они поскорее произвели свои манипуляции и вручили ему нечто вроде вида на жительство, бессрочный пропуск. Он не ведал, как именно подтверждают право постоянно находиться здесь… Но стало ясно: мир, куда его так влекло, — эфемерный, призрачный, тут придется парить и порхать, ему же необходим был якорь осязаемого, вещного бытия.
С сожалением контролеры пожали плечами и удалились, оставив его посреди пустынного пейзажа.
Он проснулся и долго лежал в темноте, слушая надсадно бухающий в висках пульс и счастливо узнавая расплывчатые очертания знакомой мебели.
С тех пор стал бояться засыпать.
Гонорары пытался получить за отправленные в редакцию описания прошлых снов. Его не печатали. Подлинную радость по-прежнему ощущал от стенографирования сновидений. Хотя в снах уже не происходило невероятного, фантастического, веселящего и пугающего. Окружающая реальность в сравнении с той прежней прелюбопытнейшей вакханалией выглядела бедно. Даже беднее, чем прежде.
ДРУЗЬЯ
Жили-были два друга — Кнут и Пряник. Кнут знай посвистывал и похлестывал, ходил подбоченясь, все его боялись. А Пряник растекался сдобной массой перед каждым, кого встречал. Обещал, заверял, сулил… И потому встречные искренне хорошо относились к Прянику и ненавидели Кнута.
Но между собой эти якобы антиподы очень мило ладили. Встречались, обсуждали общие планы, выстраивали отношения на основе дружбы и взаимовыручки.
После таких совместных посиделок Пряник любил выступить с добрыми, пространными, обволакивающими речами: и опять обещал, заверял, сулил. А Кнут изъяснялся коротко и жестко. Чуть что не по его лекалу — геть, и мгновенно и эффективно переубеждал непослушного, переупрямливал занесшегося. Пряник так не умел. Он предпочитал мягкие, обходительные маневры. И изысканные манеры.
Удивительным было то, что разными методами друзья добивались одного и того же результата: полной покорности и лояльности.
Случалось, на людях они вступали в жуткие дискуссии, даже оскорбляли один другого, Пряник — обтекаемо, Кнут — резко, хлопали дверями (Пряник — тихонько, Кнут — громово), грозили кулаками (Пряник — сдобно, Кнут — злобно) — и зрители наблюдали за их поединками затаив дыхание. Чья линия возобладает? Кто победит?
Но вот однажды, по рассеянности, они вдвоем вышли из дома в обнимку. Увидевшие их в столь тесном единстве граждане буквально онемели. Потом засомневались в своих зрительных способностях. Но все же уверились, и пошел гулять слух: эти Кнут и Пряник — два сапога пара. Пришлось Прянику с ворчанием напяливать кирзу, потому что его уже не воспринимали добродушным и в его мягкий характер не верили. Стало два Кнута вместо одного: подлинный Кнут размягчиться не мог. Но ничего в связи с этим в жизни не изменилось, ведь и всегда оба друга были одних и тех же воззрений и не собирались свои взгляды менять. Только со стороны это не всегда можно было различить.
