«Сокровищ на земле не собрал»
С местом, где будет похоронен священник Павел Адельгейм, определились сразу. Всем было ясно, что это будет Мироносицкое кладбище в районе Завеличье, где стоит храм Святых Жен-мироносиц. 55 лет он простоял закрытым. Его восстанавливал отец Павел с прихожанами. Первая служба прошла на Радуницу 9 мая 1989 года. До 2008 года отец Павел служил здесь настоятелем, а потом и обычным священником.
— Только в субботу, накануне гибели, отец Павел провел восемь крещений, — говорит свечница Валентина Александровна. — К нему всегда на требы, отпевание или крестины народу много шло. Вы бы знали, какие у него особенные в этом году возглашения были на Пасхальной службе! За живое брал. Сердечко тогда екнуло, подумала, что становится наш батюшка все ближе и ближе к Богу…
— Его хватало на всех?
— Всем старался помочь. Дом у него был всегда полон паломников. А ведь всех надо было накормить, определить на ночлег.
Зная, что у меня больные ноги, отец Павел отвозил меня домой на своей старенькой машине. Да что там говорить, он меня практически с того света вытащил. Когда сына убили в 29 лет, я не чувствовала жизни, не жила и не умирала. Батюшка нашел нужные слова. Стала в церковной лавке работать, от веры радость на сердце легла.
Проститься с отцом Павлом приехали профессора и священники из Москвы, Санкт-Петербурга, Новгорода. Но большинство собравшихся — простые верующие, кто стараниями отца Павла стал прихожанином.
Закрывая ладонями от ветра пламя свечей, стоят воспитанники отца Павла — те, кого он спас от интерната для инвалидов и престарелых. Ольга, размазывая по щекам слезы, вспоминает, как батюшка ей, маленькой, в больнице расчесывал волосы, скатанные в войлок. До 7–летней девочки-сироты никому не было дела. А потом принес в подарок первое маленькое зеркальце в ее жизни.
— Таких людей теперь нет! — говорит Елена, которая пришла проститься с отцом Павлом, опираясь на два костыля. — Когда подходили за благословением, он не давал руку целовать, наоборот, сам прикладывался к руке просителя.
Среди присутствующих немало выпускников приходской школы регентов, которую открыл в 1992 году при храме Святых Жен-мироносиц отец Павел. Один из них, Виктор, говорит: «Личным опытом и молитвой умел помочь многим людям в их нуждах».
Прихожане его поддерживают: «Хорошо говорил, умел увлечь собеседника силой мысли». «Сокровищ на земле не собрал. Был человеком сильного духа». «У него была еще одна добродетель: он никого не осуждал».
Когда кто-то из несведущих спрашивает, откуда у священника Павла фамилия Адельгейм, ему тут же объясняют: «Дед был из обрусевших хозяйственников-немцев, служивших России с петровских времен как «дважды русские».
Одна из пожилых женщин добавляет: «Адель» в переводе с немецкого — благородный, а «хейм» — дом. Вот промысел Божий и привел его в церковь».
— Он проповедовал Евангелие не только словом, но и жизнью, — шепчет Ирина Занегина. — Не искал послабления. За правду горой стоял. Потому и врагов нажил среди священнослужителей.
В 2002 году отец Павел написал книгу «Догмат о Церкви в канонах и практике», где попытался осмыслить внутрицерковные процессы с 1993 года. После выхода книги попал в немилость к архиерею митрополиту Псковскому и Великолукскому Евсевию. Их противостояние длилось несколько лет.
Верующие ждали, кто возглавит отпевание отца Павла. Когда прозвучало имя протоиерея отца Владимира (Попова), все вздохнули с облегчением. Он один из немногих, кто не бросил в свое время камень в Павла Адельгейма.
Отпевание священника по традиции длилось около трех часов.
Могилу отцу Павлу обустроили по правую сторону храма, прямо у его стены.
— Кладбище в черте города, оно закрыто. Производят только подзахоронения, — говорит друг семьи Адельгейм Алла. — Матушка Вера сама выбрала место. На этом участке у них был похоронен кто-то из родственников. Вера Михайловна хотела, чтобы они все вместе лежали.
На похороны прилетела из Америки младшая дочь Павла Адельгейма — Аня. Старшая, Маша, сейчас в больнице. В 2-летнем возрасте она переболела менингитом и стала с годами, как сказала одна из верующих, блаженной мироносицей.
Сын Иван вспоминал накануне о недавнем разговоре с отцом, который просил для себя самый скромный гроб и простой крест, без всякого памятника на могиле.
Все восхищались всепрощением Адельгеймов. Вспомнили, как на остановке в сумерках на Веру Михайловну наехала машина, женщина тогда еле выжила. Всем миром тогда собирали ей в Мироносицкой церкви деньги на кардиостимулятор, без которого матушка Вера уже не может обходиться. Засудить бы за увечья шофера, но матушка с батюшкой его простили.
Теперь Вера Михайловна корила себя, что в сердцах сказала недавно мужу: «Своей смертью ты точно не умрешь».
На мой вопрос, откуда черпал силы Павел Адельгейм, ответил один из его друзей, Сергей:
— За ним стоял расстрелянный в 1938 году дед, расстрелянный в 1942 году отец, умершая в инвалидном доме бабушка, мать, что получила срок и жила в ссылке.
«Венчаясь, выходили из окружения»
Испытаний отцу Павлу жизнь отмерила на самом деле сполна.
Как ни тяжело было матушке Вере после визитов к судмедэкспертам и к «ритуальщикам», накануне похорон она нашла в себе силы вспомнить счастливые годы, прожитые с отцом Павлом.
— В 2009 году мы сыграли золотую свадьбу. 50 лет назад ведь не было у нас ни застолья, ни поздравлений. Шел 1959 год. Отца Павла тогда исключили из Киевской семинарии. Решение принимал лично ректор игумен Филарет (Михаил Денисенко). В тот год 1 мая совпало со Страстной пятницей, днем сугубого поста. Семинаристы готовились к Первомаю. Филарет назначил торжественное собрание, во втором отделении — хор с патриотическими песнями, среди которых — «Коммунистической партии хвала». А тут к нему пришли с протестом Павел Адельгейм и Леня Свистун: «Как же так, отец-ректор? День скорби, а мы песни будем петь?»
Филарет давай воспитывать: «Забыли, на чьей земле живете, чей хлеб едите и чьим воздухом дышите? Вам все дала советская власть!» В общем, на третьем курсе семинарии отцу Павлу было предложено написать прошение об уходе...
Монахи-молитвенники Киево-Печерской лавры, у которых до семинарии жил отец Павел, посоветовали поехать к отцу Гермогену Голубеву, архиепископу Ташкентскому. Но сначала надо было жениться. А невесты нет. Поехал отец Павел в Черниговскую епархию, там его познакомили с дочкой настоятеля. Она ему не понравилась. На следующий день он снова пришел на прием, где один из священников на него все время посматривал, а потом спросил: «Ты семинарист? Хочешь рукополагаться? Поехали со мной в деревню Гайворон, у меня есть в приходе славная девушка Вера Охрименко». А это 200 километров по буеракам. Пришли они в гости, а я вся пунцовая стою, глаза поднять не смею. Девки в деревне зашушукались: «Красавец, прям Жерар Филип».
— А мне тогда только 17 лет было, еще экзамены в школе сдавала. Поужинали мы все вместе. Как уходить, отец Павел предлагает встретиться на следующий день. Тут встрял священник: «Нет. Если решился на что–то серьезное, делай предложение. А если нет, то и ходить нечего». Павел потом признавался, что взял Евангелие и выпала ему страница, где было сказано: «Иди и возложи руку…» Выхожу на следующий день с чугуном картошки во двор, а там отец Павел стоит с кульком конфет. В цветущем саду он мне и сделал предложение. Я в ответ: «Да ладно!» Он растерялся, не понятно было, то ли это согласие, то ли отмашка. А у меня и мыслей никаких не было, как будто кто–то за меня внутри решил. Мы поцеловались. Пришли к маме, она в слезы: «Дочку единственную увезут теперь из дома». Отец погиб на фронте, все у нас решал религиозный дед: «Пускай идет. Бита не будет и с куском хлеба будет».
На следующий день нас расписали в сельсовете, потом мы поехали в район за паспортом. Люди на селе тогда практически крепостными были и не имели паспортов. Мне документ выдали только после заключения брака. Так в один день решилась моя судьба. Поехали мы в Киев, где жила мама Павла. Когда в 1942 году арестовали ее мужа, она решила искать справедливости и с двухгодовалым Павликом пошла в НКВД. Оттуда ее прямиком отправили в лагерь, а сына — в детдом. Из мест заключения ее потом отправили на поселение в поселок Актау, в Казахстан. Она забрала из детдома Павла. До самой смерти Сталина они жили в ссылке.
Приехали в Киев, отец Павел матери с порога: «Вот, мама, дочку тебе привез». Татьяна Никаноровна брови сдвинула. Она — актриса, в прошлом — выпускница студии при Театре Вахтангова. И еще дворянка, дочь пропавшего в революцию царского полковника Пылаева. А тут я стою, деревенская девчонка, без всякого образования. Не приняла она меня.
Сказала Павлу: «Пусть сегодня переночует, а завтра едет откуда приехала». А сама вызвала из Новосибирска, где они раньше жили, девушку Люду, которую ему присмотрела. Та дала телеграмму: «Еду, встречайте!» Отец Павел сказал как отрезал: «Мама, я свою судьбу решил. Вера уедет, и я с ней. Больше можешь нас не увидеть». Отступила…
Венчались мы в деревне, с нами были два семинариста, Леня Свистунов и Коля Мороз. Перед этим нас вызвали в сельсовет. А там сидит милиционер с готовым актом, где указано, что мы хулиганили, безобразничали, топали ногами.
Отец Павел говорит: «Это неправда. Клевета». Милиционер ему: «Вот акт, который подписали четыре коммуниста. А кто вам, попам, поверит?»
На следующий день мы все–таки обвенчались, практически в пустом храме, где нас ждал старенький батюшка с двумя венцами. Пели нам семинаристы. С моей стороны были две подружки — свидетельницы. Леня Свистунов настолько проникновенно пел, что у меня в ушах до сих пор стоит его голос.
Не закончилось еще венчание, как на ступенях церкви послышались тяжелые шаги. Следом появился черный «воронок», ребят всех забрали и увезли. Мы с девчонками пришли домой, мама кричит с порога: «Немедленно бегите. Приехала целая машина солдат, оцепляют деревню». Уходили мы по болотам и лесам. В три часа ночи пришли к родне в соседнюю деревню. Готовились к самому худшему. Но неожиданно все как–то образовалось. Майор КГБ, отпуская жениха с семинаристами, сказал: «Все свободны. Наши люди перестарались».
«Из колонии на одной ноге»
Потом были жаркие пески Узбекистана, учеба в Московской духовной семинарии. 30-летний батюшка построил с прихожанами храм в городке Кагане, под Бухарой. Сделал это тайно. Огромный старый сарай был в аварийном состоянии. Под видом капитального ремонта завезли туда кирпичи и в этом панцире, внутри, начали строительство.
Отец Павел разъезжал по стране, добывал то стройматериалы, то иконостас взорванного в Москве Преображенского собора, то возил мрамор для внутренней отделки. Когда старую кладку разобрали, над городом встала церковь с маковкой и православным крестом.
Власти самоуправства не простили.
В 1969 году его арестовали и осудили на три года по 190-й статье УК. К делу приложили донос Лени Свистуна, того самого, что был другом и пел у Павла Адельгейма на венчании. Одноклассник под нажимом Филарета указал: «Высказывался против исполнения гимна и хвалебных песен в адрес советского государства...»
При обыске у отца Павла изъяли запрещенную литературу, старую пишущую машинку. Батюшку обвинили в том, что он написал «Реквием», да еще и подписался женским именем — Ахматовой… Начались, как у матери в свое время, исправительно-трудовые лагеря.
— Отбывал наказание отец Павел в поселке Кызыл-Тепа, много рассказывал о том времени, — говорит Валентин, работавший у батюшки на строительстве храма. — Все уголовники около него вились. Батюшка стал им истории из жизни рассказывать, стихи читать, песни петь. Он и на зоне за правду стоял, выступал против массового избиения зэков. За что трижды чуть не распрощался с жизнью. Накатила однажды на него вагонетка, чуть пополам не перерезала. Благо у батюшки реакция была хорошая, успел отскочить. Потом кто-то бревна на него спустил. Тогда его друг-зэк успел вытащить из завала. А позже, когда он в маске работал со сварочным аппаратом, на него наехал кран. Ногу спасти не удалось, ниже колена ее ампутировали.
Из колонии отец Павел вышел в 1972 году уже инвалидом. Пришел на прием к архиепископу Варфоломею на березовой ноге, без креста, в чужой рясе. Владыка расстроился, снял с себя протоиерейский крест и надел на шею бывшему арестанту.
Эту реликвию отец Павел считал своей высшей наградой.
«Олигофрены были нужны только отцу Павлу»
Отец Павел служил в Фергане и Красноводске. В Средней Азии его допекал жесткий контроль со стороны КГБ и совет по делам религий. Думая, что в России будет немного иначе, он решился на переезд. В 1976 году семья переехала в Псков, где вокруг Печерского монастыря бурлила активная религиозная жизнь.
Первые пять лет у отца Павла не было своего прихода. Служил «на подхвате». Потом на 20 лет попал в Писковичи, стал настоятелем храма Апостола Матфея. Там получил личного опекуна из КГБ — капитана Васильева.
— В селе батюшку до сих пор вспоминают добрым словом, — рассказывает Валентин. — При храме он открыл приют для сирот-инвалидов. Владыка Владимир благословил оборудовать там свечную мастерскую, появилась возможность этих ребят как-то трудоустроить.
Имбицилы со слабоумием, олигофрены… Из детского дома их прямиком переправляли в интернат для престарелых. Отец Павел построил для них в Писковичах отдельный дом.
— Три девочки потом закончили кулинарное и швейное училища, вышли замуж, — рассказывает мне в Писковичах одна из воспитанниц отца Павла, Света. — Один мальчик уехал учиться в США, другой поступил в Духовное училище, уже рукоположен. Парни наши двое женились, живут все здесь, по соседству.
Все начинания отца Павла зарубили на корню, как только на пост владыки пришел архиепископ Евсевий. Отец Павел был снят с настоятельства в церкви Жен-мироносиц. Закрыли его приют, не стало свечного заводика, где работали сироты-инвалиды. Отца Павла отстранили от православной школы регентов.
Но он продолжал служить в храме, который сам восстанавливал, — простым клириком. Когда все приходы писали под копирку новые приходские уставы, он не согласился с епархиальным начальством. Судился за свою паству не только в церковном, но и в гражданском суде.
Теперь проводить в последний путь отца Павла пришла чуть ли не половина Пскова. Когда отпевание подходило к концу, одна из прихожанок сказала: «Смерть — это рассечение целостного человека на духовный и телесный состав. Отец Павел добавлял: «Возвратится прах в землю, чем он и был, а дух возвратится к Богу, который его дал». Отменить смерть мы не в силах, но можем ее преодолеть».
Давайте помнить несгибаемого протоиерея Павла Адельгейма, который был одним из немногих, кто мог сопротивляться церковной иерархии. По ходу службы, в канонах и акафистах, мог изменять неудобицу греческого синтаксиса и переводить ее в русскую форму. Несмотря на протез, ловко лазил со строителями по крышам. Находил кусок хлеба для любого постучавшегося к нему в дом. И просто был хорошим человеком.
Псков.
