Начал поправлять здоровье Сергей Петрович еще утром. Сперва он опустошил оставшееся с вечера в баклажке пиво, потом нащупал под диваном кое-что покрепче — выпил. Спустился в магазин за добавкой. Потом... Что было с Сергеем Петровичем дальше, не знает даже он сам. Но к вечеру он, полураздетый, сидел на покрытой клеенкой банкетке вытрезвителя и с криками «Ира! Ира!» размахивал в воздухе наполовину расшнурованным ботинком.
— Что кричим-то? Раздеться помочь? — около кушетки материализуется медсестра. Мужик с трудом фокусирует взгляд на ее фигуре. Резюмирует: «Не, ты не Ира...».
— Как не Ира? Ирина Ларина — медсестра вытрезвителя. А ты, наверное, жену зовешь.
— Так вы же, это... закрылись, — в глазах у мужика паника, будто его недавний похмельный сон стал явью.
— Как закрылись, так и открылись...
Клиента под руки уводят в палату. Он вырывается: пытается дотянуться до только что экспроприированной у него пачки сигарет. Кричит: «Я буду жал-л-лываться...».
— Интересно, и кому же?
— Пу-у-утину... — эхом разносится по помещению его сожженный спиртом баритон.
Так началась моя «рабочая» смена в вытрезвителе Рязани. Здесь честно предупредили: «Лучше приезжайте осенью, летом народ почти не привозят. Хотя, — подумали минуту, — у нас как с погодой: прогнозы делать сложно...»
Естественная убыль отрезвления
Окончательно вытрезвители в том виде, в котором они существовали последние десятилетия, решено было ликвидировать в 2011 году, когда реформировали систему МВД. Очень уж часто пришедшие в себя клиенты жаловались на то, что их в «трезвяке» избили или опустошили карманы. Но главная причина передачи вытрезвителей под крыло Минздрава — непрофильность. Тогда глава ведомства Рашид Нургалиев говорил, что полиция готова заниматься только пьяными, совершившими правонарушения. На самом деле вопрос о ведомственной принадлежности этих учреждений обсуждался, наверное, последние лет пять. Но активнее всего в 2010-м, после смерти от насилия в вытрезвителе томского журналиста Константина Попова. Уже тогда «трезвяки» намеревались передать Минздраву, но ведомство сопротивлялось. Здесь искренне не понимали, что делать с буйными — теми, кого успокоить может только вид милицейской формы.
Естественный же процесс упразднения «приютов для подгулявших» начался еще раньше, когда в демократической России и градус в организме стал личным делом каждого. Например, на начало 1990 года в России было 1249 вытрезвителей, в 1996-м — уже 993, в 2006-м — еще на треть меньше. В 2011 году под сурдинку реформирования МВД закрыли даже «последних из могикан». И в больницы, к ужасу врачей и, главное, пациентов, потекли толпы асоциальных элементов. Из стационаров начали приходить тревожные вести: вот в одном из них пьяный затеял драку с лежащими на вытяжке пациентами, в другом избил пытающегося утихомирить его санитара. «Не знаем, что и делать: то ли больным помощь оказывать, то ли за «синими» следить», — жаловались врачи.
Самый, наверное, трагический случай произошел в Покровской больнице Санкт-Петербурга, где из-за окурка, брошенного пьяной 43-летней женщиной, сопровождавшей не менее пьяного супруга, эвакуировать пришлось всех пациентов. Когда же пожар был потушен, выяснилось: троих больных вывести не успели.
В итоге уже через несколько месяцев в регионах начали возрождать вытрезвители. Первой ласточкой был центр детоксикации в Альметьевске, не без юмора названный «Визит». В Казани открыли сразу два учреждения для граждан под градусом. Потом пошло-поехало: Новосибирск, Уфа. В столице Башкирии «трезвяк» даже оснастили сопутствующими услугами: здесь гостю могут постирать одежду.
В Рязани на дверях вытрезвителя замок висел ровно год. Говорят, поторопил городских чиновников с таким решением ряд инцидентов с пьяными в больнице.
— Одну такую даму, в былые времена бы нашу клиентку, доставили в стационар.
А наутро у нее началась «белая горячка», у кого-то из больных на тумбочке она нашла нож и едва не перерезала всех лежащих на вытяжке. Хорошо, вовремя заметили, — рассказывает фельдшер Лариса Никитина. — Да и родственники начали жаловаться: приходят к своему больному, которого готовят к сложной операции. «Как спал?» — спрашивают. «Да какой там спал: вчера новые соседи всю ночь песни горланили...»
«Теперь клиентам мы верим на слово...»
Бетонный забор, глухие железные ворота на манер тех, что в СИЗО, домофон с одной кнопкой — обстановка вокруг заведения за тот год, что оно не функционировало, изменилась мало. Разве что на вывеске теперь выведено «Отделение временного содержания лиц, находящихся в состоянии опьянения, при Рязанском областном наркологическом диспансере».
За воротами просторный двор. Раньше он использовался в качестве стоянки.
— К каждому вытрезвителю был прикреплен свой транспорт, сотрудники милиции курсировали по дворам и вылавливали сильно принявших на грудь. За смену могли привезти по 40–50 человек, — вспоминает фельдшер Лариса Никитина, которая уже больше тридцати лет работает в этом заведении. — Сейчас же пациентов в основном доставляют бригады «скорой помощи», конечно, если у них есть время между вызовами к нормальным больным. Летом особого наплыва не бывает: и на лавочке можно проспаться. А зимой человек по пятнадцать за смену можем отрезвлять.
Уже через полчаса из-за ворот доносится настойчивый вой сирены. Привезли очередного пациента. Мужчина повис на руках бригады врачей, будто лист лопуха. Но не прекращал лепетать ругательства себе под нос.
— Имя, фамилию можете назвать? — спрашивает фельдшер.
«А-ссандр Викто-вич...» — цедит гость.
Лариса Никитина заглядывает в карточку, которую ей передала бригада «скорой». Там синим по белому написано: Александр Сергеевич Артамонов.
— Ладно, завтра разберемся. Это ведь раньше, когда мы относились к милиции, дежурный прокручивал всех доставленных через базу данных, едва ли не каждый месяц отлавливали находящихся в федеральном розыске. Теперь мы верим клиентам на слово: какую фамилию скажет, такую и записываем в журнал регистрации. Конечно, если документов у него при себе нет, — объясняет фельдшер.
Следующим пунктом в списке обязательных процедур идет раздевание до трусов. До реформы эти обязанности ложились на плечи сотрудников милиции. Теперь же на суточное дежурство выходят фельдшер, медсестра, санитарка, два чоповца, полицейский и санитар, который как раз и должен раздевать клиентов мужского пола. Сегодня последний заболел, поэтому разоблачать гостя беремся всей бригадой.
Один из охранников протягивает мне резиновые перчатки.
— А это обязательно? — спрашиваю.
— Конечно, — хором отвечают работники, мастерски стаскивая с клиента футболку. — К нам ведь привозят и таких, кто в туалет ходил в штаны. А еще бомжей с педикулезом и другими прелестями свободной жизни — их мы, естественно, в общие палаты не кладем.
Снять с себя футболку и джинсы Александр Викторович дает спокойно. Но как только доходим до носков, начинает шипеть и хватать за руки. Пока из одного носка на пол не выпадает комок смятых купюр.
— Заначка, — констатирует медсестра. — Женщины-то в лифчиках прячут, а мужики в носки или, не поверите, в трусы засовывают.
Пересчитываем: сто, двести… «Восемьсот!» — издававший до этого лишь невнятное шипение мужик проявляет чудеса дикторского искусства. Кстати, и арифметического тоже.
Все ценные вещи заносят в отдельный лист регистрации и вместе с одеждой уносят на склад. Вернут их только при выписке. На самом деле еще до реформы все ценное и неценное имущество строго документировалось. Но это не избавляло клиентов от вероятности наутро выйти без копейки денег или мобильного телефона.
— Да они растеряют все по пути, потом же начинают претензии предъявлять. Теперь, чтобы такого не было, у нас повесили камеры, — объясняет фельдшер. — Любому мы наутро можем показать, в каком состоянии его привезли и что у него при себе было.
Единственное, что не возвращают клиентам, — это сигареты и бутылки со спиртным. Да и то не во всех случаях. Непочатые бутылки, например, обязаны вернуть.
— В итоге большинство таких возвращаются к нам уже через пару часов, — говорит медсестра. — Особо отличившиеся за сутки умудряются сделать по три «ходки».
Некоторых снимают прямо с поездов — в вытрезвитель они заваливаются со всеми своими чемоданами. Другим, напротив, нужно подыскать обувку: «босоногие мальчики» здесь частое явление.
Сон — лучшее лекарство
Разобравшись с личными вещами Александра Викторовича, фельдшер приступает к обследованию и его самого: прощупывает голову, грудную клетку, меряет давление. В случае обнаружения ушибов или других последствий веселого вечера человека должны отправить в больницу. В графе «диагноз» фельдшер пишет «средняя степень алкогольного опьянения», а в графе «состояние доставленного» выводит: «вели под руки». Вообще-то степень опьянения здесь определяют на глаз.
— Если сам может передвигаться — средняя. Доставляют на носилках — тяжелая. Только в этих двух случаях человека можно поместить на отрезвление. «Легких» мы обязаны отправлять домой. Если же он в коматозном состоянии, опять вызываем бригаду «скорой», — говорит медперсонал.
Дело в том, что специальных средств для отрезвления здесь как не было раньше, так нет и сейчас. Если человеку нужно промыть желудок или поставить капельницу, его госпитализируют. Но в вытрезвителе уверяют: большинству доставленных терапия не нужна. Сон — лучшее лекарство.
— Если по какой-то причине нам доставляют пациента с отравлением или «коматозника», единственное, что мы можем сделать до приезда врачей, — это поставить зубодержатель или воздуховод, чтобы человек не захлебнулся рвотными массами или собственным языком. Да, и такое у мертвецки пьяных бывает: мышцы ослабевают, язык становится как чужой и может попасть в горло, — объясняет медсестра.
После осмотра пациента моют — если требуется — и определяют в палату. Всего их в рязанском «трезвяке» четыре: одна женская, на четыре койко-места, и три мужские. В принципе оснащение в них с «дореформенных» времен изменилось слабо: те же жесткие кровати, обтянутые клеенкой матрацы, в углу раковина с пластиковым стаканчиком — для тех, кого с утра будет мучить «сушняк». Из нововведений — только современные глазки, к которым теперь необязательно примыкать вплотную — обстановку видно с полуметра, — и установленные в палатах камеры, изображение с которых выводится на пост дежурного полицейского.
— Ну и в оконные проемы, выходящие в коридор, вместо сетки вставили оргстекло — чтобы особо буйные пациенты не поранились, — говорит медсестра.
Буйных в вытрезвителях хватало во все времена. Вот и Александр Викторович все никак не может угомониться: долбит в стенку, орет.
— Что вы, такие, как он, подпадают у нас под категорию средненьких, — удивляется моей реакции фельдшер. — Вот один из действительно буйных нашей медсестре зубы выбил. Охранник отвернулся на секунду, а тот как двинет. Они же с пьяных глаз зачастую не понимают, что перед ними женщина.
Впрочем, констатируют сотрудники, с тех пор как на работу клиентам перестали приходить «письма счастья», в вытрезвителе стало дежурить спокойнее. Обычно оскорблениями и долбежкой в стену гнев постояльцев ограничивается. Раньше же поднимали целые бунты.
— Баррикады из кроватей строили, матрацами дрались. У нас даже специальная система оповещения на случай ЧП была. Телефон был устроен таким образом, что стоило неправильно положить трубку, как в дежурной части понимали: заваруха. И сразу высылали наряд, — вспоминает Лариса Николаевна. — А однажды к нам ворвался выпущенный несколькими часами ранее клиент и с криками «бей ментов» вырвал чеку зажатой в руке гранаты. Слава богу, она оказалась учебной.
Средств самозащиты или усмирения клиентов у сотрудников нет. Единственная возможность повлиять на слишком агрессивного — это привязать его к кровати мягкими вязками. Но прибегают к ним, уверяют здесь, лишь в крайнем случае.
— Если у такого связанного пациента вдруг начнется рвота, он может задохнуться. За ними нужен глаз да глаз, — объясняют медики.
Вытрезвитель — царское дело
В четыре утра нас, едва уснувших на жестких казенных кроватях, будит настойчивый стук в дверь. «Утреннего гостя доставили», — зевают «коллеги». На кушетке уже пытается снять с себя ботинки молодой человек. Не буянит, на вопросы отвечает, хоть и не четко: «Сергей, 19 лет, забрали около клуба».
Лишь однажды юноша повел себя как партизан, пойманный на территории врага. На вопрос «что пил-то, Сережа?» он кристально честно отвечает: «Квас!»
Раздеваем до трусов. И только тут понимаем, что менее подходящего для визита в вытрезвитель нижнего белья и подобрать сложно. На гульфике исподнего Сергея выведено «Царь, просто царь».
— Ваше величество, проследуйте в туалет. Только на пол не нагадьте, — юморит бригада. — А к душику как относитесь, ваша милость?
— А может, он и не пил вовсе, а под наркотиками? — спрашиваю медработников.
— Да что вы, от него же перегаром за километр разит.
Кстати, несмотря на то что заведение это в народе ассоциируется с отрезвлением исключительно пострадавших от алкоголя, принимают здесь и любителей «альтернативного кайфа». Правда, только в легкой степени опьянения. Больше всего, вспоминают работники, таких «альтернативщиков» доставляли в разгар горбачевской антиалкогольной кампании и в перестройку.
— Одно время к нам привозили рабочих с местного завода: спиртное-то тогда было в дефиците, а клей на предприятии был всегда. Специфический сладковатый запах по нескольку дней не выветривался, — вспоминает Лариса Никитина. — Потом привозили любителей стеклоочистителя: те были аж фиолетового цвета. Мы их в шутку называли «наши баклажаны».
— Сейчас-то уже не пьют такую дрянь?
— А куда денутся? Еще не так давно ударяли по «Максимке» да «Кирюше». Дешево и сердито. Сейчас на дешевый спирт перешли.
Ведем «его величество» в палату. Ночующие здесь постояльцы пытаются завести беседу. Сотрудники вытрезвителя вообще шутят: каждое утро в палатах прокручивают фильм «А поутру они проснулись». Отошедшие от хмеля пациенты начинают гадать, где они были весь день и как оказались в вытрезвителе.
Правда, чаще из-за стен раздаются диалоги из серии «козел — сам козел». На такое здесь просто не обращают внимания, конечно, если до драки не доходит. Зато хорошо помнят 79-летнюю бабушку, доставленную тремя месяцами ранее.
— Она не буянила, не дралась, просто повторяла три слова: «Лена. Полиция. Путин». И так несколько часов, пока не пришла в себя, — вспоминает фельдшер. — Мы теперь молимся, чтобы эту бабушку снова не привезли.
«Его величество» засыпает, едва приняв горизонтальное положение. А вот Александру Викторовичу не спится. «В носке тысяча рублей лежала...» — барабанит он в стенку.
— Нужно выписывать, — констатируют сотрудники. — Иначе еще через три часа он затребует свой миллион.
На самом деле клиенты могут оставаться здесь до 12 часов. Но обычно пациентам со средней формой опьянения хватает 3–4, с тяжелой — 6–8. Насильно никого не держат. Но есть нюанс: выписка либо до половины первого ночи, либо с шести утра. Чтобы успели на транспорт.
Подходим к требовавшему выписки. «Александр Викторович», — теребим по плечу.
— Это вы мне? Так я Александр Владимирович. Соврал почему? — переспрашивает. — Это я по привычке. Раньше всегда данные соседа называл, чтобы ему потом «письмо счастья» пришло, — объясняет мужчина.
Большинство помнят: раньше вытрезвителей боялись как огня. Переживали, конечно, не из-за штрафа, а из-за сообщения на работу. Отметившихся в заведении переводили в хвост очереди на квартиру, лишали премий.
— Находились и такие, кто просто сообщал фамилию и адрес знакомого. «Письмо» присылали уже другому человеку. После этого весь контингент вытрезвителя начали фотографировать. Увидев карточку подставившего его другана, пришедший на разборки обязательно назовет правильные данные того клиента.
Выдаем Александру Владимировичу вещи. Первым делом он бросается пересчитывать деньги: «А еще двести где?» Уверяем, что больше не было, показываем регистрационную карточку. «Ладно, сколько я вам должен?». Услышав, что бесплатно, даже в лице меняется. Кстати, еще в «дореформенные» времена рязанский вытрезвитель был одним из самых бюджетных — услуги здесь стоили всего 200 рублей. А вот жителям Якутска приходилось оплачивать по 2700 рублей.
Но радости хватает ненадолго. «Приют» Артамонов покидает, хлопнув дверью. К такому прощанию здесь уже привыкли.
— Спасибо один из десяти скажет, — говорят сотрудники — А ведь на улице его могли бы побить. А зимой и вовсе замерз бы. Но наши клиенты не знают сослагательного наклонения.
АНЕКДОТ ДНЯ
Ребенок подбегает к матери и спрашивает:
— Мама, разве вытpезвитель сгоpел?
— Откуда ты взял, сынок? Hет, конечно.
— А почему же наш отец идет и поет: «Вpаги сожгли pодную хату»?
