11 октября 2012 года в «МК» был опубликован материал «Квартира с того света», в котором я писала о загадочной смерти 76-летней Ады Ивановны Николенко, которая скоропостижно скончалась на следующий день после того, как сняла все деньги с книжки, продала гараж и написала завещание в пользу совершенно постороннего человека.
Этим человеком стал 24-летний Анатолий Владимирович Фурсов, генеральный директор ООО «Национальная гильдия профессиональных плательщиков ренты» (НГППР).
О смерти Николенко известно следующее. Она жила одна в 2-комнатной квартире на Ленинском проспекте. Ее единственная родственница — племянница Любовь Гринева — живет под Петербургом. В 2004 году Николенко написала на нее завещание. Племянница навещала тетку, помогала ей, а в последнее время предложила перевезти к себе. Но Ада Ивановна переезжать не захотела.
В конце 2010 года Николенко перестала отвечать на звонки племянницы и выходить из квартиры. Гринева подала заявление в милицию. На него никто не ответил. А в январе 2011 года соседке Николенко позвонил незнакомец. Он представился Олегом Нестеренко, племянником Ады Ивановны с Украины и просил срочно вскрыть квартиру тети, потому что она убита и там находится ее труп.
Милиция вскрыла квартиру и обнаружила мумифицированный труп Николенко. А поскольку никаких родственников, кроме Гриневой, у Ады Ивановны не было, стало понятно: кто-то знал о ее смерти и очень хотел, чтобы труп был обнаружен — вот для чего понадобился вымышленный племянник.
Оказалось, что исчезли все документы на квартиру и паспорт Николенко. Зато там нашли договор ренты от 27 августа 2010 года, подписанный Николенко с директором НГППР Фурсовым.
При проведении судебно-медицинского исследования у Николенко были обнаружены многочисленные повреждения гортани, в том числе оказалась сломана подъязычная кость, что является классическим признаком насильственного удушения.
В апреле Гринева обратилась к нотариусу с заявлением о вступлении в наследство. Там-то и выяснилось, что 22 октября 2010 года, за день до своей смерти, Ада Ивановна завещала все свое имущество Анатолию Фурсову.
■ ■ ■
Гринева написала в Никулинский отдел Следственного комитета заявление о возбуждении уголовного дела в связи со странными обстоятельствами смерти тети. Потом она обратилась в ОВД «Тропарево-Никулино» — налицо мошенничество с квартирой.
Пытаясь понять, что произошло, Гринева обратилась и в Росреестр. Там она узнала, что после подписания с Фурсовым договора ренты (по которому ее квартира переходила в собственность НГППР) Николенко написала заявление с просьбой не регистрировать этот договор, поскольку ее квартирой могут завладеть мошенники.
В тот же день она отозвала свой отказ — и регистрация договора была возобновлена. А спустя некоторое время она вновь подала заявление об отказе от ренты, указав причину: «не доверяю».
Получилось, что договор ренты в силу не вступил. И тут спустя десять дней появляется завещание на Фурсова.
Любовь Гринева обращается в суд с иском о признании завещания недействительным. В заявлении она написала о том, что ее тетя с 2007 года страдала психическим расстройством и поэтому не могла осознавать значения своих действий.
В суд представили медицинские карты Николенко, из которых следовало, что с 2007 года у нее началось снижение интеллекта и расстройство памяти. Поздней осенью 2008 года она в невменяемом состоянии, полуодетая и грязная, была доставлена с автобусной остановки в психбольницу им. Алексеева. Николенко никого не узнавала и ничего не понимала. Там она провела три месяца. А в марте 2009 года она снова оказалась в психбольнице, где провела уже пять месяцев. Окончательный диагноз: нарастающее слабоумие, сосудисто-дегенеративное заболевание головного мозга, сосудистая деменция с преимущественно бредовыми симптомами.
Допрошенные судом свидетели рассказали о многочисленных странностях в поведении Николенко: она доконала соседей и милицию рассказами о посторонних людях, которые проникают к ней в квартиру и живут там без ее разрешения, и о том, что у нее украли несметные сокровища, постоянно держала топор в коридоре на случай вооруженного налета, однажды забаррикадировалась так, что пришлось вызывать МЧС, постоянно теряла паспорт, могла бросить в человека что было под рукой, в том числе и нож. А после того как ее, грязную и полуодетую, подобрали зимой на улице, Аду Ивановну принудительно госпитализировали в психбольницу.
Суд назначил посмертную психиатрическую экспертизу в Институте Сербского. Эксперты пришли к выводу о том, что Николенко страдала органическим расстройством личности в связи с сосудистыми заболеваниями. Однако она была полностью ориентирована, способна к социальному функционированию, и ее действия по распоряжению своим имуществом были направлены на улучшение социального положения и получение необходимой помощи и ухода. Поэтому «в связи с отсутствием описания психического состояния в период составления завещания оценить выраженность психических расстройств и решить вопрос о способности Николенко А.И. понимать значение своих действий и руководить ими при составлении завещания 22.10.2010 г. не представляется возможным».
Описания действительно нет. Но то, что Николенко все сделала для улучшения социального положения и получения ухода, отрицать невозможно: 22 октября она снимает с книжки 700 тысяч рублей и отписывает свою единственную квартиру директору НГППР — доселе незнакомому, но горячо любимому гражданину Фурсову. А на следующий день продает его подчиненному, А.С.Белову, гараж за 600 тысяч — и умирает.
Удивительно, но никаких денег в квартире не нашли…
23 апреля 2013 года судья Никулинского суда Н.В.Самороковская отказала Гриневой в иске и признала завещание действительным.
Таким образом, уже с того света Ада Ивановна сумела улучшить социальное положение. Не свое, конечно, а Анатолия Владимировича Фурсова, а заодно и его коллеги Белова.
■ ■ ■
Все в этом судебном решении прекрасно, кроме нескольких пустяков. Какие инструменты есть у судьи для операции по извлечению истины? Судья не разбирается в строительстве, бухгалтерии, медицине — и не должен. Закон дает ему возможность использовать специальные познания других людей: он может назначить проведение экспертизы и при необходимости вызвать и допросить любого эксперта. Я никогда не встречала судей, которые в прошлом были психиатрами. Зато много раз была очевидцем ситуации, когда судья, который действительно хотел разобраться в деле, виртуозно допрашивал эксперта и добывал ответы на самые замысловатые вопросы.
Допустим, судья Самороковская не сочла необходимым назначать повторную экспертизу. Но как же в такой щекотливой ситуации она обошлась без вызова эксперта, о чем так просила истица Гринева?
Эксперты пишут в заключении: хоть Николенко и страдала разными психическими заболеваниями, в момент оформления завещания ее действия были направлены на получение необходимой помощи и ухода. Как же тогда объяснить то, что Ада Ивановна рассталась со всем своим имуществом, не получив взамен ни помощи, ни ухода? Она что, была спонсором НГППР?
Мог ли 76-летний человек, страдающий необратимым органическим расстройством личности, ненадолго выздороветь и подписать завещание?
Кроме того, психиатры обратили внимание на то, что завещание подписано правильно и разборчивым почерком. Между тем, согласно заключению проведенной впоследствии почерковедческой экспертизы, завещание подписано «под действием сбивающих факторов, обусловленных болезненным состоянием». И этот важнейший вопрос остался без ответа!
В решении ни словом не упомянуты показания свидетелей. Зачем же их допрашивали?
И последнее. Судья признала Гриневу ненадлежащим истцом, который не имеет права оспаривать завещание, составленное под влиянием заблуждения. Судья сослалась на ст. 178 ГК, согласно которой, по ее мнению, такую сделку может оспорить только сама Николенко. А поскольку Ада Ивановна с того света иск в суд не представила, Гринева делать этого не вправе.
На случай, если иск с того света застрял в пути, пленум Верховного суда (Постановление «О судебной практике по делам о наследовании» от 29 мая 2012 г. №9) специально разъяснил, что при таких обстоятельствах наследник вправе оспаривать сделку.
Я не допускаю мысли о том, что судья не знала об этом…
■ ■ ■
После выхода публикации о смерти Николенко я получила письмо от Александра Ивушкина, который рассказал свою историю.
У Ивушкина была тетя, Валентина Ивановна Балабанова, 1935 года рождения. Она жила одна в однокомнатной квартире на Большой Юшуньской улице. Самым близким родственником Балабановой был ее племянник.
Ивушкин постоянно навещал тетю и помогал ей. В 2005 году она подписала завещание, по которому квартира после ее смерти должна была перейти Александру.
Осенью 2011 года Ивушкин на четыре месяца уехал с семьей в командировку в Индию. А в середине января 2012 года Балабанову обнаружили в квартире в тяжелом состоянии. Она два дня лежала без сознания, а когда пришла в себя, не сразу смогла дотянуться до телефона и попросить о помощи. Когда приехали родственники и «скорая помощь», она оказалась не в состоянии добраться до двери, пришлось вызывать МЧС и выпиливать замки.
Ее доставили в ГКБ №68. Через неделю, 29 января 2012 года, она умерла. В посмертном эпикризе написано, что причина смерти — цереброваскулярная болезнь, инфаркт головного мозга, церебральный атеросклероз.
Когда Ивушкин приехал в квартиру, он обнаружил там рекламную брошюру НГППР. Кроме того, пропали паспорт и все документы на квартиру. Александр обратился к нотариусу для вступления в наследство.
И тут выяснилось, что 1 декабря 2011 года Валентина Ивановна подписала с Фурсовым договор ренты. А 9 декабря она пишет в Росреестр заявление с просьбой не регистрировать этот договор в ее отсутствие. Она не знала, что накануне договор уже зарегистрировали.
При этом 20 декабря Балабанова написала заявление в ОВД «Зюзино», в котором указала, что ее квартирой пытаются завладеть мошенники.
Из постановления об отказе в возбуждении уголовного дела от 22 декабря 2011 года: «В ходе проводимой проверки видно, что гр-ка Балабанова проживает одна. Последнее время на ее домашний телефон звонит неизвестный мужчина — и о чем он с ней разговаривает, она не знает. Звонивший мужчина никаких требований не предъявлял, денег не просил, приходил к ней домой, но ничего не говорил, из квартиры ничего не пропало. В полицию она обратилась в качестве информации… 21.12.2011 г. от Балабановой В.И. поступило заявление, в котором она просит проверку по данному факту не проводить…».
Несмотря на то что постановление участкового С.А.Романова написано на варварском языке, из него ясно, что с Балабановой происходило что-то нехорошее: либо она не отдавала себе отчета в происходящем, либо к ней действительно приходили люди, от которых исходила опасность. Судя по всему, не желая разбираться в старческих бреднях, ее просто попросили отказаться от проведения проверки, что происходит сплошь и рядом.
9 февраля 2012 года Ивушкин обратился в Зюзинский суд с заявлением о признании договора ренты с Фурсовым недействительным, поскольку его тетя в момент подписания не осознавала значения своих действий.
И оказалось, что через четыре дня после смерти Балабановой, 2 февраля, Фурсов продал ее квартиру некоей Валентине Дмитриевне Суховой, 1938 года рождения. Надо сказать, что эта бабушка фигурирует в Интернете как опасный арендодатель: похоже, она сдает не принадлежащую ей квартиру — и у жильцов после ее ежедневных визитов пропадают вещи. Но это так, к слову.
Договор с Суховой был зарегистрирован молниеносно — по смешному стечению обстоятельств как раз в тот день, когда Ивушкин обратился в суд. Простые смертные ждут 20–30 дней, а у Фурсова все на высшем уровне, так сказать, ВИП-регистрация: ведь и договор ренты с Балабановой тоже «пролетел» за неделю.
Кстати, в период заключения договора Балабанова дважды теряла паспорт. И во второй раз джентльмены из ГППР посадили ее в машину, провезли по нужным адресам и паспорт молниеносно восстановили...
■ ■ ■
Началось слушание дела. В Зюзинский суд вызвали людей, которые хорошо знали Валентину Ивановну: социального работника, консьержа и соседку. Они рассказали, что с весны 2011 года у Балабановой начались странности в поведении, она могла голая открыть дверь, не помнила дни недели, могла попросить в долг огромную сумму, потому что перестала ориентироваться в цифрах, постоянно повторяла одно и то же, говорила, что к ней ходят незнакомые люди.
В суде выяснилось, что она сняла с книжки 50 тысяч рублей, а потом написала заявление о том, что денег ей в банке не дали.
Суд вынес постановление о назначении посмертной психолого-психиатрической экспертизы. Провели ее в уже упомянутом Институте Сербского. И результат оказался тот же: «У Балабановой имелось органическое расстройство личности и поведения в связи с сосудистыми заболеваниями головного мозга… что сопровождалось церебрастенической симптоматикой и снижением когнитивных функций (нарушение памяти, речи и восприятия. — О.Б.). Однако в представленной медицинской документации не содержится описания состояния здоровья Балабановой В.И., в том числе психического состояния в юридически значимый период… Поэтому не представляется возможным решить вопрос о характере и глубине психических изменений Балабановой В.И. в период оформления договора ренты…».
Судья Е.Максимова, как и судья Н.Самороковская, отказала в допросе экспертов и назначении повторной экспертизы.
Так получилось, что решение об отказе в удовлетворении иска Александра Ивушкина Зюзинский суд вынес 23 октября 2012 года, то есть в годовщину загадочной смерти Ады Ивановны Николенко.
■ ■ ■
Сюжеты — как под копирку: пожилой человек, проживающий один, договор ренты, заявление о том, чтобы его не регистрировали, заявление о мошенничестве, психические отклонения, внезапная смерть вскоре после передачи квартиры.
Экспертизы Института Сербского — как под копирку: и у Николенко, и у Балабановой органическое расстройство личности, но раз нет медицинских документов на момент сделки — невозможно оценить выраженность психических расстройств.
И судебные процессы, и судебные решения — тоже как под копирку.
Отличий мало, но все же они есть. Один и тот же господин Фурсов является директором множества разных компаний с одним и тем же названием «Национальная гильдия профессиональных плательщиков ренты». Одна зарегистрирована на Петрозаводской улице, другая — на Каширском шоссе, третья — на Фрунзенской набережной… Похоже на Змея Горыныча: каждая голова змея жалит свою жертву. И одна за другую не отвечает.
К моменту выхода первой публикации в Интернете было множество разоблачительных отзывов о деятельности НГППР. Теперь первые страницы в поисковых системах посвящены восторженным откликам о деятельности уважаемого благотворителя и покровителя старушек А.Фурсова.
А недавно я получила еще одно письмо — от Галины Леонидовны Урмамеевой, 1936 года рождения, которая тоже пострадала от деятельности гильдии. Правда, договор ренты она заключила с НГППР, которой руководит некая Ольга Сафина. По интересному стечению обстоятельств Сафина перепродала квартиру Урмамеевой — кому бы вы думали? Правильно, НГППР Фурсова. А Урмамеевой объяснили, что они муж и жена, так что какая разница...
■ ■ ■
Что это значит? Все следователи, прокуроры и судьи слепоглухонемые? Бестолковые? Берут взятки? Нет, так не бывает. Может, и в самом деле нет никаких оснований для вмешательства? А что же тогда считать основаниями? Упавший метеорит? У Николенко сломана подъязычная кость — ну не селедкой же она подавилась! Но уголовное дело не возбудили, хотя бы для соблюдения приличий.
Так что же происходит?
Никто ни в чем не хочет разбираться. Работа следователя — каторжный труд за весьма скромную зарплату. А судьи уже давно получают достойные зарплаты — и это тоже плохо, они боятся их лишиться.
Поэтому никому ничего не нужно — если только это не касается кого-то лично. Ну в самом деле: время, нервы, силы… А ведь можно заработать гораздо больше и гораздо меньшими усилиями.
Вот и получается, что, создавая видимость работы, следователи и судьи, сами того не желая, помогают отнимать у людей последнее. А иногда и жизнь.
В статье о смерти Николенко я обратилась к председателю СКП России А.Бастрыкину, Генеральному прокурору России Ю.Чайке и министру внутренних дел России В.Колокольцеву. Я написала, что все это давно можно было расследовать, если бы кто-нибудь захотел это сделать.
Никто не только ничего не сделал — мне даже не прислали дежурных отписок. Именно поэтому гильдии Фурсова и работают не покладая рук.
Я по-прежнему жду ответа.
И все ждут.
P.S. Когда материал был уже подготовлен к печати, я получила письмо: «Здравствуйте, Ольга. Я живу в одном доме с Натальей Каляевой, героиней трех ваших публикаций «Рабы Арбата». Решил связаться с вами, так как подумал, что вам будут интересны наши новости. Позавчера в запертой квартире был обнаружен труп Натальи с очевидными следами насильственной смерти. Похоже, что он пролежал там уже недели три…»
