«Прощаю вас...» — не христианская и не мусульманская, общемировая формула. Высшая точка страданий, после которой ненависть, плавясь в боли, превращается в смирение. Так железная руда, при высочайших температурах плавясь в каменном горне, становится затем непобедимой дамасской сталью.
«Я лишь прошу, чтобы они сложили оружие, направленное против Сирии...» И я вижу, как верховный муфтий плачет.
Сария Хассун, младший сын верховного муфтия, был второкурсником университета Эблы. Его расстреляли в упор в октябре 2011-го, подкараулив в день его собственной свадьбы, пятнадцать террористов. За то, что его отец — один из ближайших соратников президента Башара Асада, выступал против войны в Сирии.
Ровно два года длится она, эта странная, непонятная, чужая война.
Сария Хассун — один из 60 000 мирных ее жертв. Христиан, мусульман, верующих, атеистов, мужчин, женщин, стариков, детей...
...12-летняя Фатима, девочка из лагеря беженцев на окраине Дамаска — в Америке ты легко бы стала заводилой, чирлидершей, развлекая перед началом спортивных матчей жующую попкорн праздную публику. А здесь — в джинсах и майке из гуманитарной помощи, сложив рупором руки, вместе со своими друзьями, вместе с пожилыми мусульманскими беженками, в будто бы (а может быть, так оно и есть) пошитых от бедности из наволочек белоснежных хиджабах ты, Фатима, кричишь всему миру в видеокамеру моего айпэда: «Да здравствует свободная Сирия!»
Уже два года эта древняя, одна из самых древних, страна пытается сказать ополчившимся против нее Западу и Востоку: отстаньте, дайте нам жить, как мы хотим.
Два года как 8-тысячелетний Дамаск живет в кольце разрушенных деревень, уничтоженных святынь, засыпанных пеплом городов Хомс и Аллепо, засыпая и просыпаясь под минометный огонь.
Как прежде, под пение муэдзина.
Чужая война
Трехлетняя малышка вся в розовом кружила по аэропорту в ожидании нашего самолета. В руках у нее была кукла. Она была единственным ребенком рейса Москва—Дамаск. Один раз в неделю по субботам отправляется он из «Внуково». Почти пустой «Боинг», запредельные (под сто тысяч) цены на билеты, «Аэрофлот» туда больше не летает — только местные авиалинии. Не потому, что опасно (хотя и это тоже), просто отправляться сейчас в воюющую Сирию, самую горячую точку планеты, желающих нет.
Мы были сумасшедшие, скажу сразу. Шестеро русских, решивших ехать в Дамаск на интронизацию нового патриарха Антиохийского и всего Востока Иоанна Десятого. Интронизация, восхождение на престол, должна была состояться 10 февраля в центральном соборе в центре города. Предыдущий патриарх, блаженнейший Игнатий, умер в начале декабря, пятого числа, в день памяти нашего Алексия Второго, с которым был очень схож. Хотя и был он достаточно стар, но все равно никто не ждал столь неожиданной и несвоевременной кончины — после того как боевики взорвали школу вместе с детьми неподалеку от Дамаска. Я немного знала Игнатия лично. Кроткий старик, существовавший в каком-то собственном, внутреннем ритме, казалось, он слышал и видел то, чего не видели другие. Последний год своей жизни блаженнейший был вынужден находиться в патриаршей резиденции в соседнем Ливане. Игнатий искренне горевал о том, что стало с его страной, сердце его разорвалось.
Дамаск — город, что основали, по легенде, Адам и Ева после изгнания из рая. Здесь Каин убил Авеля, и земля содрогнулась от первого братоубийства — гримасой ужаса застыл камень в пещере первой пролитой в мире крови. Мертвая плита в образе гигантской каменной глотки, готовой сожрать любого, кто нарушит главную человеческую заповедь. «Не убий!» Здесь зародилось христианство, по этой земле, проповедуя ненасилие, бродили в рубищах апостолы и первые святые... «Ничего не осталось, ничего», — говорит отец Джорджио, священник из оккупированного иностранными наемниками города Хомса. Церковь Умм Зуннар — храм Пояса Богородицы, где целиком хранился тот самый пояс Девы Марии, кусочек которого год назад привозили с помпой в Москву с греческого Афона, и люди отстаивали сутками, чтобы только прикоснуться к святыни.
Умм Зуннар нынче полностью стерт с лица земли. Крепость из серого камня, незыблемая, вечная, лежит в руинах. «Из 100 000 христиан, что жили в городе, осталось 50 человек, — разводит руками Джорджио. — Да, убили многих, но не всех — некоторые семьи просто бежали от бомбежек, от голода. Я тоже сейчас ночую в Дамаске, но два раза в неделю езжу с продовольствием туда, чтобы покормить этих несчастных. Большинство из них старики. Им никто больше не поможет. Они говорят: «Здесь мы родились, здесь и умрем». Я не могу допустить, чтобы они умерли от голода».
«Это опасно, наверное, пробираться по фронтовым дорогам?» — спрашиваю я у священника.
— Никогда не знаешь, доедешь ли туда живым и невредимым, — продолжает отец Джорджио. — Вчера, например, повстанцы украли сразу троих: армянского батюшку, православного отца и падре-католика. Вряд ли мы когда-нибудь услышим о них... Это за иностранцев берут выкуп. Бедные арабские священнослужители никому не нужны. Но на все воля Божья, — добавляет он.
Я спрашиваю Джорджио о судьбе Пояса Богородицы. Неужели его тоже уничтожили? «Слава богу, нет, Пояс цел, — говорит священник. — Его удалось вывезти и спрятать. Как многие наши святыни. Но пока эта бессмысленная бойня не закончится, мы никому не покажем, где они».
«Мы должны лететь на эту войну и поддержать сирийцев в их трудную минуту», — сказала мне Валентина Ланцева, глава православного российско-сирийского Фонда имени святого апостола Павла. Ланцева работает в Сирии вот уже девять лет. И помнит лучшие ее времена. Тихие ночи Дамаска, когда по городу можно было ходить спокойно, независимо от того, черный ты или белый, европеец или араб, мусульманин или христианин. «В нашей стране живет 23 миллиона человек. Из них 23 миллиона — это христиане. И 23 миллиона — мусульмане. Каждый из нас — и христианин, и мусульманин одновременно. Мы тысячелетия учились жить вместе и не воевать друг с другом», — при встрече с нами повторяет свою самую знаменитую фразу, сказанную когда-то в Европейском парламенте, верховный муфтий Сирии доктор Хассун. Он учился во Франции. Светски образованный, открытый, очень красивый мужчина — но его разумные доводы, доводы европейски культурного человека, как это ни странно, не возымели никакого действия на тоже вроде бы цивилизованных парламентариев. Хотя разговаривали они на одном языке. Просто те, кто говорил с ним, не знали, что чувствует человек, потерявший в одночасье своего ребенка, изрешеченного автоматными очередями. В этом и была их разница с муфтием.
— Во времена Советского Союза Москва посылала в Сирию учиться свою молодежь, — говорит муфтий. — В том числе и в Исламский центр Ахмада Кефтаро, бывшего верховного муфтия Сирии, учиться исламу. Мы давали образование вашим детям абсолютно бесплатно. Сейчас учиться радикальному исламу ваши мусульмане отправляют детей в Саудовскую Аравию. Вы сами не понимаете, к чему, к какой катастрофе это может привести в итоге. Радикализм разъест Россию изнутри, уничтожит, как сейчас мировые империалисты пытаются уничтожить маленькую Сирию.
Все страны мира, кроме Ирана, Китая и России, за то, чтобы в Сирии и дальше продолжалась война. То есть за то, чтобы ушел со своего поста президент Башар Асад. Хотя, судя по тому, что происходит сегодня в Египте, Ливии, по итогам их «весенних революций», вряд ли тот, кто придет на смену Асаду, будет лучше, честнее, демократичнее. Восток — дело тонкое. Победитель старого дракона тут же превращается в дракона нового, со своими заскоками и диктаторскими примочками. Или там бессменно начинает править «королевская чета» Анархия и Хаос, как в Ираке и Афганистане.
Так уже было. Везде, куда влезают иностранцы со своим уставом. Вряд ли европейцы этого не понимают. Тогда почему? Почему? 800 километров сирийско-турецкой границы фактически открыты нынче для перемещения наемных боевиков в Дамаск. Велкам ту Сирия! «Чеченцы, пакистанцы — иногда эти люди вообще не говорят по-английски и не знают, в какой стране находятся и кого они убивают, им все равно, платили бы деньги», — сказал мне как-то при встрече посол Сирии в России Рияд Хаддад.
Мой знакомый, бывший русский доброволец, во время войны в Югославии оставшийся жить в Сербии, рассказывает, что в Белград регулярно заезжают «работодатели» из Саудовской Аравии. Вербуют тех, кто помнит, как держать в руках оружие. «Предлагают 7–8 тысяч долларов в месяц. Я отказался, естественно, хотя, если бы предложил сражаться за него Башар Асад, я бы поехал. Просто потому, что сирийцы бьются за свою родину, а против нее — чужаки. Спроси, не нужны ли властям добровольцы, — пишет он мне по Интернету. — Ну и сама будь поосторожнее там!»
«Куда тебя несет? Зачем тебе нужна эта чужая война? Тебе здесь, что ли, нечем заняться? — в ночь перед отлетом подруга сует под нос айпэд с фотками из АР: взрывы, пожары, хмурое, завернутое в черный платок лицо повстанца с «калашом» наперевес. — Смотри, на всех информационных лентах написано, что вчера был очередной штурм Дамаска. Третий за последние месяцы. Ну и что, что в центре довольно мирно пока, как говорят... Представь, что ты гуляешь по Тверской, а в Южном Бутове в это время идут бои? Тебе будет спокойно?»
Честно говоря, я и сама не знала, зачем туда поехала. Не посмотреть на нового патриарха — для этого я недостаточно религиозна. Не за острыми ощущениями. И уж точно не за славой — вот кто помнит сегодня украденную еще осенью украинскую журналистку и блогершу Анхар Кочневу? Ее судьба, как сказали мне в министерстве информации Сирии, особо не волнует даже ее родину.
Пошумели — забыли. Война, как и газета, живет одним днем, одним боем. Кто, как не журналисты, осознают это особенно отчетливо.
«Поэтому ехать надо туда, где растут апельсины. Открываешь окно, а они пахнут — такие оранжевые, веселые, мирные», — настаивает подруга. Ей первой я посылаю из Дамаска фотографию с апельсиновыми деревьями. Оказывается, они тоже здесь есть. Всему назло.
Пароль: русские идут!
В дамасском аэропорту, как всегда в последнее время, чрезвычайное положение. Фотографировать нельзя. «Уточкой» — те, кто был в пожизненных зонах, поймет, что это такое — руки вверх, голову вниз, семенящим, мелким шагом ведут мимо нас только что пойманного террориста. Нас никто не встречает. Мы забыли в Москве телефон тех, кто должен был нас встретить. Такой вот облом!
Радуемся уже тому, что самолет при посадке не попал под обстрел. Ничего удивительного: вместе с нами из Москвы с переговоров летели домой представители так называемой «оппозиции» — ради них боевики согласились дать безопасный коридор. Обычно взлетать приходится чуть ли не с места, освещение в самолете не просто выключается — вырубается напрочь, чтобы не стать живыми мишенями.
Сразу по прилете, еще на взлетном поле, «оппозиционеров» пересадили в черные машины и увезли куда-то прочь. Остаемся совсем без защиты. И без знания арабского, разумеется.
«Альхамдулилях» — хвала Аллаху! «Иншалах» — на все Божья воля! Аллах — Бог — и по-мусульмански, и по-христиански произносится одинаково. Потому что Бог — един. И именно в Сирии, по легенде, ожидают христиане его второго пришествия, в центре Дамаска, в мусульманской мечети Омейядов, где вот уже две тысячи лет каждый день с утра в Белой башне — как у хорошего хозяина в честь прихода гостей — для этой цели меняются роскошные восточные ковры. Как будто бы ковры в этом деле самое главное.
«Берем любую машину и немедленно едем на интронизацию, иначе опоздаем», — решает Ланцева. Боже мой! Куда ехать? Зачем? В неизвестность? Не лучше ли дозвониться хоть кому-нибудь в Москве, чтобы нас все-таки встретили?!
Таксисты — говорливые арабы в грязных майках — объясняют на пальцах, что проехать 16 километров от аэропорта до города будет стоить 200 долларов. «Это немного, мадам, если учесть ваш (и наш) риск». Некоторые вообще запрашивают 400! Стратегически важную дорогу на аэропорт повстанцы пытаются получить в свое единоличное пользование больше года. Поэтому за нее постоянно идут бои. «Русия! Сирья! Гу-ут! Ту хандред долларс!» — скандируют таксисты весьма дружелюбно, но сразу понимаешь, что, случись что, и они, не раздумывая даже, пополнят нашими головами свой семейный бюджет.
В декабре боевики объявили, что будут брать в плен всех русских и украинцев — с целью выкупа. А если родина не захочет выкупать — в расход. Особенно русских, за то, что поддерживают Башара Асада.
«Путин абу али!» — эту фразу мы слышим на перекрестках, в чиновничьих кабинетах, в домах сирийцев. Везде. Абу али — богатырь значит. Богатырь — потому что сражается за Сирию против коварного Запада. Простая логика. Сирийцам неведомы, да и неинтересны наши внутренние российские проблемы, взаимоотношения с верховной властью, третьи сроки и т.д., и т.п. — так же, как от нас тоже скрыты детали долгого правления Башара Асада и его методы управления собственным народом.
Путин — великий герой, потому что защищает Сирию и сирийцев.
А мы здесь — пока что — его почти что официальные представители. Настоящие русские, которых эта страна не видела вот уже два года.
«Откуда вы здесь? — шокированы нашим приездом посольские в Дамаске. — Российским гражданам запрещено лететь через Дамаск. Только через Бейрут. Да и зачем лететь через Бейрут? Что вам вообще здесь делать сейчас?! Людей самолетами МЧС вывозят, а вы... Попадете куда-нибудь, кто вас станет спасать?»
Маленький раздолбанный автобусик, который мы наняли в аэропорту, военные тормозят на подступах к Дамаску. Когда мы минуем уже важнейшие блокпосты, разрушенные до основания дома, взорванные машины. «Дальше — нельзя!» — заявляют нам, заставляя выгрузить вещи.
— Мы к новому патриарху, — пытаемся объяснить по-русски. Не понимают, русских любят, но учить почему-то предпочитают английский язык. Велкам ту Сирия!
Подхватываем чемоданы и бредем с ними куда глаза глядят. Мамочки родные, да тут все с «калашами» — подростки, парни, мужчины. Каждые два шага: люди с автоматами. Каждые три шага сопровождают стремительные тра-та-та-та... Будто все в одночасье вытащили из загашников давно припрятанные ружьишки, чтобы наконец пустить их в дело. «Сделано в России, не в каком-нибудь Китае», — показывают сирийцы на знак качества. Что ж, похоже, им действительно есть за что любить русских — за непрекращающийся, несмотря на тяжелые времена, импорт нашего оружия.
— Разворачиваем хоругви! Достаем иконы! — командует Ланцева, понимая, что до интронизации Иоанна Десятого остается не больше получаса, а мы по-прежнему непонятно где, хотя и вполне себе, альхамдулилях, невредимые. Попытки выяснить дорогу мирным путем ни к чему не приводят: дальше придется пролагать ее крестом, то есть хоругвями.
— Ой, я не буду нести ваши хоругви, позориться еще, — в ужасе отрекаюсь я. За кого бы меня приняли в таком виде в Москве? «Пусси райот», только наоборот. Делать мне, что ли, больше нечего? Я лучше эту процессию пофотографирую...
«Господи, Иисусе Христе, сыне Божий! Помилуй нас!» — несется над узенькими арабскими улочками. И вот уже вокруг нас собирается небольшая толпа. И вот уже какие-то молоденькие девушки говорят, что тоже христианки, и тоже идут посмотреть на интронизацию патриарха. А какой-то заезжий ливанец подхватывает тяжеленные иконы и устремляется вперед, показывая нам путь. На торжества нас, незнакомцев в платочках и без единого сопроводительного документа, пропускают беспрекословно. С досмотром, но без московских понтов — крутых рамок и накачанных секьюрити. Здесь действительно — война.
Из русских на мероприятии мы оказываемся одни. Официально от РПЦ на интронизацию не прилетел ни один человек. Католики, православные со всего мира, протестанты, мусульмане — приехали все. Даже те, чьи страны не поддерживают Сирию, как Россия. И только наших церковников нет ни одного человека. Хотя по церковным статусам Антиохийский патриархат стоит выше Московского. Конечно, возможно, это опасно, но разве не иншалах? Разве не на все Божья воля? Впрочем, надеяться на нее может только тот, кто верит...
Патриарх Иоанн Десятый следующим утром принимает нас, русских, первыми — потом он уезжает в Ливан, на праздничную литургию. Он фотографируется с нами, и над его головой сверкает хрустальная люстра, подарок государя императора Николая Второго Антиохийской патриархии начала века.
...А вечером я засыпаю под неработающий Интернет, под мигающий свет — электричество в Дамаске дают по часам, и оно нередко, без предупреждения, вырубается, только минометный огонь на окраинах не прекращается ни на минуту.
(Продолжение следует.)
