Что сказать об Арлазорове, кроме того, что завтра, 26-го ему исполнилось бы 65? Трудный. Прямой. Честный. Куда более сложный, чем его «эй, мужик». Иные сентенции шокируют, вроде «театр — полная ерунда по сравнению с эстрадой» (хотя сам служил в театре им. Моссовета), или «друзей у меня нет, а подарки вообще ненавижу». Иные в общении с ним обжигались. Уж пошлет так пошлет. Потому что знал цену таланту и бездарностей (в профессии) терпеть не мог. «А какая у меня мечта? — Острил, фирменно НЕ улыбаясь, незадолго до смерти. — К женщинам бы интереса не терять, вот большое дело!».
Он из тех, кто с бумажечкой по сцене не семенил — представитель редкого стиля импровизации, способный завести людей в секунду сполоборота (хоть в концертном зале, хоть на вокзале). Как потом в один голос скажут друзья — «звания народного не имел, но по сути давно был народным артистом, причем, настоящим, не щадившем себя... на улице появлялся — движение останавливалось». Вот так запросто швырял себя в толпу, не боясь смешаться и померкнуть (и неудивительно: путевку в жизнь ему дал «неподкупный Аркадий Райкин»). Буйный нрав, жизнь «на нервах» и привели, по сути, к скорому уходу Яна Майоровича, яркого и необычного во всем...
«И тут выходит такая зассссс... панная администраторша гостиницы:
— Что на полу стоишь?
— А где же стоять?
— Пол только помыли, ползи по плинтусу! Куда ты пошел, лифт уже год не работает, застрял между пятым и шестым этажом. Какие люди, это финконтроль. Душем будешь пользоваться? Вниз, на цокольный этаж, направо, там в углу шланг валяется. Крикнешь Федору — он обольет. Ты до 6-го останешься? Помни: после 6-го — ты уже не жилец!».
Ну а потом знаменитая кассирша, плюющая семечки с душераздирающим «Госпыдя»... Вспоминает Михаил Жванецкий:
— Да, он был, прежде всего, очень честным. А уж про талант — вообще молчу: помню, приехали мы все, сатирики в Новороссийск, это 1993-94 годы... ну и выступали друг за другом, так что же? Такого хохота как на Яне просто не слышали прежде — зал разламывался. Форму он придумал гениальную — «Мужик!» и что там еще, — шел смело в публику, вытаскивал случайных людей на сцену. И никогда не был пошлым. Прекрасный актер и, говоря серьезно, в жанре юмора был самым талантливым среди 2-3 талантов, не более. А что до честности — не умел быть фальшивым и никогда не делал комплиментов бездарным людям...
— И как жил таким прямым, бескомпромиссным?
— Так правильно жил! Бездарность убивает в нас всё живое. Самое страшное, что приходится творить в нашем жанре — это, жалея иного, говорить ему мягкие слова, пусть, мол, попробует с таким дешевым «материалом» выйти на сцену, оно, мол, ничего, сойдет... и сам толкаешь человека в сценическую пропасть: потом не может добровольно уйти из этого жанра. Ян же был жесток, пресекал на корню.
— Да еще и манера такая сложная...
— Конечно, вон, на вручении иных премий, думаешь, какие остроумные эти ведущие! Какая тонкая импровизация! А потом оказывается, что им пишут по 8-9 авторов. Так что, импровизации сегодня вообще не осталось. А Ян работал... нет, слово «работал» мне не нравится — выступал. А в жизни... что ж, был тяжелым человеком. Но каким бы он ни был, его честность превышала все его недостатки. Честность стоит самых больших денег. Особенно в нашем искусстве. Ведь каждому из нас легче выступать соло — ты успеваешь прийти в себя в большом концерте, «выровняться» вместе с публикой. А когда всего 5-6 минут на сборном шоу, и ты просто теряешься, не успеваешь... так вот он — успевал. За эти 5-6 минут просто БРАЛ публику своей этой манерой... все его фразы ушли в народ, вспомнить хотя бы легендарный диалог: Ян — за кассиршу, что сидит в железнодорожной кассе и за пассажира... прекрасно! Такого хохота больше уже не слышал.
