Брезгливость — главный враг науки
Археология — наука неудобная. То и дело пребываешь в неестественных позах, помахивая килограммовой лопатой. Ни о каких кисточках, совочках и металлоискателях, как представляется большинству, речи почти не идет.
Мне повезло попасть в одну из самых известных экспедиций в России — Старорязанскую. Вот почему.
Старая Рязань была первым русским городом, попавшим под монгольское разорение. И с Рязанью сегодняшней она не имеет ничего общего. Нынешний областной центр носил в то время название Переяславля-Рязанского. И вырос в столицу княжества лишь после полного упадка Рязани классической. Все летописи там были уничтожены огнем и татарами. Поэтому узнать о жизни в средневековом городе можно лишь вскапывая землю. В этом смысле Старая Рязань — памятник археологии уникальный. Ведь все остальные средневековые славянские города хоть и немножко, но все-таки известны историкам по летописям. В Рязани история открывается всегда неожиданно и вслепую.
Палаточный городок расположился на месте древнего кладбища. Так что неосведомленные археологи ставят свои палатки прямо на могильные плиты, за что представители местной церкви чуть ли не предают их анафеме. Здесь меня встретил начальник экспедиции Алексей Владимирович Чернецов. Человек пожилой и в научном мире очень известный. Правда, кажется, он немного пьян. Позже выяснилось, что в экспедиции «злоупотребляют» почти все.
Именно поэтому самым трудным среди археологов считается подъем. Каждое утро в 7 часов начальник стучит половником в железную крышку — в похмельном состоянии кажется, что он бьет половником по твоей голове. Но вставать все равно приходится — завтрак не начинается, пока не проснутся все до единого.
Меню археолога небогато: на завтрак — каша, на обед — суп и гречка с тушенкой, на ужин — остатки обеда. После завтрака лагерь выходит на раскоп.
Я приехал в экспедицию почти в самом начале сезона, а потому попал на самую тяжелую и неблагодарную работу для археологов — снятие дерна (верхнего слоя земли, испещренного корнями растений). Естественно, никаких совочков, а только заточенные лопаты: корни так просто не поддаются. Причем нужно сделать так, чтобы не задеть слой, идущий под ним, где и начинаются основные находки. Иначе могут перевести на другую, самую сложную работу, которую выполняют, как ни странно, девушки. В основном это студентки первых курсов. Девицы должны разламывать крепкие куски дерна тоненькими пальчиками и прощупывать в них находки. А так как многие после гламурной Москвы брезгуют этой рутиной, около 30 процентов находок так и остается лежать в земле.
Позже все той же лопатой приходится орудовать более точно — снимать землю по слоям. Скажем, по 1 или по 5 см, ко всему прочему таким образом, чтобы вся площадка раскопа не имела перепадов в высоте и бугров. Это позволяет проследить в земле разные слои, а иногда и ямы — в них, кстати, в основном и прятали рязанцы от татар свои драгоценности.
После такой пахоты (археологи называют ее зачисткой) на непродолжительное время начинается работа более интеллигентная — зарисовка. Делать ее нужно крайне аккуратно. В тетради размером с газетный лист и кучей маленьких клеточек надо запечатлеть все узоры и цветовые оттенки земли. Без навыков черчения выполнить такую работу качественно просто невозможно.
Кто не умеет, сразу отправляется двигать кучи земли куда подальше (на языке археологов это называется «двигать отвал»). А делается это для того, чтобы непредвиденный дождь случайно не потащил накопанную землю в раскоп и не попортил его горизонтальную прямоту.
В экспедиции вообще боятся дождя — когда он идет, археологи не работают. Все согреваются разными напитками (как правило, это самогон), чтобы не заболеть. Некоторые, как водится, уходят в запой. В этом случае из экспедиции выгоняют: официально в ней... сухой закон.
«Что губит дурака? Тяга к прекрасному»
Этой фразой из довлатовского «Чемодана» можно охарактеризовать большинство случайных людей, появляющихся в экспедиции.
Надо начать с того, что земля Старой Рязани является памятником истории и культуры и охраняется государством. Вести раскопки там может лишь Российская академия наук. Всем остальным грозит за «археологическую самодеятельность» штраф или тюремный срок. Например, местного жителя, вырывшего на собственном участке небольшой пруд, периодически вызывают к следователю. Считается, что своими действиями он мог уничтожить множество ценных артефактов. Теперь ему грозит до 5 лет заключения.
Сельский участковый часто привозит в палаточный лагерь «черных копателей» с находками, найденными у них в карманах, и металлоискателями. Ловить таких браконьеров ему помогает специальный отряд, состоящий из бывших военных и милиционеров. Мужчины они суровые и живут небольшой компанией в роще близ городища. В случае чего, да и просто от скуки, могут навешать «черным копателям» тумаков, не вызывая полицию.
К счастью, мы от этого застрахованы, но можем погореть на другом. Не секрет, что каждому очень хочется привезти с раскопок что-нибудь ценное. Тем более если ты не археолог и приехал покопать ради интереса. Правда, здесь есть одно «но»: находки на городище всецело принадлежат государству — например, клад, найденный в Старой Рязани в 2005 году (120 женских серебряных украшений), хранится в Оружейной палате Кремля. А потому нужно брать найденное, никому не рассказывая. Тайком. Мало ли — кто-то позавидует или сболтнет.
Далее все зависит от статуса украденного на черном рынке. К слову, серебряная сережка XII века будет стоить около 10 тысяч евро. За это могут и посадить. А за какой-нибудь наконечник стрелы или копья можно получить простой выговор.
Лично я смалодушничал и украл у государства два артефакта: лезвие ножа XIII века и языческий амулет. Но лезвие почти ничего не стоило, а языческий амулет не стал бы достоянием общественности и без моих противоправных действий. Скорее всего, как любезно рассказали специалисты, это был так называемый молот Тора, главного скандинавского бога. А не нужен он археологам по простой причине. На тему того, что в Старой Рязани не было викингов, написана не одна научная работа. Переписывать историю, естественно, дело кропотливое. К тому же ученые могут испортить отношения со своими коллегами, отстаивающими консервативную точку зрения. И, значит, «молот Тора» для них — как чирей в одном месте. К слову, это не единственный амулет, осевший на руках археологов за ненадобностью современной российской науке...
Но новичка радуют любые находки, кроме одной — экскрементов. Как-то раз, к моему сильному удивлению, на раскопе поднялся запах почти как в общественном туалете. Оказалось, что археологи действительно раскопали общественный туалет. Раньше люди ели качественную пищу — без химических примесей и консервантов. Такие переработанные органические соединения могут отлеживаться в земле по нескольку веков. По причине древности часто ломаются человеческие кости, найденные при раскопках, — студенты даже не подозревают, что, если чуть-чуть нажать пальцами на череп, он может развалиться. Не говоря уже о случайном ударе лопатой. Таких покалеченных останков после раскопок остается множество. Как после набегов татар.
Когда приезжает ОМОН
Местное население относится к археологам весьма враждебно. Правда, в мой приезд был всего один конфликт с аборигенами. Сильно пьяная компания прибыла в палаточный лагерь на автомобилях с откровенным вопросом «где у вас бабы?». Естественно, показывать, в какой палатке живут первокурсницы, никто не стал. Началась небольшая потасовка. Благо у экспедиционного начальства есть ружье. Оно плюс приезд участкового и убедили местных кавалеров ретироваться.
— Со всеми новоприбывшими в лагерь мы проводим инструктаж, — рассказывает один из руководителей экспедиции Игорь Стрикалов, — не пить, не входить в конфликты с местным населением, не отлучаться из лагеря без ведома начальства. Особенно этого нельзя делать девочкам. Всегда, когда они собираются пойти купаться, в город или деревню, они должны сообщить нам. А мы им должны выдать мальчиков. Без мужчин в городе московским девушкам ходить очень опасно.
Однако и те, и те из лагеря отлучаются. Несмотря на предостережения и уговоры. К счастью, в большинстве случаев все обходится нормально. Но бывают и неприятности.
Несколько лет назад жители окрестных деревень собрались устроить кулачные бои с археологами после небольшого бытового конфликта, произошедшего в городе. На подступах к лагерю собралось человек
Как рассказали старожилы экспедиции, во времена Советского Союза на раскопках трудились и заключенные местного СИЗО, расположенного в райцентре, городе Спасск-Рязанский. Копание земли применялось к ним как метод трудового воспитания. Правда, археологи начали потихоньку спаивать уголовников. Поэтому зэков решили перенаправить на другие работы.
Есть в экспедиции и те, кто выручает в конфликтах с местным населением. Это уроженцы Рязанской области. Самый известный из них — Денис Зайцев. Закончив исторический факультет в Москве, он вернулся в деревню преподавать историю за 12 тысяч рублей. Объясняет он это тем, что любит жить на природе и трудиться в огороде. А также любит выпивать. В деревне это прощается. Тем более местным интеллигентам — учителям.
По тем же простым причинам Зайцев приезжает каждое лето копать. Однако добросовестно выполнять работу археолога получалось не всегда. Как-то раз, помогая местному мужику строить забор, учитель исчез на три дня. Мы уже серьезно собирались подавать в розыск. Вернулся он ночью почти в неглиже — на тело была накинута только шуба. Застегнуть ее он не удосужился. Один сельский охотник обещал после этого «отстрелить причиндалы».
В экспедиции Денис тоже почти не зарабатывает: максимальное, что ему удалось получить после 2 месяцев непрерывной работы, — 10 тысяч рублей. Это можно считать удачей, потому как за находки, кстати, денег не платят вообще. Если бы, к примеру, что-то ценное было найдено на стройке или в московском дворе — счастливчик получил бы 50 или 25 процентов от стоимости найденного. В старорязанской земле, принадлежащей государству, никаких выплат за находки не предусмотрено. Именно потому человеку, откопавшему клад со страховочной стоимостью 1 миллион долларов, перепало лишь стандартное экспедиционное вознаграждение — банка сгущенки. Она, как и в тюрьме, ценится в экспедиции крайне высоко.
Что еще копают
Следить за гигиеной столичному жителю в экспедиции непросто. Есть река Ока — вода в ней не особенно чистая и пахнет водорослями. Альтернатива — маленький ручеек, температура воды в котором примерно 10 градусов. Археологи говорят, что 700 лет назад он был большой рекой. Возможно, по нему ходили лодки. Теперь в нем можно только помыться. И то с трудом.
Туалеты в экспедиции сельские — деревянный теремок и глубокая яма. Правда, яма периодически заполняется: в лагере одновременно находятся до 60 человек. Отходы жизнедеятельности, как несложно догадаться, приходится выгребать. Теми же лопатами, которыми археологи ищут клады. И зарывать нечистоты в землю поблизости. Такой работой брезгуют все. Поэтому это единственное полезное занятие в экспедиции, во время которого разрешается выпивать. Начальство даже предоставляет таким «смельчакам» тару объемом 0,5 литра.
Я решил попробовать ремесло золотаря на себе. К счастью, не зря. При рытье выгребной ямы мы наткнулись на старое захоронение. Все дело в том, что на холме, под которым и расположена санитарная зона, находится кладбище с могилами XVIII века — единственное в России, которое расположено выше церкви (она стоит рядом). Некоторые останки за два века успели осесть и сползти вниз. И, как бы это кощунственно ни прозвучало, перемешаться с человеческими нечистотами. Но останки мы все-таки закопали. И перенесли яму.
Воруют не только находки
Каждый археолог (если он не является специалистом в этой области, то уже называется землекопом) должен получать деньги за свою работу. Как правило, в Москве эта цена варьируется от 800 до 1000 рублей за день стараний, а на раскопках в полях — от 300 до 600 рублей. На деле же эти деньги видит только начальство.
Так, многих гостей экспедиции просят оставить паспортные данные, ИНН и прочие сведения о себе, необходимые для выплаты заработной платы по контракту. Зарплата, конечно, никому не выплачивается. А поступает в карманы начальства. И объяснить это можно чисто по-человечески: профессорам и докторам наук, возглавляющим экспедиции, в научных институтах и на кафедрах платят немного. И заработать на достойную жизнь (у многих из них есть дети и внуки) можно лишь в экспедициях. Поэтому, отправляясь за походной романтикой, будьте аккуратны: вы можете просто так ежедневно махать лопатой, мыться в ручье и питаться одной гречкой без какой-либо компенсации. Научные сотрудники будут этому только рады. Максимум, что может вам перепасть от подобного обмана, — отчисления в Пенсионный фонд. Финансовые махинации в экспедициях проводятся официально. В Старой Рязани, к счастью, такого нет, как нет, впрочем, и зарплаты. Туда приезжают трудиться волонтерами от Российской академии наук. И максимум, на что можно рассчитывать, — яркие впечатления и летний загар.
