Хозяйку той нехорошей квартиры на улице Гарибальди зовут Наталья. Два с половиной года назад она сдала ее своей знакомой Евгении с мужем и двумя детьми, мальчиками. С тех пор она туда практически не заходила.
...Вместе со мной, неуверенно выбирая ключ из связки, Наталья открывает дверь квартиры № 130. Мелкий захламленный и заставленный коробками коридоришко — как начался, так сразу и кончился. До двери туалета — рукой подать прямо от входа. Тут же под ногами — голубая швабра. Наталья пристраивает ее к двери туалета:
— Ну вот так она стояла, примерно. Я в тот день решила прийти посмотреть, начали они уже делать ремонт или нет. Потому что квартиру они за два с половиной года изгадили... Швабра мне мешала. Я отодвинула ее и открыла дверь. И увидела на полу туалета девочку, мне показалось, лет пяти! Я очень удивилась! «Ты кто?!» — говорю. «Я — Соня. У меня мама Женя». — «А кто тебя закрыл?» — «А меня мама и папа всегда закрывают, когда уходят»...
И дальше, как говорит Наталья, Соня отправилась на кухню. Ползком, опираясь на руки. Потому что девочка не могла ходить.
— А на полу стояло блюдечко с пряником, — продолжала Наталья. — Соня сказала, что их было два. Один она уже съела, а второй ей надо было растянуть на день...
На полу санузла действительно и сейчас стояла какая-то формочка с покусанным овсяным печеньем или чем-то похожим на пряник. И пахло туалетом. Сильно. Эта маленькая «однушка» вообще сильно пахла — немытыми телами, грязным бельем в корзине. Такой запах стоит в квартирах пожилых людей, о которых некому позаботиться. Еще так могут пахнуть ненужные дети на улице. Просто непонятно, как тут можно было жить с малышами. И большой вопрос, как они тут размещались впятером — в комнате только один диван. Остальная мебель — шкафы, забитые церковной литературой, и коробки с вещами.
По словам Натальи, с Евгенией она познакомилась очень давно:
— Лет 15 назад, она продавала книги в церковной лавке вместо своей матери. Мне запомнились ее большие синие глаза. Они были красивые, но... как бы закрытые. И большой, как у птенца-кукушонка, рот, который никогда не закрывался. И она мне какую-то ужасную глупость говорила, так неудобно было ее слушать — все-таки в храме стояли. Ей тогда лет 20 было. Ощущение осталось тяжелое. Но мать ее, Людмила, мне потом говорила про нее: «Женя такая духовная! Отцы Илий и Кирилл благословили ее на замужество, а она, мол, хотела идти в монахини». Но дело в том, что все было наоборот. Старцы благословили ее на монашество. А она захотела выйти замуж... Но благословение на монашество — это не просто так. Это сильная вещь. И Женя вышла замуж, у них с мужем Георгием родился сын Кирилл. Но счастливой она не была, вот сколько я ее знала. Отношения с мужем не шли, бизнес не шел. А все потому, что на ней висело благословение. И Женя решила, что его надо «раздвинуть» — минусовые дела задвинуть добрыми. И вот отец Власий благословил ее на усыновление Вали...
Годовалого Валю Евгения и Георгий усыновили в 2007 году, старшему Кириллу тогда было два. А в 2009 году Женя попросила Наталью сдать им квартиру.
— Они снимали ее 2,5 года, — говорит Наталья. — Все это время Женя не пускала меня в квартиру. «Ремонт, не совсем чисто, дети» — постоянные отговорки. И не просто отказывается, а просто умоляет к ней не приходить! Встанет, сложит ручки, как этот... ну, динозавр такой, с маленькими лапками... и подобострастно так говорит. Это было ужасно — видеть такое ее униженное состояние, я хотела вывести ее из этого, ободряла, успокаивала. Она же приходила ко мне, плакала все время, жаловалась, с матерью были плохие отношения, она на детях срывалась. Но... вместе с этим я начинала понимать, что она мне постоянно врет. В одном, в другом...
По словам Натальи, в квартиру она попасть не могла, но зато Женя регулярно приводила к ней своих детей «посидеть».
— Кирилл был чистенький, обласканный. Валя — с гноем в ушах, трусы, колготки грязные. Она все время орала про него, что он грязнуля и вообще плохой. А он очень хороший мальчик, добрый. Кирилл не такой... О чем ни спросишь: «Это секрет. Папа сказал, что это секрет». И я не знаю, когда все началось, но недавно я поняла, что так она надоела мне своей злобой и враньем, что сдавать Жене квартиру и вообще общаться с ней я больше не хочу. После этого мы с мужем отстояли 11 часов к Поясу Богородицы. И Богородица открыла мне дверь в тот момент, когда было надо...
Наталья отправилась к Евгении 24 ноября поговорить и решить вопрос с квартирой. То есть хотя бы заставить Женю начать делать ремонт, как было договорено.
— И вот я приехала в 10 утра. В квартире никого, хотя мы договаривались с ней о встрече. И вот нахожу эту девочку... Я даже не знала, что Женя кого-то удочерила! Она мне ничего не говорила два с половиной года! И тут я вспомнила, как Женя как-то сказала, что она делает доброе дело, присматривает за девочкой. Получается, что это она и есть — «доброе дело»... Я — в магазин. Купила творожки, йогурты. Стала кормить, у нее творожок падает изо рта, я подбираю, она притихла, видно, никто ее с ложечки не кормил. Начала ей «Золушку» рассказывать...
Наталья переходит на ласковый, сказочный лад:
«Здесь все свои: часы, метелки, сковородки, огонь, кочерга, очаг. Давайте, друзья, поговорим по душам. Вы знаете, о чем я думаю? Я думаю вот о чем. Моих сестриц позвали на бал, а меня нет...». И тут Соня начала плакать, говорит: «Кирилла любит мама, Валю — папа, а меня никто». Я сама чуть не плачу, говорю: «Господь тебя любит»...
* * *
Ни Женя, ни ее муж с сыновьями домой в тот день не вернулись до восьми часов вечера. За это время Наталья вызвала с работы своего мужа и поменяла в квартире замок.
— Георгий приехал домой только поздно вечером. Все это время мы были с девочкой, катали ее на машине, она так радовалась: «Ой, огоньки, елочки!». И мы понимали, что больше не можем сделать для нее ничего... В этот же день они из квартиры съехали к Жениной маме. А мы пришли назавтра расчищать квартиру. Смотрим, около подъезда сосед стоит из
Тут Наталья прислушивается: «О, дверь у соседей открылась!» — и бросается к выходу:
— Валер!
Мы выходим на лестничную клетку. Валерий — это тот самый сосед из квартиры № 129. Серьезный мужчина. Узнав, что я приехала по поводу девочки, рассказывает про случай, который произошел в прошлом году:
— Это было в феврале 2010 года. Наше окно кухни рядом с их балконом. И вот на кухне стоим, слышим — детский голосок такой: «Помогите!». Я выглядываю в окно, смотрю — девочка сидит на соседнем балконе, на полу. Я скорей звонить им в дверь — нет никого. Вызвали милицию. Пока они ехали, я на палку прицепил бутерброды, чай в кружке ей передал. Балкон, хорошо, незастекленный. Приехали милиционеры и — один держал, второй полез на балкон — перетащили ребенка. А у нас шестой этаж. Ребята-милиционеры молодцы, конечно. И оказалось, что мать не только входную дверь закрыла, но и балконную. И ушла...
Случай этот тогда не остался безнаказанным, хотя не все так однозначно. Евгению вызывали в суд, осудили по ст. 125 УК РФ («Оставление в опасности») и приговорили к 6 месяцам лишения свободы с испытательным сроком 1 год. Но и оправдали по ст. 156 («Неисполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего») в связи с отсутствием в ее действиях состава преступления.
Читать постановление суда по этому делу очень интересно: Евгения, цитирую, «являясь матерью малолетней Софьи, которая является ребенком-инвалидом и не способна вследствие своего заболевания самостоятельно передвигаться, 11 февраля 2010 года, перед тем как уйти из квартиры около 12 час., вынесла Софью на незастекленный балкон при температуре окружающего воздуха минус 13 градусов по Цельсию и оставила на полу балкона, закрыв при этом балконную дверь со стороны квартиры. После этого Евгения ушла из квартиры и отсутствовала до 19.00. При этом малолетняя Софья находилась на балконе до ее случайного обнаружения соседями, после чего около 14.00 была спасена сотрудниками милиции и госпитализирована в Морозовскую ДГКБ с диагнозом переохлаждение».
Евгения на суде свою вину не признала. Она пояснила, что «в связи с тем, что врачами Соне рекомендован свежий воздух, она тепло одела ее и вынесла на балкон, где оборудовано специальное место, исключающее возможность ребенку выпасть с балкона. Примерно в 12 час. ей позвонили из больницы и попросили приехать за документами, предназначенными для дальнейшего лечения девочки. На что она... решила незамедлительно проследовать в больницу, рассчитывая в ближайшее время вернуться обратно в квартиру. ...Она позвонила мужу, который пообещал через 40 минут приехать в квартиру и забрать Соню с балкона. Понимая, что с ребенком за указанное время ничего не случится, она ушла из квартиры, закрыв входную дверь на балкон со стороны квартиры с тем, чтобы она не открылась и температура в квартире не опустилась. Доехав до больницы и решив все вопросы, она позвонила мужу, который ей сообщил, что не смог уйти с работы... Она стала возвращаться домой, однако движение по дорогам Москвы было затруднено, и она смогла вернуться в квартиру около 19 час.».
В тот день, год назад, Женя тоже вернулась домой только поздно вечером.
Семья уникальная, конечно. Евгения могла дождаться мужа и только тогда поехать в больницу. Могла взять дочь с собой. Могла вернуться домой на метро. Много чего можно было бы сделать. Но самое странное — она закрыла дверь балкона со стороны квартиры. Не прикрыла, не подложила книгу, чтобы дверь можно толкнуть и вернуться в комнату. Ведь Соня — не ходит и не стоит. Замерзнув, она не смогла бы попрыгать, чтобы согреться. И «оборудованное место» — это просто ящик такой, а не нечто теплое. Она сидела практически на полу. И если бы не соседи, к вечеру на балконе сидел бы труп. Тепло одетый.
* * *
Наталья еще до встречи со мной отправилась по инстанциям исполнять свой гражданский долг — добиваться, чтобы ребенка не запирали по туалетам. В опеке Ломоносовского района, куда относится улица Гарибальди, ей сказали, что передали дело в Солнцевский район, где Евгения прописана. А в ОВД Ломоносовского района ей сказали: «Что ж вы, гражданка, сразу заявление не написали, а теперь поздно». Все разговоры были очень эмоциональными, на нервах, и идти туда второй раз ей не хотелось. Тогда я нашла Наталье телефон уполномоченного по правам детей г. Москвы Евгения Бунимовича.
— Его помощница мне сказала, что дело это оставлять нельзя и надо обязательно написать заявление, — говорит Наталья. — Я снова пошла в опеку. Там со мной опять поговорили безобразно. «А почему вы не пригласили полицию? Да вы просто со своей квартирантки хотите денег». Я снова пошла в ОВД писать заявление. Там тоже вопросы: «Почему не позвали соседей? Почему не вызвали полицию!». А я Жене звонила! Я звонила ее матери весь день! Раз сто! Я же тогда еще не знала про ту историю с балконом! Я думала, это случайность... Но вроде заявление приняли. В ОВД сказали, что в течение 10 дней примут решение, в опеке — в течение месяца... Господи, у меня все болит, я в таком стрессе. Ведь эти два поступка характеризуют человека. А все закрывают на это глаза... Я звоню Жене и ее маме, они трубку не берут. А мне же надо, чтобы они вещи свои забрали, там документы по всей комнате раскиданы! Мне ремонт надо делать...
Выслушав Наталью, я позвонила в опеку, чтобы мне объяснили, какой район будет заниматься этим делом: Ломоносовский или Солнцевский? Разговаривать со мной не стали. Я набрала отдел КДН Ломоносовского района с тем же коротким вопросом: кто будет заниматься делом — слать официальный запрос. Начальник отдела КДН тоже не стала со мной говорить: я выслушала замысловатую тираду на тему «а я, так сказать, не уполномочена говорить с вами, так сказать, говоря, о ребенке, который у нас на территории не проживает!». И более того, «это все, говоря, так сказать, голословно, потому что не были вызваны полиция и соседи!».
Я подождала, пока улеглось раздражение и, разумеется, позвонила самой Жене. Которая ледяным тоном сказала мне, что Наталья — шизофреничка, что она не пускает ее в квартиру забрать детские вещи и документы, не подходит к телефону, распускает про нее клевету, требует денег на евроремонт, эту Наталью послали подальше в опеке и в полиции, и она, Евгения, вообще подаст на нее в суд. Вот. И — как у Островского — думай теперь либо на рыжего, либо на рябого...
...Вот и все. Это было два дня назад. Все заявления написаны. Все, что можно, вроде сделано. Женя сначала была согласна со мной встретиться, но теперь не берет телефон и не отвечает на мои смс. Что я еще могу? Это же не та ситуация, когда ребенка бьют на улице. И надо ли туда лезть? Ребенок усыновлен давно, может, не надо ее травмировать? Дело же может кончиться изъятием из семьи... Лучше с мамой поработать. Но Наталья аж взвилась от таких рассуждений:
— Они ее ломают, подавляют! Они оставляли ее в туалете на весь день около вонючего унитаза! Они на морозе ее оставили! Что же — ждать, когда они ее убьют? Не по словам надо судить, а по делам!
Больше всего в этой истории мучается именно она — Наташа. Для меня эта история — рассказ о чужих обстоятельствах. Для нее — постоянная боль воспоминания о детском лице на уровне ее коленей. Но я не знаю, что еще можно сделать. Наверно, ждать официальных ответов, и тогда начнем все заново.
...Потому что вот что не дает мне покоя. В той квартире на Гарибальди не было ни инвалидной коляски, ни прогулочной. Похоже, Соня там никогда не гуляла. А в телефонном разговоре Женя сказала, что весь день работает. И мама весь день работает. А кто же сидит с Соней?
В общем, в этой истории больше вопросов, чем ответов. И она явно не закончена.
P.S. Имена детей изменены.
