Мои оппоненты по завершившейся дискуссии были не просто искренни. Они были “против” в тот момент, когда власть была “за”. А в России для этого требуется изрядное гражданское мужество. В их принципиальность я верил и верю до сих пор. А вот в принципиальность тех, кто именно сейчас, внезапно “прозрел” насчет снега и сосулек в Питере, извините, поверить не могу.
Во-первых, как человек, который никуда не уезжает из родного города, кроме как на съемки, я вижу, что было, и что стало. И решительно не понимаю, почему наши “новые принципиальные” молчали прошлой зимой, когда в Петербурге был если не коллапс, но что-то очень близкое. Сейчас тоже все очень далеко от идеала. Но, простите, с прошлым годом нет никакого сравнения. Я вижу, что на улицах работает техника, снег убирают и вывозят, и сосульки с крыш сбивают. Бестолково порой сбивают, прямо на рекламные вывески и машины. Но, по крайней мере, это делается по ходу зимы, между снегопадами. Никто не ждет февраля или марта, как в прошлом году.
Во-вторых, я не очень понимаю, почему претензии адресованы Валентине Матвиенко. По древней российской привычке все валить на царя? Я понимаю, что актеры — люди эмоциональные. Но если отрешиться от эмоций, то, наверное, надо признать, что каждый должен заниматься своим делом. Режиссер — снимать кино. Актер — играть. Дворник — чистить тротуар у подъезда. А губернатор — руководить профессионалами, которые решают городские проблемы.
Был завал со снегом в прошлом году? Конечно, был. Сейчас стало лучше? Стало. Но все равно не очень хорошо. При этом мы знаем, что огромные деньги губернатором выделялись, техника закупалась. Что это значит? Значит, начальники из районов, жилконтор и частных управляющих компаний, которые отвечают за конкретный участок работы и которым вся эта техника была дана, предпринимают какие-то не те меры. Вот им и надо задавать вопросы. Губернатор-то тут при чем?
В-третьих. Если поводом для выражения эмоций становится смерть ребенка — это не гражданская позиция, а что-то совсем другое. В Петербурге произошла ужасная трагедия. Связана ли она с зимой, с сосульками, с морозом или с чем-то другим — в любом случае нельзя на таких страшных вещах спекулировать и пользоваться ими для достижения мне непонятных целей. Для человека, который считает себя петербуржцем, это невозможно. Немыслимо. Это какая-то другая, совсем не петербургская ментальность.
Я не знаю, откуда здесь что взялось. То ли победа в дискуссии об “Охта-центре” переполнила нашу творческую интеллигенцию чувством собственной значимости. То ли те, кто в этой дискуссии не участвовал, решили: “Чем мы хуже?” — и начали проявлять общественную активность. Открыли в себе прежде незаметные таланты в работе с пером, начали разбрасывать письма по редакциям разных СМИ. Но время для этого выбрано явно неподходящее.
Задумываются ли эти люди о том, что по своей фабуле их призыв “К топору!” ничем не отличается от призыва “К топору!” тех, кто похоронил убитого спартаковского фаната и пошел на Манежную площадь кричать: “Русские, вперед!” — и бить людей неславянской внешности? На эмоциях, даже не пытаясь ни в чем разобраться. Не понимая, кто виноват, какое звено и почему не сработало в государственной машине. Сразу — “Мочи!”, “Вали!”, “Убивай!”. Почитайте в Интернете комментарии по поводу питерских сосулек. Там прямые призывы хвататься за вилы и использовать по другому назначению топоры для колки льда. И вот уже московские публицисты спрашивают: а почему это Питер из-за снега не устраивает то же, что Москва на Манежной?
Мальчишек, еще не устроенных в этой жизни и побежавших на площадь вслед за националистами, можно если не оправдать, то хотя бы попытаться понять. Можно объяснить себе и обществу, что движет теми, у кого нет высшего гуманитарного и вообще никакого образования. И, может быть, нет даже шансов его получить. Но неужели сегодня, когда в нашем обществе сложилась такая ситуация, нужно объяснять цену слова актерам? Тем, кто по роду своей профессии не просто знает, как слово действует на людей, а специально обучен усиливать это действие в сотни, в тысячи раз? Тем более — актерам известным, популярным в народе, имеющим власть над умами?
А как же высокая миссия русской культуры? Или наша культура не пыталась издревле изменить человека к лучшему? Пробудить в нем добрые и высокие чувства, а не потакать низменным инстинктам? Я уж не говорю о том, что в этих внезапных “поучениях издалека” мне видится нечто не лучшее петербургское, а худшее московское. Это когда “мне хочется, а до остальных дела нет” (да простят меня мои друзья-москвичи — кстати, такой привычки не имеющие).
Никогда не осуждал артистов, уехавших из Ленинграда-Петербурга в Москву за лучшей жизнью, деньгами и славой. Но порой они напоминают мне тех русских эмигрантов, что состоялись на Западе, а теперь заглядывают к нам в дорогой одежде и, обдавая запахом дорогого парфюма, морщатся: “Что-то у вас в России грязновато”. Не переношу этот менторский тон, эти взгляды свысока. Настоящие патриоты спрашивают: “Что я могу сделать? Чем я могу помочь? С кем поговорить? Хотите, я спрошу об этом губернатора (премьер-министра, президента)?”
Петербург — город с повышенным чувством социальной справедливости. Я бы даже сказал, что он более общинный, чем древняя и более русская Москва. Поэтому с нас, а не с Москвы, начинались все русские революции. Что делала столица, когда наши пенсионеры протестовали против монетизации? Если до сих пор люди у нас не раскачались и не вышли на улицы из-за снега, то будьте уверены — это не потому, что Питер боится. Просто ситуация не такая, какой ее сегодня кое-кто пытается представить. И худшее, что можно сегодня сделать для города, — это попытаться ее дестабилизировать. Искренне верю, что люди, считающие себя патриотами Петербурга, это поймут.
