Жизнь с правом передачи

Муж семь лет живет с женой-зэчкой, обвиненной в убийстве его бывшей жены

Ежемесячно на мужских зонах — как на общих, так и на строгих — заключаются десятки браков. Женщин не смущают ни тяжкие статьи, ни солидные сроки любимых. Желая быть нужной, спасти, обогреть, накормить, они везут в колонию тяжеленные сумки с дачками-передачками. Пусть муж заключенный, с зоны, но свой! Считается, что большинству мужчин подобный подвиг не по силам. Мы нашли того, кто ездил к женщине-сиделице в тюрьму на протяжении семи лет. И теперь, когда Ольгу перевели в колонию-поселение в ивановской глубинке, Александр из Москвы переехал к ней жить. Примечательно, что осуждена Ольга Паршутина как заказчица убийства его бывшей жены. Начало срока — 17 июня 2003 года, окончание — 2016-й. О необычной тюремной лав стори — в материале нашего специального корреспондента.
Муж семь лет живет с женой-зэчкой, обвиненной в убийстве его бывшей жены

“Вкусненького не прошу, ценности стали другими”


Россыпь бревенчатых домов на пригорке, цветущие палисадники, разрушенная церковь и капустные грядки до самого горизонта. Ничто в Шилекше не напоминает того, что в деревеньке располагается исправительное учреждение, режимный объект — колония-поселение №12.


Здесь нет высоких, бетонных заборов с колючей проволокой, автоматчиков на вышках, злобных овчарок в следовой полосе. Но четко очерчены невидимые границы, за которые выходить нельзя.


Осужденные здесь не ходят в робах, ни один из сидельцев не помечен специальной биркой с именем и фамилией. Но от местных жителей их отличить легко: на каждом из мотающих срок надета ярко-оранжевая жилетка.


В колониальной Шилекше отбывают наказание за нетяжкие преступления: мелкие воришки, виновники дорожно-транспортных происшествий, инженеры по технике безопасности, на участке которых произошла авария со смертельным исходом, армейские дезертиры, сутенеры, алиментщики, производители суррогатного алкоголя, отправившие на больничные койки десятки человек.


Потоком текут сюда зэки, кто отсидел большую часть срока в исправительных колониях, — за хорошее поведение. Даже если на их счету убийства, изнасилования, тяжкие телесные повреждения со смертельным исходом.


Ольга Паршутина — как раз из последних.


Из приговора Московского городского суда от 14 октября 2003 года: Паршутина Ольга Адамовна, 1959 года рождения, обвиняется в организации умышленного причинения смерти Домбровской группой лиц по предварительному сговору, по найму и ее действия квалифицировались по ст. 33 ч. 3, ст. 105 ч. 2 УК РФ.


Дом, где живет на поселении Ольга Паршутина, стоит на пригорке. Находим сиделицу в огороде. Высокая, стройная, в желтой футболке и белых брюках, на деревенском дворе, среди снующих кур, поленниц дров и ржавых лопат, она смотрится как тропическая бабочка. Согласно суду присяжных — заказчица убийства.


Мятый алюминиевый таз уже полон огурцов — хозяйка объясняет, специального сорта, в виде миниатюрных бочонков, предназначенных для засолки. Голландские семена привез по весне из Москвы всем деревенским муж Александр. Десять дней он вахтовым методом работает в столице в охранной службе, десять дней проводит в Шилекше. Получается, что отбывает вместе с Ольгой наказание вахтовым методом.


Нырнув в заросли, Ольга выуживает пучки мяты и шалфея. Местные жители, проходя мимо, всякий раз удивляются: что за блажь такая — аптекарский огород? И к чему это — перечная и огуречная трава?
Мы идем в бревенчатый дом с этими экзотическими добавками пить чай.


На улице — зной, а внутри полутемного сруба — прохладно. Планировка очень практичная: небольшие оконца над самой землей, русская печь выходит боками в разные комнаты.


— Тут во все сезоны дышится легко, — говорит хозяйка. — Дом поставлен на столетние ели, стены срублены из зимнего леса. А атмосфера благостная, потому что намоленная, здесь долгое время жил батюшка с семьей.


На столе появляется зефир, по деревенским меркам роскошь. Все колонисты могут иметь при себе деньги, потому как находятся на самообеспечении: выращивают для исправительных учреждений Ивановской службы исполнения наказаний зерно и овощи.


Ольга как инвалид третьей группы работает уборщицей служебных помещений. Воду и в жару, и в мороз приходится носить из колодца.


Каждый осужденный — под колпаком у администрации колонии. По пять раз в сутки его проверяют: три раза в день — поименно и два раза среди ночи — в дом может зайти контролер и зажечь свет. Но сиделица не жалуется:


— Живем складно, потому что уже привыкли обходиться малым. За аренду дома платим 1000 рублей в месяц. Есть свой огород, ягодник, в поле — участок с картошкой. Солим, маринуем, варим варенье, этим и живем зимой. Иной раз рыбачка Галина из Бабенково принесет щуку или карасей на уху. То-то радость! Я вкусненького мужа привезти никогда не прошу, ценности стали другие. Главное, нам разрешили проживать со своими семьями.


На вешалке в коридоре висит пиджак с орденами и медалями. Хозяйка объясняет: это мамин. Как только Ольгу перевели в Шилекшу, к ней из Вологды приехала жить ее 92-летняя свекровь — Нила Ниловна, Сашина мама.


Ольга достает фотографии. Многие из этих пожелтевших снимков с оборванными уголками были с ней в камере следственного изолятора. Когда не было сил плакать, не хотелось ни есть, ни жить.


“В СИЗО меня выходили убийцы”


— Это была камера №308, где содержались те, кто совершил особо тяжкие преступления. Меня забрали прямо из больницы, в полуобморочном состоянии, с парализованной левой рукой и ногой. Как выяснила позже, в камере было 20 арестанток. А в первые дни на фоне зарешеченного окна я видела только темные силуэты. Еще помню — крепкие руки с остатками маникюра, что разжимали мне рот и насильно кормили кашей с ложечки.


Вот говорят: убийцы, волчицы, нелюди. А для меня сразу освободили нижнюю полку, выхаживали, как ребенка, ночью по часам давали лекарства и поили глюкозой.


Тогда, в тюремных стенах, в забытьи перед глазами, как картинки в калейдоскопе, пронеслась вся моя жизнь. Родная Днепропетровщина, я, самая младшая, пятая по счету в семье, рву в балке ромашки. Концерты, сцена, софиты… Природа голосом наградила редким, сильным. Первые места брала на всех фестивалях. В старших классах стала солировать в вокально-инструментальном ансамбле. В 19 лет выскочила замуж. Будущий муж учился в горном институте, косая сажень в плечах, вьющиеся волосы застилали ореховые глаза… Сгорала от любви, старалась дотянуться, поступила в инженерно-педагогический институт. Через пять лет родился сын Сережка. Растила его, считай, как мать-одиночка. Муж пропадал в геологических партиях, а вскоре я узнала, что у него появилась походная жена. Гордая была, не стерпела, развелась.


Подкидной доской стало для Ольги приглашение подруги переехать из Харькова в Москву. В смутные перестроечные годы занялись перепродажей стройматериалов, мехов, дубленок. Позже открыли туристическую фирму. В Шатурском районе Ольга купила захудалый дом. А 1 апреля 97-го в ее жизни произошло знаковое событие.


— Мы отмечали день рождения подруги Инны в кафе “Аннушка” на Остоженке. Весь вечер я чувствовала чей-то взгляд со стороны. За соседним столиком гуляла на банкете компания киношников. Скрипач виртуозно заиграл танго. Передо мной вырос мужчина, который мне… приснился два месяца назад. Совпало все, вплоть до мелочей: внешность, рост, светлый костюм, часы на левой руке. Пошла танцевать. Оказалось, что его зовут Саша и он режиссер. Пришел он на вечер вместе со своей бывшей женой-кинодраматургом — отмечать полученную премию.


В этой встрече было столько мистики! Моего первого мужа звали также Саша. Его бывшую жену, как и меня, Ольгой. Мы развелись в один и тот же месяц и год — в феврале 92-го. Мой сын и их дочь были одного возраста.


Мы разговаривали так, как будто расстались вчера, как будто знали друг друга много лет. Несмотря на все наши откровения в тот вечер, я не надеялась на продолжение отношений. Но Александр, неведомым образом узнав, где я работаю, стал появляться в турфирме с цветами.


Нас как магнитом притянуло друг к друг, мы чувствовали себя мастером и Маргаритой. До сих пор я помню наш первый поцелуй у парапета на Москве-реке в парке Горького. Это было в 97-м, 12 мая. Спустя полгода он обронил невзначай: “Мне кажется, тебе пора выходить за меня замуж”. Я осторожничала. Саша был старше меня на шесть лет, у него до меня было две жены, две дочери. Мне было страшно за сына: а вдруг Сережку будут обижать? Но в Саше было столько доброты, нежности, терпения. Он готов был ждать, защищать, поддерживать. Однажды, чувствуя мои сомнения, он сказал: “Я всю жизнь мечтал о сыне. Будем воспитывать его вдвоем”. 5 июля в Гагаринском ЗАГСе состоялось наше бракосочетание.


“Трудно быть и мачехой, и мамой”


Снимали квартиру, счастливы были без меры. Но Саша очень переживал за свою 12-летнюю дочь Владу. Муж считал, что у его бывшей жены психические отклонения, она выпивала, не ладила с девочкой, выгоняла ее из дома. Дочь мешала устраивать ей личную жизнь. Однажды она сказала мне по телефону: “Влада — как кошка у меня в доме, я просто ее ненавижу! Я вообще не хотела забирать ее из роддома”. Дошло до того, что Ольга попыталась сдать Владу в интернат для слабоумных детей.


Саша хотел лишить свою бывшую жену материнских прав, но она не являлась на суды.


15 января в 2000 году, оказавшись на улице, девочка позвонила нам в двенадцатом часу ночи. С тех пор она стала жить с нами. Так у меня появилась дочь. Я поняла, что этому ребенку нужна помощь. Сын Сережка страшно ревновал. Мне было трудно быть и мачехой, и мамой. Я разрывалась. Каждый из детей и муж тянули меня к себе.


А бывшая жена Саши продолжала трепать нам нервы. Желая продать жилье и уехать с гражданским мужем в Америку, она выписала Александра из квартиры как без вести пропавшего. Объявила себя вдовой. Грозила физической расправой Владе.


Параллельно она сменила фамилию, стала Домбровской, ей взбрело в голову, что ее родной отец — Домбровский, что она княгиня. Больших трудов мужу стоило восстановить прописку. Было одно вселение, второе. Ольга меняла замки, отказывалась от приватизации и размена квартиры. Саша просил меня: “Будь рядом”. Два творческих человека, они никак не могли договориться.


И тут появились черные маклеры, сказали: мы вам юридически поможем, разменяем квартиру. Ни Александр, ни Влада не должны остаться без жилплощади. Я им доверилась, в этом и была моя ошибка. Я не предполагала, что происходит за моей спиной…


В декабре 2001 года Ольгу Домбровскую нашли в квартире убитой. Ножом и заточкой ей было нанесено 15 колото-резаных ранений в области лица, шеи и спины.


Рубленые удары шеи и головы туристическим топориком получил ее гражданский муж Тарасов, но чудом остался жив.


А вскоре были задержаны 19-летний студент юридического факультета Нового гуманитарного университета имени Нестеровой Андрей Павлов и 17-летний первокурсник Московского института психологии и педагогики Кирилл Дорофеев. Они-то и показали на Ольгу Паршутину как на заказчицу убийства.


— Эти по сути пацаны надеялись, что их оправдают, если они свою вину свалят на меня, окажут помощь следствию, — говорит Ольга. — Но я и тогда, и сейчас заявляю: я невиновна.


Суд присяжных решил по-другому.


Из приговора суда: “…Паршутина, являясь женой Наумова, приняла решение о лишении жизни Домбровской с целью завладения правами на указанную квартиру. Во исполнение задуманного решения она познакомилась с Павловым, обещая ему заплатить за это 2500 долларов США. С этой же целью она передала ему фотографию Домбровской, вручила задаток в размере 300 долларов”.


Посчитав Ольгу расчетливой хищницей, ее приговорили к 13 годам лишения свободы. Один исполнитель получил 11 лет строго режима, второй — несовершеннолетний — 8 лет.


— В зале суда в голове стучало: “Как будут без меня мои дети?”


Перед этапом в колонию получила открытку от Сережи и Влады со словами: “Такие люди, как ты, делают мир добрее”. Это меня и спасло, вытащило из неминуемого безумия.


“Саша хотел ребенка, но Бог не дал”  


А потом в жизни Ольги Паршутиной был спецвагон, автозак. В феврале 2004 года она попала в женскую колонию в Кинешме.


— Мы сидели в карантине, наблюдали из окна, как из мастерских шла толпа женщин — в платках, в тяжелых телогрейках. Рост и внешность у всех были разными, а выражения лиц — одинаковое: взгляд тяжелый, обреченный, в общем — живые покойники. Я тогда сказала себе: “Я не буду так смотреть на людей! Я все вынесу. Я нужна детям”.


Шоком стал для меня первый поход в баню. На деревянной подставке стояло железное корыто, из стены торчали два обрубка трубы, которые именовались кранами с холодной и горячей водой.


Вечером мне разрешили позвонить домой. Набрала номер, услышала голоса детей, они отбирали друг у друга трубку, кричали: “Мамочка!” Проговорила 15 минут, а потом прорыдала всю ночь.


На 8 Марта мне выпал царский подарок — мне дали длительное свидание с мужем. Как у Аллы Пугачевой: “Три счастливых дня было у меня, было у меня с тобой…” Мы зашли в комнату из разных дверей, остановились в двух метрах друг от друга. Оба не осознавали: можно ли подойти ближе? Обнялись и все боялись, что вот-вот скажут: “Разойдитесь!”


Когда пришло время Саше уезжать, я предложила подать на развод, мотивировала это тем, что не хочу ломать ему жизнь. У него на глазах выступили слезы. Больше за годы в колонии я эту тему не поднимала. Мы жили от свидания к свиданию. Четыре месяца небытия, три дня — счастья. И так семь лет. Саша хотел ребенка, но Бог не дал…


За эти годы Ольга сменила не одну колонию, побывала с больными почками и страшнейшим варикозным расширением вен не в одной больничке. Получила третью группу инвалидности.


В седьмой колонии, что в пригороде Иванова, встретила Юлю Генералову, ту, что кормила ее с ложечки в следственном изоляторе. Сестра по духу работала на зоне сантехником. Ольга стала библиотекарем.
— У меня многие сидели по вечерам в библиотеке, занимались. Цыганочку одну 35-летнюю научила писать и читать. Помню счастливое ее лицо, когда она впервые смогла сама прочитать письмо из дома…


По одному взгляду зэчки понимала, какую ей книгу сегодня предложить. И не ошибалась. Приходили потом, благодарили. И за Булгакова, и за Пастернака. Выбрали председателем совета коллектива колонии. У нас в “семерке” отбывало наказание 1500 женщин! К каждой старалась найти подход. На зоне уже ничего не страшно. Помню, шли на меня однажды овчарки с оскалившейся пастью, я только улыбалась — они встали как вкопанные и отступили.


А вот некогда прекрасный голос Ольгин из-за пережитых стрессов и сигарет сел. Со сцены на зоне она уже не выступала.


О том, что пришло решение суда о переводе ее в колонию-поселение, Ольга старалась не распространяться. Зэки — народ суеверный, завистливый. Многие чужую, хоть и относительную свободу воспринимают как личное оскорбление.


— Ушла с “семерки” по-английски, не прощаясь. В час ночи вышла из отряда, до 5 утра прождала спецмашину.


Из автозака пересела в “Газель”, на ней и въехала 23 декабря 2008-го в Шилекшу.


Новый год с Александром они отмечали уже вместе. В съемной комнатке в доме около магазина.


А потом арендовали дом. Саша, как и жена, живет по тюремному расписанию: в 6.00 — подъем. В 7.00 Ольга бежит в расположение к инспектору отмечаться, в 7.45 — на развод. С 8.00 до 16.00, когда Ольга работает, Александр хлопочет по хозяйству или собирает грибы. После четырех — свободное время, которое принадлежит только им двоим.


Рядом с их домом стоит запущенный, обрушившийся храм, который напоминает Ольге ее разрушенную жизнь. Под самым куполом, на одной из стен, сохранилась одна-единственная фреска — лик Иисуса Христа. К нему оба и ходят молиться и просить, чтобы условно-досрочное освобождение, которое светит Ольге в феврале 2012 года, состоялось.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру