Семейный бизнес
Наш разговор происходит в тренерской при конюшне. Пахнет лошадиным потом, вокруг развешаны седла, подковы и прочая профессиональная утварь. На стенах — фотки с соревнований по конкуру и выездке. На столе — переполненная пепельница и две чашки остывшего чая. За столом — мы с Ритой.
Рите Рябининой (фамилия изменена. — Авт.) недавно исполнилось 20, она невысокая, крепкая, русая. Назвать ее красивой мешает только тяжелый, угрюмый взгляд васильковых глаз.
На этой конюшне летом я бываю часто — она недалеко от моей дачи, а я люблю верховую езду. И Риту помню, когда ей было еще лет 9. Она всегда помогала на конюшне и профессионально занималась выездкой. Всегда была молчаливой, упорной, смелой.
Ритин папа, Петр Ильич Рябинин, по происхождению казак. Конюшня — семейный бизнес Рябининых. В период становления этого бизнеса, в конце 90-х, Петр Ильич сам чистил конюшню и подковывал лошадей. А сейчас в основном лишь руководит, ездит на дорогом авто и выглядит весьма респектабельно.
— Раньше отец работал главным технологом на заводе, — рассказывает Рита. — Но каждый выходной он брал нас с мамой в охапку — и в деревню, где родился. Там у бабушки дом с большим участком, отец у нее на подворье трех лошадей держал. Он и нас с матерью в седло посадил, я в лошадях разбираюсь — и ухаживать могу, и объезжать.
А потом Петр Ильич отстроил близ родной деревни просторную конюшню с манежем и левадой (большим загоном). А к ней — небольшую гостиницу. Прикупил к своим трем лошадкам еще 5 голов, а заодно взял на постой и обслуживание несколько частных лошадей. Такая услуга приносила неплохие деньги. Нанял коноводов, шорников, кузнецов, тренеров и открыл конный прокат. Недалеко от тех мест отстроился элитный дачный поселок, и затея Петра стала пользоваться успехом у новых русских дачников. Рита тогда еще училась в 5-м классе, но на выходные исправно приезжала в деревню и помогала отцу обучать новичков — водила по манежу на корде. А Ритина мама, Елизавета Петровна, вела общую бухгалтерию. Назвали семейное предприятие романтично — “Приют амазонки”.
— Родители у меня вообще такие — друг за друга горой! — с гордостью говорит девушка, словно забыв, по какому поводу мы встретились. — В бизнесе было много трудностей, например, в 2008-м случился пожар, сгорело много построек, погибли лошади. Отец почернел аж от горя, а мама его поддерживала, ни слезинки не проронила, уверяла, что все наладится. Папа потом говорил, что если б не Лиза, он точно сломался бы.
Окончив школу, Рита в институт поступать не стала — полностью посвятила себя семейному делу. Всех своих лошадок знала как облупленных — у кого какое настроение, у кого чего болит, кого сегодня можно в поля выпускать, а кто “козлить” настроен. Дочь жила в бабушкином доме, отец часто при конюшне ночевал, а в городской квартире хозяйничала мать, бухгалтерию вела и принимала по телефону заявки на групповой прокат и постой в “Амазонке”.
— Мы все трое были очень счастливы: общее дело сплотило нас так, что мы стали буквально одним целым. Но через год у мамы случился инсульт. А еще через три месяца — второй. Она с трудом разговаривала, у нее обездвижилась левая часть тела. С постели теперь может вставать только с палочкой и из квартиры уже не выходит. А ведь ей всего 46 лет!
“Он молодой мужчина, пусть себе гуляет...”
— Когда у матери первый инсульт случился, отец не отходил от нее ни на шаг. Врачей лучших искал, лекарства разные, сам следил, чтобы все принимала вовремя. Но не помогло... После второго он как-то поостыл. Такое впечатление, что потерял надежду. Хотя, конечно, все равно часто навещал в Москве, двух сиделок нанял, круглосуточных. Но сам относился к ней уже как-то формально, что ли...
Сама же Рита верила, что мать обязательно поднимется. Просто должно пройти время. И тогда все опять будет по-старому — дружная семья, взаимная поддержка, общее дело.
Ее надежды рухнули в одночасье.
— В тот день приболела одна из лошадей, — вспоминает Рита. — А на конюшне я одна была. Гостей не было, тренеров отец тоже отпустил, сам накануне уехал на казачий слет в соседний город — так он мне сказал. Я дала лошадке на ночь лекарство и заперла в стойле. Приехала ночевать в бабкин дом, а на сердце неспокойно.
Так и не уснув, Рита поздним вечером решила проведать заболевшую лошадь. Приехала на конюшню — и услышала шорохи в одном из пустующих гостевых домиков. “Уж не воры ли?” — испугалась она. Сторож крепко спал в своей будке. Подкравшись к окну, Рита тихонько заглянула внутрь домика. Луна стояла полная, и Рита прекрасно разглядела все, что там происходит. На кровати ее отец занимался любовью с молодой девушкой.
— Я узнала ее, — говорит Рита задрожавшим от гнева голосом. — Это наша клиентка, Анна, с соседних дач. Она уже с полгода приезжала к нам каждую субботу. Отец ее сам в седло сажал, сам азам обучал и сам первый раз в поля вывез. Ничего особенного, обычная дочка богатеньких родителей — тряпки навороченные да морда смазливая.
Рите показалось, что мир перевернулся. Ее саму отец воспитывал в строгости в отношении парней, и в свои 20 Рита еще девственница, она это и не скрывает.
— Я бросилась прочь, потом разрыдалась, долго не могла остановиться. Потом прыгнула в машину, ринулась назад в бабкин дом, даже про лошадь забыла. А потом взяла и матери позвонила. Я даже как-то не подумала, правильно ли я поступаю?
Выслушав рыдающую дочь, Елизавета Петровна не выказала признаков удивления. С трудом выговаривая слова — язык после инсульта плохо слушался ее, — сказала:
— Доченька, успокойся. Я знаю, что у них роман, — добрые люди уже доложили. Пойми: отец молодой мужчина, ему женщина нужна. А я очень болею. Что ж ему теперь — у постели моей сгнить? Пусть гуляет, ведь он нас не бросает! Я готова его понять и простить — ради него, ради нашей семьи. И ты должна понять — ради меня.
Месть амазонки
Через день была суббота. Рита, как обычно, с утра трудилась на конюшне, принимала клиентов. Стояла сильная жара, лошади были квелые, но нервные — их мучили слепни.
— Я два дня не могла спать. Сначала меня буквально трясло от ненависти к отцу. Потом я стала вспоминать их с мамой прежние отношения, каким он был с ней раньше добрым, внимательным, заботливым. И поняла — дело не в нем. Во всем виновата эта Анька. Хвост распустила, вот папа и не может устоять. И все мое негодование перешло на нее...
В бессонные ночные часы она приняла решение: ей надо поговорить с Анной. Все ей объяснить про их семью, по-хорошему попросить оставить отца в покое. Только сделать это нужно было с глазу на глаз.
— В субботу днем я подошла к папе и попросила сегодня обязательно навестить мать. Дескать, у нее депрессия, она мне очень жаловалась. Он тут же засобирался в город — видишь, все-таки мама для него много значит. А я точно знала: в 7 вечера обычно приезжает она, она любит скакать на закате, ее отец приучил. Он не успеет вернуться к ее приезду. Значит, удастся поговорить с глазу на глаз.
Дальнейшие воспоминания явно даются Рите нелегко. Она нервно лупит себя по коленке рукоятью конского хлыста. Наблюдая за силой ударов, я понимаю: ей должно быть больно.
Действительно, ровно в 7 у конюшни появилась “Тойота” Анны. Рита вышла ей навстречу. Но когда увидела разлучницу — такую спокойную, самодовольную, уверенную в себе, — поняла, что никакого разговора у них не получится. Не сможет она с ней говорить. Слишком сильно ненавидит.
По ее словам, свои дальнейшие действия она не успела ни обдумать, ни осознать. Просто кровь стучала в висках в такт с одной-единственной мыслью: она должна спасти свою семью. Остальное не имеет значения.
И Рита крикнула инструктору смены Даше: “Седлай Особенную!”
“Ты с ума сошла — выводить Особенную? — усомнилась опытная Даша. — Она же болела недавно, нервная, даже в стойле стоит неспокойно. И вообще, лошадь под опытного седока”.
“Сказала — седлай!” — оборвала ее Рита на правах хозяйки.
Рита объясняет мне, что Особенная — очень красивая лошадь с великолепной рысью, но при этом очень сложная и норовистая. Если она не в настроении, садиться на нее опасно. Однажды она сбросила даже опытную тренершу Ксюшу, профессиональную наездницу. А в тот день настроение у кобылки, измученной недавней лихорадкой, было хуже некуда. И Рита об этом прекрасно знала.
— А еще я знала, что эта Анна всегда мечтала прокатиться на Особенной, — поясняет мне девушка и колотит себя по колену хлыстом так, что синяки наверняка будут — ого-го. — Это была лошадь ее мечты. Но отец не позволял, естественно. Я была уверена: разрушительница нашей семьи обрадуется моему выбору. Так оно и произошло.
Рита сказала Анне, что отец уехал по делам и она, пользуясь случаем, исполнит мечту клиентки. Та пришла в восторг.
Моя собеседница делает глубокую затяжку:
— Я знала и другое: после 7 вылетает мошка, Особенная ее переносит плохо, “козлит” (отбивает задними ногами) и делает свечки (встает на дыбы). Я все это знала, но хотела проучить эту наглую девку. Я хотела, чтобы ей было так же плохо, как мне. Но у меня не было конкретной мысли ее покалечить.
“Езжайте в поля!” — махнула Рита Даше, увидев, что та заводит Особенную в большой загон — леваду.
Даша снова с сомнением уставилась на Риту: обычно в поля выезжают сменой, а это не менее пяти всадников. В большой смене легче удержать лошадь, если ей вздумается нести — мчаться по собственному настроению и направлению, не слушаясь команд всадника и инструктора. Чем больше смена, тем безопаснее верховая прогулка. Вдвоем в полях почти так же опасно, как одному. В одиночестве гарцуют по открытому пространству только очень опытные наездники. Но Рита так зыркнула на инструкторшу, что та не смогла возразить.
— Я стояла и смотрела, как две фигурки всадниц рысью удаляются в сторону леса. Я ни о чем не думала. Было какое-то отупение... Я даже не помню, через какое время со стороны леса появилась Дашка на Балчуге — бледная как полотно. Она кричала что-то про то, что Анна упала, что, слава богу, они не успели уехать далеко в лес. Наверное, Дашка позвонила 03 еще в лесу с мобильника, потому что “скорая” подъехала почти сразу. Дашка проводила машину до самой кромки леса, дальше врачи побежали в глубь леса пешком с носилками. Я все это наблюдала как во сне. Слышала, как Дашка сказала кому-то: “Сбросила, упала на спину, копытом ударила, убежала в лес”. Я поняла только, что на спину упала Анна, а все остальное — сбросила, ударила, убежала — сделала моя Особенная, моя умная девочка.
Петр Ильич примчался только через час после происшествия и сразу же уехал в больницу, куда увезли Анну.
Особенная вернулась сама, часа через три. Она была вся в репьях и еловых иглах, со съехавшим набок седлом — наверное, носилась по лесу. Рита аккуратно вычистила ее, накормила и поставила назад в стойло.
Дело случая
— На сегодня мне известно, что с этой Анной все в порядке, — говорит моя собеседница. — У нее подозревали травму позвоночника, она два дня пошевелиться не могла. Но все обошлось, это просто шок оказался. Отделалась ушибами и небольшим сотрясением. Среди наездников куда страшнее травмы случаются — и ничего, живы, даже возвращаются в седло.
— А ты не боишься, что Анна подаст в суд? — спрашиваю я.
— Нет, не боюсь, — уверенно отвечает Рита. — У нас все клиенты, перед тем как сесть в седло, подписывают типовую бумагу, что с техникой безопасности ознакомлены и в случае чего претензий к прокатчикам не имеют. Лошадь же живое существо. И если неопытная наездница не смогла с ней управиться, кто же в этом виноват? Не можем же мы в самом деле отвечать за то, какое у лошади настроение! Падение при верховой езде — дело случая, и даже везения. И вообще, то, что я это сделала с умыслом, поняли только два человека: мать и отец. Ну, может, еще Дашка, но она держит язык за зубами.
С тех пор прошло больше месяца. Все это время Петр Ильич не разговаривает с дочерью. Ни о чем не спрашивает, видит ее только мельком на конюшне. Однажды она попыталась подойти, объясниться, но он ответил коротко: “Не о чем нам говорить. Это не могло быть случайностью. Не знаю, смогу ли простить когда-либо”. А она и не собиралась просить у него прощения...
— Но самое ужасное, что и мама от меня отвернулась. Она, как узнала, какая лошадь и кого скинула, только и сказала: “Неужели ты — моя дочь?” Она же всех лошадей не хуже моего знает. С тех пор вообще молчит… Но ведь ради нее это сделала, ради нашей семьи! Я хотела, чтобы все было, как раньше. Я же люблю родителей больше всего на свете. А они... Разве это справедливо?
