Дружил я в Берлине с одним гастарбайтером. Нет, не с таджиком. Он был ваш, питерский. Ну не совсем ваш, поскольку нерусский, черкес, родом с Кавказа. И имя у него нерусское — Джеф. Мужик — как шкаф, что-то среднее между Лукой Тони (мощный итальянский футбольный форвард) и Омаром Шарифом (мощный арабско-американский актер, когда-то в Голливуде сыгравший доктора Живаго). А Джеф тогда в Берлине стихотворения не писал. Днем строил башни новой германской столицы, а ночью пил водку, как Петр Великий. Или любил немецких девушек, у которых имел огромный успех.
Строил он, жил, пил, любил там еще менее законно, чем в Москве таджики, узбеки или молдаване, которым с тонким русским юмором дали немецкое название “гастарбайтеры”. У Джефа была просроченная туристическая виза, не было разрешения на работу, не говоря уже о регистрации или страховке. Короче, не гастарбайтер (в переводе гость-рабочий), а шварцарбайтер (шабашник).
На берлинских стройках порядок был тогда очень относителен. Без коррупции в каких-то высоких немецких кабинетах шварцарбайтеры вряд ли пахали бы на престижных объектах в центре города. И поведение турецких подрядчиков было очень похоже на то, что сейчас творится в Москве или в Сочи: после выполнения контракта те часто забывали заплатить мужикам зарплату. И пропадали. Правда, в Берлине ОМОН не выгонял обманутых шабашников со стройплощадки — менты не крышевали таких подрядчиков. А у Джефа со товарищи был свой метод классовой борьбы: найти беглого подрядчика и провести с ним убедительный разговор, иногда поджечь его автомобиль, чтобы получить свои деньги…
Джеф работал в подпольном пространстве, о котором большинство берлинцев даже не догадывались. Но жил он не в подвале или на стройке, как московские гастарбайтеры, а в однокомнатной квартире — как субарендатор немецкой студентки, которая надолго уехала в Лондон. Студентке в отличие от московских хозяев, сдающих жилплощадь гастарбайтерам, не хватало практического ума, чтобы брать квартплату сразу от дюжины чужаков, живущих как сельди в бочке.
Конечно, у Джефа случались неприятности. В Берлине тоже есть менты. И закон тоже требует ловить и депортировать нелегалов. Однажды, когда вечером он вышел из автобуса, рядом с ним остановилась милицейская машина. Менты требовали документы. А документов нет. Он сумел лишь назвать фамилию, адрес и телефон одного легального турецкого друга. “Ладно”, — сказали менты и повезли Джефа через два квартала, где стоял милицейский микроавтобус. В нем сидели другие менты и молодая турчанка с разбитым лицом. “Это он?” — спросили менты турчанку. Она сквозь слезы посмотрела на Джефа: “Нет, не он”. Какой-то соотечественник избил девушку, и немецкие полицейские искали обидчика. Но Омар Шариф без документов оказался ни при чем.
Менты вежливо извинились за беспокойство и спросили: “Вы куда собирались? Давайте мы вас подбросим!” (А ведь есть, господа читатели, города, где менты в такой ситуации в лучшем случае забрали бы за отсутствие документов все имеющиеся в карманах наличные, а в худшем — задержали бы и выбили из Джефа признания: в изнасиловании той девочки и еще в нескольких нераскрытых преступлениях подобного рода.) Но вот такие наивные эти немецкие менты. Мои московские знакомые очень любят высказываться по поводу немецкой наивности: “Как вы могли впустить к себе в страну всех этих турок, арабов, негров? А ваши власти им еще и платят пособие! Да, пропала ваша Германия...”.
Ну, смею заверить, что пока не совсем пропала. Во всяком случае, русские знатоки объяснили мне, что не стоит покупать немецкие машины российского производства. Лучше покупать “настоящие”, сделанные в Германии — по большей части турецкими руками.
Германия давно для себя определила, что является “иммиграционной страной”. Что богатым государствам приходится делиться с бедными народами. Что когда по планете перемещаются сотни миллионов людей — черных, желтых или белых, достойных или подонков, — чистых наций уже не будет. Что они, по сути дела, давно исчезли. Что государство должно относиться к любому человеку согласно одним и тем же правилам — не важно, рыжий он, узкоглазый, с акцентом или без акцента. Почти как при “дружбе народов” советских времен.
Конечно, иммиграция — это всегда определенный бардак. Это целые семейства “чеченских политических беженцев” из Карачаево-Черкесии. Целые классы в берлинских школах, где большинство ребят плохо знают немецкий язык. Драки между молодыми русскими немцами и турецкими пацанами в Вестфалии...
И все это стоит денег. Но второе поколение иммигрантов уже делает успешные карьеры по правилам немецкого общества и таким образом поднимает конкурентоспособность нашей страны. Да и первое поколение ведет себя вовсе не варварски, как кажется некоторым у вас. Во всей ФРГ, по официальным данным, в прошлом году в результате преступных посягательств погибли 706 человек (для сравнения: в России — 46,1 тыс. человек). Также в Берлине редко стреляют в ментов.
В России телекомментаторы вслух переживают по поводу того, что тренер немецкой футбольной сборной “не очень заботится о немецких корнях” игроков. Успокойтесь, пожалуйста, господа, у нас по этому поводу никто не переживает.
В многонациональной России на этой почве почему-то гораздо больше отрицательных эмоций, чем в многонациональной Германии. В том числе тот букет национальных комплексов и фобий, который в течение последних 20 лет занял место старомодной “дружбы народов”.
Запад у вас презирают за его терпимость ко всяким меньшинствам. Но с конкретными представителями Запада общаются уважительно, иногда даже подобострастно. А вот “лица кавказской национальности” — это “тупость, наглость и бандитизм”, их презирают и опасаются одновременно.
Азия, от Астаны до Шанхая, считается стратегическим союзником России. Но отдельных азиатов совсем не уважают, и меньше всего — своих, из бывшего СССР. Джамшуды-Равшаны, питающиеся из унитазов сверхчеловеков-москвичей, — самая обдираемая и унижаемая каста “вашей Раши”.
Нерусские России вроде как не нужны (ну кроме дорогих западных специалистов, которые знают, где на футбольном поле стоят ворота). Но нет, не прав тот питерский скинхед, который однажды мне объяснил: “Все беды от того, что люди не могут мирно сидеть у себя дома”. А что, это стало для Сибири бедой, что русские не сидели мирно у себя дома? Разве таджики или узбеки пришли в Россию с мечом? Они пришли пахать! А что видят в благодарность за свой безропотный и почти бесплатный труд?
В столице Мосгордума хочет ввести кодекс поведения для нерусских, не рекомендующий им носить нерусскую одежду, танцевать нерусские танцы и говорить на нерусском языке. Мосгордума, тусовка явно с гоголевским юмором, требует от нерусских стать немыми невидимками.
Впрочем, многие нерусские этим давно уже занимаются. Когда мой друг Джеф вернулся в Питер, его сразу начала останавливать и задерживать милиция под предлогом проверки “сомнительных” документов. Несколько лет он не выходил из дома без очков. (“Очкастых менты боятся, потому что они, возможно, знают закон”.) Ругал русских за то, что не любят нерусских. Учил своих троих детей, чтобы те, когда питерские неонацисты их поймают, ни в коем случае не просили пощады. Даже болел не за русский, а за немецкий футбол. Но все-таки жил, работал, общался. Кстати, и питерские девушки его очень любят.
А в последние два-три года менты стали меньше приставать к Джефу. Недавно он познакомился с одной милой особой. Из милиции. И она ему объяснила, в чем дело: “Наши сейчас строго на финансы работают. Ловят уже не таких, как тебя, а в основном таджиков и узбеков. Самые беззащитные. Они всегда платят”.
А мне Джеф рассказал старый анекдот из царских времен об умирающем армянине, который советует сыновьям беречь евреев. Потом Джеф говорит: “Вот и мы, кавказцы, сейчас должны так же советовать сыновьям: берегите таджиков! Ведь когда они закончатся, придет наша очередь...”
