Это я прочитал в неопубликованных записках моего дедушки. Владимир Михайлович Млечин в 18 лет ушел добровольцем в Красную Армию, на Южном фронте — против Врангеля — вступил в партию большевиков. В тридцатые годы руководил театрально-зрелищной цензурой в Москве. Ни один спектакль, ни одно представление — в театре, цирке, на эстраде — не выходили без его разрешения:
“Я знал кое-что “запретное”, а догадывался о многом. Когда на рассвете стали исчезать мои товарищи, я до поздней ночи предпочитал оставаться на людях — в редакции “Известий”, где сотрудничал в отделе литературы и искусства, или в Клубе мастеров искусств в подвальчике в Старопименовском. Здесь собирались боги тогдашнего театрального и литературного Олимпа, знаменитые живописцы, прославленные летчики и тщеславные военачальники... Под утро я подходил к Печатникову переулку со стороны Колокольникова, смотрел: не ждут ли, и только потом шел домой. И каждый стук в дверь отдавался судорогой в сердце.
Взяли брата жены. Арестовали мужа младшей сестры, замечательного парня, простого белорусского крестьянина... И сколько их было — таких “разоблаченных врагов народа” среди товарищей моих, знакомых и даже подчиненных!”.
Эта предельная аморальность — лес рубят, щепки летят — самая характерная черта сталинской системы. Системы, которую президент Дмитрий Медведев в интервью одной из газет назвал диктатурой и тоталитарным режимом, подавляющим элементарные права и свободы.
Интервью производит впечатление определенностью оценок: “Сталин совершил массу преступлений против своего народа”, “Режим, который сложился в СССР, иначе как тоталитарным назвать нельзя”, “Мы сами допускали фальсификацию истории”. Эти три формулы означают коренной пересмотр отношения власти к истории страны. Еще недавно школьникам предлагалась другая формула: “Сталин — эффективный менеджер”. Но крайне важно, чтобы слова президента не остались только на газетной бумаге.
Сталинская идеологическая школа провела огромную работу по фальсификации истории. Замечательный писатель Михаил Пришвин записал в дневнике 1 ноября 1937 года: “Больше всего ненавижу газету “Правда” как олицетворение самой наглой лжи, какая когда-либо была на земле”. Хрущевская десталинизация была частичной, двойственной, противоречивой: конечно, Сталин совершал ошибки, но хорошего было больше… Это окончательно все запутало.
Приходится признать: весь советский период отечественной истории нужно анализировать заново. Кто-то из читателей возмутится: не позволим переписать историю! Но речь идет о возвращении истории и очищении от лжи.
Это вовсе не значит, что изменятся оценки Гитлера, фашизма. Константы и аксиомы существуют в любой науке. Но предстоит осознать, проанализировать и описать все, что после 1917 года происходило с нашим народом. И оценка Дмитрием Медведевым Сталина как преступника, а советского режима как тоталитарного полностью совпадает с выводами современной науки и должна наконец стать достоянием всего общества — начиная со средней школы.
Тоталитарное государство не только уничтожало, но и развращало народ. В страхе или за деньги, квартиру, а то и просто в надежде на благосклонность начальства миллионы наших сограждан доносили на родных, соседей и сослуживцев. Что же удивляться, если до сих пор так много людей сегодня сопротивляется возвращению исторической правды? Но это сопротивление — двулично. Вот говорят: если в войне победил “государственник” Сталин, значит, его политика, его методы — правильные. Только почему-то все надеются играть роль Сталина и его палачей, и никто — его жертв.
Мы не отдаем себе отчета в масштабах сталинского наследия. Подтаяла и осела его видимая часть — переворот произошел в исторической науке. Но невидимая часть айсберга — мировоззрение общества — мало изменилась. Люди отторгают неприятное прошлое: незачем чернить нашу историю!
Почему бы президенту Медведеву не обратиться к Академии наук с просьбой разработать научный курс советского периода отечественной истории, который бы стал базой для написания школьных и университетских учебников? Президент прав: “Если начинают с детских лет впитывать неверную информацию, потом очень трудно поменять точку зрения”. Эта ноша не для одного человека и даже не для одного научного коллектива. Для академических институтов гуманитарного профиля это могло бы стать важнейшей задачей ближайших лет: осмыслить всю многосложность нашего недавнего прошлого и представить научную оценку того, как это происходило.
Почему это невозможно без президента?
Историю у нас рассматривают как политический инструмент. Руководители академических институтов, финансируемых из бюджета, вынуждены чутко прислушиваться к сигналам, которые подает высшая власть. “В современной России, — с горечью писал академик Юрий Поляков, — правда истории по-прежнему уступает дорогу трамваю власти”. Но с медведевским трамваем исторической науке как раз по пути. Возвращение к реальной истории в нашей ситуации возможно только в том случае, если президент даст понять: он на этом настаивает.
Искренних сталинистов в стране немного. Аппарат же состоит из людей, готовых исполнить любое указание, но если только от них этого потребуют. Многие годы исполком Моссовета возглавлял Владимир Федорович Промыслов. К нему постоянно обращались с просьбой дать квартиру, дачу или гараж. Поскольку в его кабинет попадали только заметные в обществе люди, Промыслов старался никому не отказывать. Но резолюции на заявлениях ставил разными карандашами, и подчиненные твердо знали, что именно начальник желает: помочь или вежливо замотать вопрос.
Все обратили внимание на то, как президент Медведев обрезал проявившего вольность высокопоставленного чиновника и потребовал, чтобы его указания исполнялись: “Мои слова отливаются в граните”. Учебники истории — тот самый случай: Дмитрий Анатольевич, отлейте ваши слова в граните!
