Ура! Сегодня нам 90 лет!

Александр МИНКИН : РОДИНА — РЕДАКЦИЯ

Можно развернуться через двойную сплошную прямо у ворот Петровки, 38, попасть в лапы гаишнику, а он заговорит о политике и отпустит бесплатно.  

Можно написать заметку про пьесу Чехова и напечатать в шести номерах “МК” (каждый кусок — полоса формата А2). Ни в одной газете мира такое невозможно. Сама затея (писать не о современном спектакле, а о хрестоматийной пьесе) была бы отвергнута: неформат. Сама мысль (что газета опубликует заметку объемом в 50 страниц) — безумна. Но текст о “Вишневом саде” под названием “Нежная душа” был напечатан, и каждый выпуск занимал первую строчку в интернетном рейтинге. Оказалось, читатели такие же сумасшедшие.  

…Где меня только не носило… В 1978-м я пришел в “МК” с улицы, без протекции, без образования. Потом были “Московские новости”, “Огонек”, опять “МК”, “Новая газета”, опять “МК”, уже 10 лет.  

Иногда спрашивают: почему ушел из “Новой”? Там меня читали, можно сказать, единомышленники. А в “МК” мои заметки читают и те, кто думает так же, как я; и те, кто думает совершенно иначе; и те, кто вообще не думает, забыли об этом своем свойстве. И вдруг натыкаются на какой-то текст — бац! — и мозги включаются.  

Если бы поймал Золотую рыбку, то попросил бы: первое — уничтожить телевидение; второе — уничтожить интернет; а третье желание не скажу, но, поверьте, оно очень хорошее.  

…Я работаю в “МК”, потому что живу в России. Родина человека, родина газетчика. Где родился — там и пригодился.

Зато по утрам я совершенно не ощущаю разницу между собой сегодняшним и тем щенком, который сидел еще в старом эмковском здании в закутке спортотдела.
Но это воспоминание — комплимент не мне — нашей газете, в которой каждое утро все начинается заново. И если я хоть на секунду подумаю о себе как о человеке с большим журналистским опытом, то для меня самое правильное — отдать вахтеру пропуск и попросить никогда больше сюда меня не пускать.  

Но это же мой дом.  

И в любом другом я буду чувствовать себя бомжем, даже если меня назначат директором ЦУМа или Ленинской библиотеки.  

Кто я без “МК”? Просто, надеюсь, хороший парень — не мне судить.  

А кто я, когда я сотрудник “МК”? Вот вспоминаю такой, например, случай (подобных случаев, похвастаюсь, за долгие годы в “МК” было, наверное, сотни). После Олимпиады в Альбервилле у меня дома раздался звонок — до мобильных еще была целая вечность. Звонили из Звездного городка. Сказали, что космонавты Крикалев и Волков — читатели “Московского комсомольца” — хотели бы услышать подробности прошедших Игр.  

Я приехал в Центр управления полетами, и, пока рассказывал им, плавающим в невесомости, о чудачествах итальянского горнолыжника Альберто Томбы, по прозвищу Синьор Бомба, Крикалев с Волковым пролетели от Марокко до Тихого океана.  

На самом-то деле бомба, причем в каждом номере, — это и есть “МК”.  

Газета наша тоже своего рода космос. Во всяком случае, по уровню наших общих редакционных притязаний.  

Так что для справки: нам — 90, полет проходит в нормальном режиме.

Многие “МК” ругают, и все — читают.  

Ругают? Есть за что.  

Читают? Есть что читать.  

Газета всегда похожа на своего читателя. Поэтому они друг друга яростно честят, но жить друг без друга не могут.  

Профессионализм, сочувствие и чистый русский язык — вот чего сейчас не хватает в жизни. Не хватает и в “МК”. Но в нашей газете есть возможность биться за это и, главное, победить.  

Изменилось все: тиражи, цены, погода — но кое-что осталось как было. Почему-то в “МК” возвращаются. Да, правда. Люди, которые уходили, сжигая за собой мосты, спустя годы приходят снова. Спроси меня — их, может, и на порог пускать не стоит, но дело не в этом. Дело в том, что можно вернуться. И пока я просыпаюсь с желанием нестись в редакцию, все остальное пустяки и дело житейское.  

Может, конечно, я не пойду на праздник “МК”, потому что Гусев, я точно знаю, позовет меня и скажет: “Богуславская, выпей с главным редактором”, — а я не пью. Но мы с ним столько ругались. Подумаешь! К тому же, может, наконец я возьму и выпью. Потому что, кто знает, возможно, на столетие я прийти не смогу.  

Жаль только, что не будет Димы Холодова.


А что вы смеетесь... Сейчас постоянно находят брошенных детей, воспитанных то кошками, то стаей сенбернаров. И эта история не более невероятна. Допустим, родился мальчик без отца. Мать целыми днями торговала на рынке китайскими пуховиками и не могла уделять воспитанию сына много времени. Лужков еще не построил в то время около их дома детский сад, и мальчик был вынужден проводить целые дни в пустой квартире. Так он в три года с тоски сам выучился читать и однажды вечером пересказал уставшей с работы матери судебный очерк Ольги Олеговны Богуславской. От изумления мать ушла в первый в своей жизни запой и бежала в неизвестном направлении с белорусом из соседнего ларька, прихватив 28 хозяйских пуховиков. Мальчик остался один. Мало того, злые судебные приставы описали и вынесли по хозяйскому иску из дома абсолютно все вещи. Единственное, чего изъять они не смогли, была подписка на “МК”. Так и жил мальчик. Сердобольные соседи приносили каждый день мальчику еду, а почтальон — газету “Московский комсомолец”.  

А теперь подумайте: вы бы усыновили такого мальчика? Лично я бы побоялся.  

Это я к тому, что глупо, да, наверное, и опасно черпать сведения о жизни из газет. По крайней мере — только из газет. Журналистика ужасно упрощает действительность. Даже самая лучшая. Картина мира становится ярче, но от этого — фатально проще, а точнее, площе. Приведу крамольный пример. Захваленный фильм уважаемого мною Леонида Парфенова “Птица Гоголь”. Да, все образно и ярко, но только журналист мог объяснить появление “Избранных мест из переписки с друзьями” душевным нездоровьем Гоголя. Гоголь-то считал их своей главной книгой, а Парфенов смакует, как в клинике для душевнобольных его заставляли босиком ходить по траве. Так что своими упрощениями журналистика очень часто не объясняет, а просто перевирает жизнь.  

Тогда зачем все это? Зачем все эти 90 лет?  

Англосаксонская, безоценочная журналистика нам тоже не близка. У нас ведь зимы чуть длинней и холодней. А наши цари, еще в XVI веке уничтожая тысячами своих противников, потом долго каялись. В отличие от своих европейских коллег, делавших то же самое.  

Наверное, газета нужна для другого. Чтобы ощутить себя частью целого. Чтобы вместе радоваться победам нашей сборной. И вместе плакать над гробом ушедшего Вячеслава Тихонова. Чтобы “во дни радостей и печалей” быть не одному. Быть со всеми. Быть обществом. Командой.  

Такая вот “соборность”. (Если кто помнит, что это из курса русской философии.) Прости меня, Господи. И для такой “соборности” нет уже ни эллина, ни латыша, ни крымского татарина, ни иудея.  

Вот такой вот пафос получился. Не моя вина. Юбилеи идут косяком. 90 лет “МК”. 20 лет мне в “МК”. А тут еще по телевизору юбилея “главной газеты страны” насмотрелся.  

Извините. К 100-летию исправлюсь.


Ночь. Улица. Фонарь. “МК”. Глаза ослепли, не вижу ни фига. Много писала — устала. Вот надо же, на дворе ночь, а “Комсомолец” так хорошо монтируется с интеллигентным поэтом Блоком. Хотя мой “Комсомолец” некоторые интеллигентной газетой не считают. Но это их проблемы.  

Моя газета очень интеллигентная, и отсутствие цинизма тому доказательство. И на страницах ее, и во внутренней жизни. Вот расскажу такую историю. У меня умерла собака. Всякий знает, что это такое — потерять собаку, тем более овчарку. Ведь это никакая не собака, а человек, собакой прикинувшийся. В общем, хожу — грущу, работаю — еще хуже. А тут день рождения, но радости мало: еще год прибавился, и собаки нет. Иду по коридору и замечаю, что как-то странно смотрят на меня все, кто попадается по дороге. Наверное, пальто грязное или джинсы порвала, думаю я. Открываю дверь кабинета, а там… 


А там сидит маленький щенок. Смотрит на меня своими маленькими глазками и осторожно пятится. Шок. Оглядываюсь — за спиной полредакции: у всех рот до ушей, глупо улыбаются. Я разревелась. А щенок описался. И не почти, а конкретно: испугался, бедненький, такого количества ввалившихся в кабинет людей. Мои друзья — Стасик Скобло со своей командой, Лена Василюхина, Таня Федоткина, Димка, Андрюха Аракчеев (это он на своей машине за Купером гонял), Натаха, Янчик с Веркой и Машкой — это они придумали этого щенка. Они тоже стоят лыбятся. Им хорошо: разве можно осчастливить насильно? Оказывается, можно.  

Теперь Купер (так зовут 10-месячного нахала) живет у меня, но считается сыном полка.  

P.S. Скоро ему будет год. Отметим. Вот Купер напьется.


В “МК” я попал уже взрослым, много где до этого поработав. И вот однажды на каком-то приеме встречаю своего бывшего босса. И он спрашивает обиженно и ревниво: “А почему ты от нас ушел? Почему ты предпочел “МК” нам?” И я ответил…  

— Видишь ли, босс, — ответил я. — В “МК” мне дали то, чего вы мне давать не хотели. Я просил у вас должность обозревателя. А вы сказали, что вам нужны только новости. Я просил у вас напечатать мою статью о Кадырове. А вы сказали, что он подаст на нас в суд. Но самое главное даже не в этом…  

И я развернул перед бывшим боссом свое новое удостоверение, в котором тогда зачем-то указывали цвет глаз и рост.  

— Вот, смотри, — сказал я. — Видишь, тут написано: рост метр семьдесят четыре. А в твоей газете считали, что мой рост — метр пятьдесят…  

А до того как заняться журналистикой, я был грузчиком на пивоваренном заводе в маленьком городке в Брянской области. И однажды, уже работая в “МК”, я попал в этот городок в командировку. И решил заглянуть на свой пивзавод. Чтоб похвастаться перед бывшими коллегами, чего я в жизни достиг.  

Я нашел своего бывшего бригадира дядю Мишу в тарном цехе. Он стоял в коротких штанах и длинной фуфайке и бросал пустые ящики на ленту.  

— Как Пашка? — спрашивал я.  

— Сидит Пашка, — отвечал дядя Миша. — Человека по пьянке убил.  

— А Леха? — спрашивал я. — Помер, — отвечал дядя Миша. — Серега? — не унимался я. — Спился, — отвечал дядя Миша, кидая на ленту пустые ящики.  

— А вы как?  

— Да никак, — пожал плечами дядя Миша. — Завод акционировали, директор все гребет под себя. А я вот кидаю ящики. Да что мы все обо мне, — наконец сказал дядя Миша. — Ты-то как? Где трудишься?  

— В газете, — ответил я, сглатывая распирающую меня гордость.  

— Грузчиком? — прищурился дядя Миша.  

— Да нет, обозревателем.  

— В Брянске?  

— В Москве, — выдал я свой последний козырь.  

От удивления остановилась даже лента. Дядя Миша по инерции швырнул на нее еще один ящик. Достал портсигар:  

— Так ты немного потерял…


“Стать журналистом? Да ни в жизни! Я для этого недостаточно наглый!” — шокировал я своих родителей-журналистов, будучи тинейджером. В первом классе я собственноручно “издавал, редактировал и печатал” целых две газеты — “Кроличью правду” и “Кроличьи новости”. Но затем моей мечтой стала профессия историка и истфак МГУ.  

Но в 16 лет я попал в “МК”. Самое сильное впечатление на меня, конечно, произвели журналисты. Они казались мне очень важными, острыми на язык, ну и… да, конечно, бесконечно наглыми.   

Мой первый материал — интервью с только что назначенным первым за многие десятилетия католическим архиепископом в СССР Тадеушем Кондрусевичем — я до сих пор вспоминаю с содроганием. Нет, сам архиепископ был предельно добр и очень дельно отвечал на все вопросы. Но сам процесс редактирования интервью довел меня до белого каления.  

Но 9 июля 1991 года я раскрыл газету и увидел материал с “элегантным” заголовком: “Чтите заповеди. Интервью с первым в истории католическим архиепископом московским”. В тот самый момент я, наверно, и почувствовал, что меня “затягивает трясина”.   

Я не считаю свою газету безупречной. Когда я читаю “МК”, меня часто охватывает то чувство гордости, то чувство отчаяния. Или наши материалы великолепны, или они настолько слабы, что иногда хочется плакать.  Что именно я считаю главным достоинством “МК”? Я не пытаюсь сказать, что, кроме нас, в стране нет приличных, хороших и качественных газет. Но “МК” — это все равно что-то особенное. Мы не окормляем только элитную аудиторию, как иные издания для верхушки. Но, в отличие от многочисленных желтых листков, мы не считаем своих читателей дебилами, которых интересует только “секс, кровь и слезы”. “МК” — совсем не официозная газета. Но при этом мы не делаем ставку и на голую, запрограммированную и безоглядную оппозиционность. К нашей газете тоже подходят слова Тютчева: “Аршином общим не измерить: у ней особенная стать”. Наглое заявление, конечно. Но всегда приятно выделяться из общего ряда!


“Ты пока живешь в аквариуме и обо всем происходящем там пишешь, оценивая изнутри. Но мир не аквариум, он большой, как океан. Если сумеешь выбраться из замкнутого пространства и оценить то, что происходит за стеклом, непредвзято, может, из тебя еще и получится журналист”.  

Эти слова, листая стопку моих публикаций, произнесла Юля Калинина, уже тогда известный журналист, при первой встрече.  

Поразмыслив, я поняла: она права. Прошлая жизнь — гарнизоны от Питера до Забайкалья, преподавание в Военном университете, работа в журнале Генштаба, пресс-службе ВВС, газете “Красная звезда”, учения и полигоны — все это и вправду сделало меня человеком из закрытого армейского “аквариума”. Молчать, как многие его обитатели, я так и не научилась, а начав говорить правду, тут же вызвала гнев главных “пескарей”, пускавших радужные пузыри. В результате с привычной средой обитания, где меня уже признали серьезным журналистом, пришлось расстаться. Я решила: докажу им, что кое-что могу, — и привет!  

Но доказывать пришлось себе. Вскоре, например, выяснилось, что язык военных терминов, знанием которого я столь успешно щеголяла в других изданиях, надо забыть. В газете с огромным тиражом писать о сложном требовалось просто, чтоб поняли все: от бабушек на лавочках до тех, кто принимает военно-стратегические решения (тем более среди них тоже не слишком много профи).  

— Ты будешь по другую сторону баррикады! — пугали меня тогда военные коллеги–журналисты. — В “МК” тебя заставят опуститься до обывателя и собирать об армии всякую грязь. Другого там от тебя не ждут.  

Теперь, после нескольких лет работы в “МК”, я могу им ответить: неправда, ждут. Ждут, что проблемы, важные для меня, сумею сделать важными не только для горстки знатоков, но и для миллионов обывателей — тех самых, до которых вы стыдитесь опуститься, а я стремлюсь подняться. И в этом мы теперь с вами уж точно по разные стороны баррикады. А то, что иногда приходится иметь дело с грязью, ну что ж: каждый должен чистить свой “аквариум”, иначе все живое в нем гибнет.


Написать что-то под рубрикой “Я и газета” — не поле перейти. Даже если оно футбольное. Или — поле для гольфа, если кому-то так больше нравится. И только когда товарищи по оружию принялись меня торопить — я понял: про них и надо писать!  Про чудесных Ирину Боброву, Марину Великанову, Наталью Губернаторову, Ульяну Урбан и Ирину Финякину. Про непримиримых Айдера Муждабаева и Михаила Ростовского. Про известных далеко-далеко за пределами нашей редакции Станислава Скобло и Андрея Тумаркина...  

Ну и, конечно, про сотрудников моего отдела, отдела спорта: Татьяну Артюхову, Юрия Бутнева, Дмитрия Любимова, Александра Покачуева, Ирину Степанцеву, Елену Шпиз.  

Со всеми ними интересно не только обсудить последние новости, но и потрындеть, извините за высокий штиль, о снах — о книгах... Чем мы, признаюсь, регулярно в рабочее время и занимаемся.  

...Третьего дня мы были на устном выпуске в Московском гуманитарном университете — есть такое совершенно прелестное учебное заведение в районе метро “Выхино”. И там в беседе с ректором Игорем Ильинским я, мне кажется, сформулировал, в чем же он, секрет “МК”. Не как газеты, а как коллектива. В “МК” умеют дружить. И “МК” умеет дружить.  

Каков поп — таков и приход. “Гусев умеет дружить!” — это я от многих слышал. Среди спортсменов у нашего главного редактора друзей уйма. А если еще приплюсовать сюда друзей его первого зама Петра Спектора...  

Сейчас выскажу, наверное, крамольную мысль. И готов даже за нее пострадать. Возможно, “МК” — не самая современная газета, есть и посовременнее. Не самая — как раз потому, что просто дружить — без выгоды — сейчас не очень-то и модно.  

Если так, то я несовременен. Мне нравится дружить. Поэтому я здесь.


О себе писать сложно.  

Нет, не просто сложно. А как-то даже неприлично. Неестественно, что ли. Иное дело — разобрать по косточкам ту или иную публичную персону. Это завсегда пожалуйста.  

А тут поставили невыполнимую задачу: “Нужно что-то позитивное про себя”. Ну это слишком…  

Думала долго. Поняла, писать-то особенно нечего. Ну да, 13 лет в “МК”. Кстати, не самая счастливая цифра. Все эти годы не меняла отдел, бессменной оставалась и моя начальница, вот только подружке пришлось пересесть от меня подальше — она сменила отдел репортера на политику. Кстати, с ней мы прошли в редакции огонь, воды и медные трубы. Помню, на заре туманной юности не справились с написанием заметки про тополиный пух. Невышедший текст некоторые члены редколлегии распечатали, прибили к стенке: “Молния! Так писать нельзя!”. Вот тогда встал вопрос о нашем изгнании из “МК”. Удержались чудом. Конфликт был исчерпан. Но с тех пор про тополиный пух мне писать не доверяют.  

Впрочем, за все эти годы косяков я наделала немало. То фамилии героев перепутаю, с датами тоже не особенно дружна. Да, я патологически невнимательная. Думаю, это сродни болезни. Вот недавно адвокат Добровинский поведал мне в интервью, что евреи живут на земле 5770 лет. Я же одним росчерком пера убавила целому народу несколько тысяч годков. “Ира, это кошмар!” — недоумевал позже герой публикации. Зато теперь я на всю жизнь запомнила, сколько лет евреям. Спасибо, Александр Андреевич!  

Что еще? Я страшно ленивая. На моем рабочем столе пылятся сотни тем для репортажей. С каждым годом их число растет. А теперь спросите — сколько процентов из этого сделано? Дай бог пять. Вот возьмусь за одну тему, а тут тебе любовник тамбовского мэра упек кавалера за решетку. Решу продолжить начатую тему — майор Евсюков расстрелял людей. Дальше — больше. Двухмесячная война за ребенка Байсарова и Орбакайте, Медведев высказался за “сухой закон”, трагедия в Перми…  

У меня нет телефонной базы данных — пресс-службы разных ведомств обхожу стороной. Коллеги из дружественных изданий недоумевают: “Как ты работаешь, если не просишь помощи у представителей официальных органов?” Вот как-то так и работаю. Сама удивляюсь, почему люди без всякого давления сверху идут на контакт.

 Наверное, мне просто везет. Хотя надо постучать по дереву...


Древние ацтеки и майя, которыми я увлекся с детства, боялись времени. Они считали, что по окончании определенного цикла их мир рухнет. В итоге так и случилось.  

Мы относимся ко времени с меньшим пиететом, но, когда я пытаюсь представить себе цикл протяженностью 90 лет, чувствую себя впечатлительным индейцем. Но это не страх, а трепет. Подумать только: из года в год уже почти век почти точно такие же, как я, люди точно так же шли в эту редакцию на работу. А потом домой. А потом опять; и снова домой. И мне кажется, влекли их сюда не столько менявшиеся со временем зарплаты и идеалы, сколько чисто эмкашный дух внутренней свободы.  

Вот пока он есть, и будет “МК”. Ни на что не похожая газета. Даже не совсем газета, а целый мир для тех, кто знает ее жизнь изнутри и чувствует этот особый дух, который обитает и в домах наших читателей — самых свободных людей из всех, кого я лично не знаю. Уверен, друзья, нам повезет больше, чем ацтекам и майя. Не те уж нынче конкистадоры.


По сравнению с многими коллегами я по стажу работы в “МК” — салага. Мои без малого девять лет, безусловно, немало. Но это не 15, не 20 и тем более не 30 лет работы на одном месте. А какие воспоминания могут быть у салаги? В первую очередь о том, как его воспитывали.  

Для начала коротко о себе. “Понаехала тут” из Казахстана. В “Московский комсомолец” устроилась, что называется, с улицы: позвонила по внутреннему телефону с центрального входа “МК” редактору отдела политики Кате Деевой, была приглашена на собеседование, а затем — поработать вне штата. После месяца бурной, но бессмысленной деятельности (не опубликовали ни одной заметки) оказалась зачислена в штат. Помню переподписание моего контракта после года работы в “МК». “Это Наташа Галимова. Исполнительная. Работает ровно”, — говорит Катя Деева главному редактору Павлу Гусеву и просит повысить мне зарплату. “Да, работает ровно, — соглашается Павел Николаевич. — А надо работать с прорывами”. Зарплату мне не поднял. Потом рыдала в три ручья. Но в глубине души понимала, что главный редактор охарактеризовал мое творчество абсолютно верно. Так себе оно было. На троечку. С тех пор стала пытаться развивать активную “прорывную деятельность”.

 “Допрорывалась” до того, что редакция направила меня в президентский пул — освещать деятельность тогдашнего президента Путина, а затем и президента Медведева.  А теперь вот и заметку к юбилею газеты поручили написать...


Странно это. Вроде бы пришел в “МК” только вчера, а, оказывается, уже прошло шесть лет. И в памяти остались только какие-то мгновения, вопросы, ответы. И, конечно же, люди, которые здесь были и уже ушли. Но в первую очередь, которые есть сейчас.  

— А ты не Минкин, — сказал мне редактор, прочитавший мой первый в “МК” материал. (В котором реальная инфляция не копипастилась с Росстата и не доказывалась с помощью роста цен на замороженную курицу, а вычислялась через цены производителей, с учетом повышения стоимости за прошедший период тонны условного топлива.) Что в переводе на общедоступный язык означало: “Взял бы спросил экспертов. Твое мнение тут никому не интересно. Иди пиши и не выеживайся”.  

Для меня это было странно. “МК”, который я знал, который я чтил как читатель, в первую очередь славился “лица необщим выраженьем”. Здесь каждый имел право на свою точку зрения, пусть, наверное, и не на истину в последней инстанции, но аргументированную. Этим он всегда отличался. А тут — такая засада: право на собственное мнение надо заслужить. Но примерно через полгода довелось услышать: “Да ты не Минкин, ты другой”.  

С тех пор прошло уже много времени. Я сам достаточно долго редактор отдела. И мои отношения с “МК” — это прежде всего отношения с людьми, что здесь работают. У меня есть уже свои сотрудники. Которых я чуть ли не каждый день настраиваю на то, что они, конечно, “не Минкины”, но от того ничуть не хуже. Они другие. И у них получается. Собственно, мы и сильны только тем, что в командной работе стремимся сохранить индивидуальность каждого сотрудника нашего отдела. Отдела экономики.  

Юля Шестоперова. Высокая красивая блондинка, при виде которой у мужиков реально непроизвольно поворачиваются шеи. Вплоть до сворачивания. Знает все и вся про агропром, пищевую и ликеро-водочную промышленность. Первейший консультант по страховому делу. В нынешнем составе — ветеран отдела, не утратившая свежесть восприятия и не сработавшая свое перо.  

Таня Замахина. Наше рыжее чудо. Если за что возьмется — докопается до самой сути, пусть даже эта тема для нее совершенно новая. Сопровождая первых лиц государства в их визитах в составе пула, способна в самом обычном репортаже ввернуть всего лишь одну, но такую фразу, которая заставляет оценить всю картинку совершенно по-новому.  

Нина Кузьмина. По характеру — совершеннейшая оторва. Самая молодая в отделе. Но по серьезности подхода даст фору иному “старослужащему”. Одинаково эффективна и в выполнении рядовых репортажных заданий, и в общении и беседе с ведущими экономистами страны.  

Елена Мишина. С таких Боттичелли писал свои картины. Не преувеличиваю. Что не мешает ей работать над самыми серьезными темами в такие сроки, от которых иной профессор предпочел бы скорее повеситься. И с ярко выраженным к тому же талантом администратора-организатора.  

Когда мне говорят что-нибудь про “МК”, относя его к “желтой” прессе, я всегда отвечаю, что у нас материалы на любой вкус и цвет. Кому-то нравятся заметки про задохнувшихся хомячков в задницах у любителей полового экстрима, а кто-то читает интервью с академиками и аналитику про внешние долги, социальную политику или выход из кризиса. У нас все это есть. И каждый может найти то, что ему надо.  

Не знаю, правильно ли это. Но знаю другое. Сотрудникам нашего отдела нравится, что мы пишем не про хомячков. И мы стараемся делать это максимально доступно и интересно.  

P.S. А еще, конечно, мы всегда готовы прикрыть друг друга. Не называя персон (этого человека уже давно нет в отделе), могу сейчас признаться, что репортаж из Сиэттла несколько лет назад писал я, не выходя их кабинета на ул. 1905 года. И что примерно такая же ситуация приключилась и с Лондоном. И еще были случаи. Только главному не надо о них говорить. Жизнь не перестает устраивать кунштюки. И парировать их в конце концов вопрос профессионализма.


Можно сказать, что в “МК” меня привел Дмитрий Дибров, в то время рядовой корреспондент городского отдела газеты. “МК” образца 83-го года скромно занимал один этаж издательского комплекса “Московская правда”, но это было самое веселое место. До ночи стучали клавиши громоздких печатных машинок, в курилке рождались гениальные идеи, то там, то тут сбрасывались на бутылку и келейно выпивали.  

На верхнем этаже сидели серьезные люди из Главлита — попросту цензоры, которые не пропускали “вредные” материалы в печать. Однажды я написала репортаж с тусовки поклонниц Аллы Борисовны — цензоры вымарали имя певицы, но названия песен все же оставили, так что читатели прекрасно поняли, о ком идет речь. Почему сняли фамилию Примадонны — для меня загадка по сей день.  

Страшная история произошла с интервью Татьяны Толстой, в котором она впервые рассказала о “белых пятнах” в истории Ленинградской блокады. Цензура выгрызла из текста целые куски, но за некоторые фразы Татьяна Никитична билась насмерть. Не успел материал увидеть свет, как разразился жуткий скандал. “Комсомолка” напечатала гневную отповедь за подписью члена КПСС с 38-го года, что-то похожее появилось в “МК”, а Павла Николаевича вызвали на разборки в горком партии, после чего он несколько дней со мной не здоровался.  

Стояло фантасмагорическое время, когда генсеки умирали один за другим. В редакции траурная весть приходила, естественно, раньше, чем становилась достоянием общественной гласности. А вот распространять новость до официального сообщения было нельзя, но журналистов буквально распирало. Мы названивали родным и друзьям и давали намеки: “Слышишь, какая музыка играет?”, но доходило почему-то с трудом.  

А Черненко я даже благодарна. Своей смертью он спас меня от строгого выговора по меньшей мере. Накануне я дежурила “свежей головой”, то есть искала “блох” в сверстанном номере и подписывала его в свет. Ночью я торжественно вывела на свеженьких экземплярах “В свет!”, заработали типографские машины. А утром мне позвонили из редакции: “Прошла серьезная ошибка! Пропустили букву!” Подумаешь, букву, подумалось. Но, когда я открыла газету, меня прошиб холодный пот: на первой полосе аршинными буквами красовался заголовок: “КОРРЕСПОНДЕНТ ТАСС ПРЕДАЕТ”! Уже был назначен разбор полетов, но пришло сообщение о смерти Черненко, и про букву все забыли…  

И еще именно в длинном коридоре “МК” я встретила своего будущего мужа — Дмитрия Азарова. Сейчас он ведущий фотокорреспондент газеты “Коммерсантъ”. На нашей свадьбе гуляло полредакции, а счет за разбитые бокалы был астрономический. Так что в моей любви к “МК” очень много личного.


Время в “МК” несется стремительно. Только переведешь дух, звонит редактор отдела информации: “На выход!” Стас Скобло у меня вообще стал ассоциироваться с бедой: терактом, стихийным бедствием, пожаром... “Выход” может случиться в аэропорт прямо из редакции, и на сборы будет отведено 10 минут. В Сибирь можно улететь в одной футболке, а потом, за неимением времени и расчески, три дня не причесываться. Репортер и комфорт — понятия несовместимые. 

Однажды в приграничной молдавской деревеньке мне пришлось ночевать на лавке в баптистской церкви. А было дело, с экипажем “Ил–76” при двух градусах тепла я летела 9 часов по арктической трассе. В салоне были: тюки с мороженой рыбой, три лайки и я. “МК” — это высшая школа партизанского движения! Репортеру у нас надлежит действовать по принципу: “сел не в тот поезд — соскочи!” Впрочем, иной раз работа может быть полезной в быту. В воронежской глубинке меня научили плести веники, а в брянском селе — клеить из резиновых камер от покрышек калоши. Говорят, что психологи могут многое сказать о человеке, заглянув в ящик его письменного стола. У меня хранятся: мраморный окатыш с Байкала, медицинская книжка маньяка Пичушкина, засушенный цветок, сорванный через год на месте сошедшего ледника Колка, стихи пожизненно осужденного Васина, ругательное письмо в мой адрес из дома–интерната. За нагромождением вещей и событий чаще всего вспоминаются люди: старик эвенк, что в заполярном Тикси учил меня пить теплую оленью кровь. И неминуемая ангина отступила.  Бабка Наталья из Чернобыльской зоны, что жалела меня “за суматошную московскую жизнь”.


Свою задачу в “МК” формулирую просто до безобразия: бескорыстно “пиарить”, представлять публике молодых музыкантов — самых талантливых и образованных людей своего поколения, иные из которых — это подчеркиваю — уже сидят на чемоданах, не сегодня-завтра готовые сделать России ручкой “бай-бай”. И кто тогда здесь останется? Можно стерпеть загаженные подъезды, тотальную ложь и гнусь на всех уровнях, зная, что где-то на этаже звучит фортепиано — ребенок прикасается к Шопену.  

Я предпочел бы, чтобы мои дети жили, окруженные такими людьми, как Спиваков, Башмет, Мацуев, Алена Баева, Ксюша Жарко… Не будет их — не у кого будет учиться юным музыкантам, не будет музыкантов — не будет ничего. В самых страшных российских городах, где какой-нибудь химкомбинат как единственное градообразующее предприятие отправляет на тот свет мужчин и женщин уже в 40—45 лет, где в каждой подворотне с наступлением темноты стоит бесхозная обкуренная шпана, где люди на Новый год останутся без копейки, — даже в этой беспросветчине горит трогательным огоньком маленькая местная музыкальная школа, не сегодня основанная — так было принято строить города в СССР: универмаг, служба быта, турбюро, музшкола… Увы, далеко не все думают о том, какие люди будут жить в России завтра. И каждый текст приходится пробивать с кровью, у иных само слово “консерватория” уже вызывает смех. А в самой Московской консерватории именно “МК” — такая вся из себя “желтая газетенка” — пользуется уважением, о чем мне не раз говорили тамошние педагоги. Критика строить из себя — опять же, увы, — не приходится: критиковать, по сути, нечего. Может, в искусстве сейчас и происходят какие-то грандиозные процессы, но нам, из нашего времени они не видны. Пошлый ширпотреб и так пробьет себе местечко в газете в виде рекламы, а настоящим художникам надо помогать. Мое дело правое. Всё.


Наш роман хочется разбить на бессюжетные новеллы и спереть название у культовых европейских режиссеров: “МК”, я люблю тебя”…  

…В детстве я не могла оторвать маму от чтения газеты,поэтому однажды на ватманском листе издала новости из жизни соседей, став главным редактором “Домашнего комсомольца”. В “МК” прошли и студенческие годы: порой, чтобы закрыть редакционный бар, нашу компанию вытуривали оттуда сиреной воздушной тревоги.  

…Один из первых репортажей был о московском “дне” — малолетних проститутках с Курского вокзала. Наш “штатный Гиляровский” Дима Кафанов тогда с уважением сказал: “Далеко пойдет девочка, если в таком обществе ее уже принимают за свою!”  

…В редакционных командировках согласилась с классиком: умом Россию хрен поймешь… Однажды в поезде из Иркутска в Улан-Удэ мой сосед по купе настойчиво предлагал попробовать его любимые позы. Я грубо отшила Дон Жуана и считала свою честь оскорбленной, пока не вышла на платформу и не узрела кафе под названием “Горячие позы”. Оказалось, так у бурятов называются самолепные пельмени в бульоне.  

…А уж с читателями у журналистов “МК” самая сердешная любовь. Один как-то звонит и ругается: “Из-за вашего материала у меня случилось сразу два сердечных приступа!” Редакционный врач, который подносил мне нашатырь, объяснил, что такое возможно только в одном случае: “Если у вашего читателя два сердца!”  

Уважаемые друзья!  

Поздравляю всех сотрудников газеты с 90-летием со дня выхода в свет ее первого номера.  

Вы по праву можете гордиться тем, что “Московский комсомолец” популярен и хорошо известен во всех регионах нашей страны.  

Настоящие профессионалы, вы умеете оперативно и остро изложить факты, представить неожиданный взгляд на события. Созданный вами стиль подачи информации привлекателен для читателя. Свидетельство тому — многомиллионные тиражи.  

Сегодня, сохраняя верность своим лучшим традициям, газета продолжает динамично развиваться. Остается одной из самых читаемых в России. А новые издательские проекты помогают “МК” успешно осваивать зарубежные медиарынки.  

Желаю вам удачи и реализации намеченных планов.



Поздравляю вас с юбилеем — 90-летием со дня основания газеты.  

“Московский комсомолец” на протяжении многих лет является успешным, востребованным изданием, пользуется популярностью у огромной читательской аудитории. И это неудивительно. Ведь здесь работает целое созвездие талантливых журналистов и репортеров, замечательный коллектив увлеченных своим делом людей.
Несмотря на солидный возраст, газета всегда стремится быть современной. На ее полосах можно найти самые острые, оперативные репортажи с места событий, глубокие аналитические очерки и статьи, много интересной и полезной информации по широкому кругу тем.  

Очень важно, что вы не останавливаетесь на достигнутом, постоянно развиваетесь, реализуете новые, перспективные издательские проекты. И потому уверенно удерживаете лидирующие позиции на рынке современных печатных СМИ.  

Желаю вам творческих удач и всего самого доброго.



Дорогие друзья!  

От имени правительства Москвы и от себя лично сердечно поздравляю вас с 90-летием газеты “Московский комсомолец”!  

К знаменательному рубежу своей яркой биографии одно из старейших московских и российских печатных изданий подходит с уникальным творческим наследием и неизменно большим тиражом. Заслуженная и стабильная популярность — признак высокого класса, профессионализма нескольких поколений журналистов газеты-юбиляра.  

На протяжении без малого века новый день для десятков, сотен тысяч москвичей начинается с прочтения свежего номера “МК”. Ежедневное издание ведет летопись динамичной и насыщенной городской жизни, держит руку на пульсе столичных проблем, достижений и новых масштабных проектов.  

Выйдя из “комсомольского возраста”, газета давно и прочно вошла в историю отечественной прессы, в русло бурной общественной, экономической, политической, культурной жизни столицы и страны. “МК” по праву пользуется авторитетом у мастеров искусства и литературы. В разные годы на его страницах печатались Осип Мандельштам и Михаил Шолохов, Василий Шукшин и Юрий Трифонов, Юлиан Семенов и Константин Ваншенкин. Современные авторы стараются соответствовать высоко установленной планке работы с богатым русским словом.  

“Московский комсомолец” всегда отличали и отличают завидная репортерская хватка и острая публицистичность. Газета привлекает читателей последовательной приверженностью свободе слова, деятельной поддержкой подлинной демократии, непримиримой борьбой против чванства, политиканства, разгильдяйства и других уродливых явлений нашей жизни.  

Задиристый, напористый, ершистый, интересный — таким все мы знаем и любим “Московский комсомолец”, который всегда актуален и устремлен в будущее.
Убежден, что “МК” и впредь будет укреплять связи с читателями, сопереживать их проблемам и бороться за их интересы. А значит,  останется ведущим столичным изданием, надежным союзником городских властей в созидании достойной, честной и справедливой жизни москвичей.  

Желаю вам, дорогие друзья, вдохновенного творчества, новых успехов в важной и ответственной журналистской работе, крепкого здоровья и большого счастья!