Они работают под прицелом множества видеокамер. Через их руки за смену проходят миллионы рублей. Они первыми узнают о деноминации, но молчат как рыбы.
Спецкор “МК” на один день стала одной из “просвещенных”, проникла в святая святых Гознака — Московскую печатную фабрику.
Главный по режиму — Юрий Михайлович — наставляет на меня двустволку глаз. Долго сканирует, изучает документы. В своем кабинете просит оставить все лишнее. Лишним оказывается все, кроме блокнота и ручки.
Идем по стеклянной галерее в цеха. Мало того что фабрику охраняют, как государственную границу, кругом тонированные стекла со специальным покрытием. Любопытным из домов напротив не удастся ни увидеть, ни услышать, что творится внутри. К тому же стены фабрики — чуть ли не в метр толщиной. До революции в просторных цехах французский парфюмер Брокар производил душистое мыло и духи.
Ныне чтобы просочиться в производственный корпус, нужно миновать напичканный электроникой шлюз. На его двери предупреждающий знак: изображение мобильного телефона перечеркнуто жирной чертой. Начальник отдела режима, экономической и информационной безопасности Юрий Саленко замечает:
— Через сотовый без ведома хозяина можно получить любопытнейшую информацию.
Только успеваю заскочить в стеклянную будку шлюза, как дверь за мной притягивается магнитом. Чувствую себя как в мышеловке. Прикладываю к автомату пластиковую карточку, секунды тянутся, как часы… Я уже знаю, что в пропуски работников “зашиты” специальные шифры, согласно которым можно попасть только на определенный участок в определенное время. Наконец перед глазами зажигается зеленая стрелка. Мне разрешено следовать с сопровождающим только по коридору налево, на склад, где хранится особая банкнотная бумага.
Нарезанные на большие квадраты заготовки поступают с двух бумажных фабрик Гознака: Санкт-Петербургской и Краснокамской, что в Пермском крае.
На стеллажах — разноцветные кипы бумаги для разного номинала. На каждую из “простынок” уже нанесены водяные знаки и волокна, полимерные вставки и нити.
Это раньше банкнотную бумагу производили из древесно-целлюлозной массы и хлопка. Отсюда по праву и название деньгам — “деревянные”. Ныне купюры печатают на более дорогой бумаге, состоящей исключительно из высококачественного хлопка. Опытные партии так же, как доллары, производят из хлопка с добавлением льна.
— Такие банкноты отличаются долговечностью, они выдерживают 6 тысяч двойных перегибов, — говорит главный технолог фабрики Татьяна Игнатова. — Но частенько мне приходится слышать: “Что нынешние купюры? Вот раньше деньги были — хрустели в руках”.
По дороге в печатный цех интересуюсь: “Правда, что Гознак начал делать бактерицидные деньги?”
— Действительно, для регионов с жарким климатом мы выпустили опытные партии бумажных денег со специальными химическими добавками. Они призваны уменьшить количество болезнетворных бактерий.
Учет и контроль
Наши голоса тонут в шуме станков. Минуя очередной пропускной шлюз, попадаем в цех Орловской печати.
Громадная машина — ротационный пресс — методично заглатывает бумагу размером с ватман. В начале смены бригада вместе с кладовщиком в обязательном порядке на специальной машине пересчитывает количество банкнотных листов.
В недрах пресса каждый из листов проходит между валами-цилиндрами, которые наносят на бумагу — одновременно с двух сторон — точно совпадающие на просвет офсетные рисунки. Точность настройки оборудования — микронная, как у космической техники.
Около пресса стоят пластиковые ведра с краской. Ее состав — ноу–хау Гознака.
На прошедших сквозь пресс листах вырисовываются пятитысячные купюры. Забавно видеть 35 оттисков банкнот на одном листе. Подсчитываю — это же целых 175 тысяч рублей! Одной бумажкой!
Печатник Владимир Алексеевич, просматривая листы на просвет, пожимает плечами: “Для нас это всего лишь продукция, как на любом другом производстве”. Для мастера важно, чтобы на бумаге не было вкрапления мусора, на сленге печатников — “марашек”. “Деньгами банкноты станут, когда будут выпущены Центробанком в повседневную жизнь”, — добавляет печатник.
Я тяну носом. Говорят, что новенькие доллары пахнут зеленым яблоком. Наши банкноты — только типографской краской. Чтобы она высохла и закрепилась, листам дают два–три дня отлежаться.
Выясняем, что на изготовление тысячерублевой купюры уходит месяц, производственный цикл пятитысячной банкноты составляет два месяца.
А печатники в конце смены вновь подсчитывают количество отпечатанных банкнотных листов. Если вдруг хоть один пропадет (печатная машина может попросту зажевать лист), двери автоматически блокируются.
— Цех не покинет ни один рабочий, пока пропажа не найдется, — говорит главный по режиму Юрий Михайлович. — Иначе придется платить по номиналу. У бригады коллективная материальная ответственность.
Срок жизни “десятки” — 9 месяцев
Под прицелом вращающихся видеокамер наблюдаем, как на соседних участках наносят на листы-полуфабрикаты металлографию, трафаретные печати, прожигают банкноты крупных номиналов лазерной микроперфорацией. Неудивительно, что наши рубли по степени защищенности входят в число мировых лидеров.
В цехе нумерации на будущих деньгах проставляют порядковые номера. И только после этого банкнотные листы попадают в царство женщин — на листовую сортировку и упаковку.
За смену контролеру нужно просмотреть около 2,5 тысячи листов. На каждой “простынке” умещается, например, 28 оттисков 1000-рублевых купюр и 35 штук 50-рублевок. Причем просмотреть надо как с лицевой стороны, так и с оборотной.
Но парадокс. Случалось, что работницам фабрики всучали на рынке фальшивые деньги! Контролеры до такой степени были уверены в купюрах, которые прошли многоступенчатый контроль на фабрике, что не замечали подделок.
Видим, как ближайшие к нам женщины–контролеры листают кипу листов с десятирублевками. Мы уже знаем: постепенно эти банкноты заменят монетами. А все из–за срока жизни. Бумажные “десятки” находятся в обращении 7—9 месяцев, а монеты — до 20 лет.
Да что там говорить, в Австралии, Сингапуре и Вьетнаме стали выпускать пластиковые банкноты. Но России, как нам объяснили, это не грозит. Новинка подходит только для стран с влажным климатом. При наших морозах пластик будет хрупким, деньги быстро выйдут из строя.
— А деньги с электронным чипом в будущем возможны? — допытываюсь я у главного технолога.
— Вполне. Это может стать еще одной защитой от подделок.
Хранить гостайну!
Насмотревшись за день на “простыни” банкнот, мы перестаем воспринимать их как денежные знаки. На самом деле — всего лишь продукция.
Но так бывает не всегда. Мастера печатной фабрики помнят немало случаев, когда экскурсантов со слабой психикой приходилось буквально оттаскивать от стопок бумаг с оттисками купюр.
Претендентов на работу после всевозможных проверок также ведут показывать цеха. Если заметят, что у новичка глаз на деньги горит, тут же отказывают ему в работе.
Устроиться на Гознак ох как непросто. Так как работа связана с гостайнами, требуется поручительство от двух человек, как правило, родственников. На фабрике традиционно работает множество семейных династий. Следом за претендента берутся надзорные органы из ФСБ. Если выяснится, что соискатель скрыл, что один из его родственников, пусть даже дальних, судим, тут же выносят вердикт: “Дальнейшая проверка нецелесообразна”.
Не терпят на Гознаке и болтливых. Каждый из работников дает подписку о неразглашении.
Печатники, контролеры, машинисты сортировочных автоматов первыми узнают о деноминации и денежной реформе. Запасы новых купюр, наравне со старыми, они начинают печатать чуть ли не за год до их выхода в оборот. Но бригадные молчат как рыбы.
— Пока заказчик — Центробанк — не выступит с объявлением, пока не получим письмо с пометкой “рассекретить”, у всех рот на замке, — говорит главный по режиму Саленко.
Было дело, хранили гостайну работники Гознака, печатая новые банкноты, а Борис Ельцин взял и выдал ненароком в одной из поездок по стране новость о скором выходе новых денежных знаков. Вся конфиденциальная информация пошла насмарку.
Не называйте нас “печатным станком”
Тем временем рабочая смена подходит к концу. Мы попадаем в цех готовой продукции.
Через весь зал резиновой змеей тянется транспортерная лента. Мимо, за прозрачной пластиковой стеной, стопка листов с напечатанными купюрами со скоростью 4 метра в минуту плывет навстречу полуметровым ножам. Идет продольная резка, поперечная, и на автоматической линии появляются ровненькие пачки банкнот. Остается их перевязать бумажными лентами-бандеролями с указанием даты, номера бригады и клейма, собрать в блоки и запаять в термопленку.
У стены на деревянной платформе высится пирамида упакованных банкнот. “Шесть миллионов десятирублевок, — говорят как о чем–то обыденном работницы. — Если бы были 5-тысячные купюры, то лежало бы 3 миллиарда”.
— Неужели не бывает краж и недостач? — спрашиваю у контролеров.
— На учете каждая купюра. Было дело, машина в конце рабочего дня в клочья разорвала одну банкноту. Мы всей бригадой ползали на коленках, собирали и склеивали ее по кусочкам. Как только собрали банкноту целиком, нам разрешили покинуть цех.
А случай воровства на печатной фабрике случился лишь однажды. Старожилы вспоминают, как в 1991 году молодой рабочий погорел на советских червонцах. Парень укладывал пачки денег в бандероли и втихаря выдергивал из них по нескольку купюр. Рабочего скоро повязали, дали пять лет колонии общего режима.
Текучести кадров на фабрике нет, как и вакансий. На Гознаке работой дорожат. Печатников привлекает стабильность, социальные гарантии и хорошая зарплата. В зависимости от участка рабочие и контролеры получают от 25 до 50 тысяч рублей плюс премиальные.
Вокруг Гознака ходит множество слухов и легенд. Недавно в интернете кто–то выложил эскизы новых российских банкнот с тремя обрезанными нулями.
— Это либо шутник, либо провокатор, — устало замечают печатники. — Так и напиши — мы не печатаем и не собираемся печатать банкноты с обрезанными нулями.
Обижает работников фабрики, как иные из граждан обращаются с деньгами — комкают и засовывают купюры в карманы. А еще — когда их многосложный цикл производства называют “печатным станком”.
