Почему у нас так много политических убийств? (У нас и бытовых убийств очень много, но это в основном по пьянке. А речь о заказных — расчетливых, профессиональных.)
Западные спецслужбы вооружены не хуже наших, так же аморальны и беспощадны. Почему они не убивают журналистов?
Там недовольство властями резко выражает общество (забастовки, демонстрации и пр.). Журналист всего лишь сообщает об этом недовольстве. И если его убить — проблема не исчезнет. Наоборот, общество разгневается еще больше.
А у нас недовольство тихое, шепотом. Если кто и орет — то в курилке, на кухне, но не на площади. И журналист у нас звучит громче, чем митинг. На митинге сто человек, а читателей миллион. У нас журналист формулирует проблему и предъявляет ее властям. Убить его. Нет человека — нет проблемы.
* * *
Министр обороны Грачев прославился двумя фразами.
Первая: “Одним полком за два часа”. Так он оценивал, сколько времени и какие силы потребуются для наведения порядка в Чечне. Эта фраза говорит только о его умственных способностях. Он ошибся в четыре с лишним миллиона раз, но с кем не бывает.
Вторая: “Мальчики умирали с улыбкой на устах”. Эту фразу вспоминают реже, хотя она гораздо важнее, чем первая.
Грачев сказал это, гневаясь на журналистов. Мы (печатно) критиковали его за новогодний штурм Грозного. В ночь на 1 января 1995 года наша армия по вине бездарного (и, очень может быть, пьяного) командования потеряла около полутора тысяч человек. В основном — молодняк.
А Грачев орал на нас: “Мальчики умирали с улыбкой на устах!!!” — он имел в виду, что они были счастливы умереть за Родину.
Что ж, может быть, кто-то из них и верил, что умирает за Родину. Мы же не знаем, о чем они думали в этот момент (если успели о чем-нибудь подумать).
Вопрос в другом. Где в это время был Грачев?
Чтобы увидеть улыбки мальчиков, погибающих в бою, надо быть перед ними. И желательно, чтобы было светло.
Там была ночь, а Грачева там не было. Вероятно, он и замерзшие трупы потом не видел. Ледяной оскал не похож на улыбку.
…Журналисты написали, ТВ показало Грачева, орущего: “Мальчики умирали с улыбкой на устах!!!” — рожа была злая, красная, похоже, пьяная.
Население России почитало газеты, посмотрело телевизор. И армия (неотъемлемая часть общества) почитала, посмотрела. И солдатские матери, и солдатские отцы, жены, братья и сестры (немалая часть общества) почитали, посмотрели, получили похоронки, потом гробы… И что? Ничего. Министр продолжал командовать войной.
Сам он в отставку не ушел; какой контраст с бедной провинциальной учительницей, которая никогда не произносила высокопарных речей об офицерской чести, но покончила с собой, хотя совсем не была виновата в гибели своих учениц в рухнувшей школе.
Ельцин снял Грачева спустя полтора года, когда понадобились голоса на президентских выборах-96.
А если бы население прочитало газеты, посмотрело телевизор и вышло бы на улицу… Если бы армия, возмущенная бездарным командованием, вылезла, опрокидывая бутылки, из-за стола (где офицеры говорят о своих министрах непередаваемо художественным матом) и вышла на улицу… Возможно, и впрямь хватило бы одной дивизии и двух часов, чтобы отправить министра в отставку.
Пресса сделала все. Общество не сделало ничего.
* * *
За два месяца до новогоднего штурма, в Москве был убит журналист Дмитрий Холодов. Следы вели к министру обороны. (На допросе он показал, что его слова: “Заткните ему (Холодову) рот” — не означали приказа убить.
Получалось, исполнители его неверно поняли.)
Тогда, в октябре-94, у общества хватило решимости прийти на похороны. И всё.
А если бы тогда добились отставки замаранного министра (Холодов — один из немногих, кто вскрыл грандиозное воровство в Западной группе войск; деньги шли не только Грачеву и генералам, деньги шли и в Кремль, к ближайшему окружению президента) — если бы тогда добились отставки, то не было бы новогоднего штурма. Это абсолютно точно. Потому что штурм этот был подарком Грачеву ко дню рождения (1 января).
Сняли бы за гибель одного журналиста, не погибли бы сотни мальчиков.
* * *
На Западе власть натыкается на протест общества. Общество заставило США вывести войска из Вьетнама, сменило власть в Белом доме; общественное мнение отправило президента Никсона в отставку (всего лишь за вранье); Билл Клинтон четыре часа как школьник выкручивался перед народом (всего лишь за вранье про Монику, а дело-то не стоило высосанного яйца). Называем только их, поскольку это президенты, верховные главнокомандующие, абсолютная вершина власти. Но и они подчинены и подсудны тамошнему закону и обществу.
А у нас коррумпированные могущественные власти натыкаются на одиночку. Холодов, Домников, Щекочихин, Политковская… Называем только их, потому что это убийства в столице и потому что это заказные политические убийства (бытовых версий нет). А по России — Юдина в Калмыкии, Евлоев в Ингушетии… (Почему мы говорим “коррумпированные могущественные”? Потому что могущественные честные не убивают, им не надо.)
У нас, даже если следы ведут не на самый верх, а всего лишь к министру, губернатору и т.п., следователи этих следов не видят. Дело ограничивается исполнителями, которым дают убежать за границу, прежде чем объявить в розыск.
А где же общество? Если бы Щекочихина в его попытках расследовать коррупцию поддержало бы большинство коллег — депутатов Госдумы, его не убили бы. Зачем коррупционерам (если расследование все равно будет продолжаться) вешать на себя вдобавок к воровству еще и мокрое дело?
* * *
Информации оглушительно много (радио, газеты, интернет), но общество не слышит. Это какое-то волшебство. Информация доходит до человека, но до человека не доходит. Физически она буквально вставлена в глаза и в уши, а до сознания не доходит.
Считается, что под сталинским террором не было общества, потому что не было информации. Тотальная цензура, тотальная блокада, “железный занавес”, глушилки вражеского радио.
Почему же общества нет теперь, когда ни цензуры, ни блокады, ни глушилок?
Люди стали жить в наушниках. Сами вставили себе глушилки. Не ЦК КПСС, не КГБ глушат голос свободы и разума, а сами. Сами — никто не насилует — вставляют кольца в нос, веки, язык, пупок; вернулись в абсолютно дикарский мир. Называется “пирсинг”.
Через 10—15 лет вживят себе в мозг “музыку” (бздынь-бряк) и с этого момента станут радиоуправляемыми идиотами. Добровольно. Им скажут, что это модно, продвинуто, — и они вставят и даже заплатят за свое рабство.
Получается, что обожествляемая теперь информация и могущественные средства ее доставки не означают человеческого прогресса.
Грановского (лектора Московского университета в 1840-х) слышала вся Россия. Без ТВ, радио, интернета. Газеты были, но Грановского они не печатали. Белинского читала вся Россия (при ничтожных тиражах). Люди почему-то согласны были взахлеб читать чужое, а не писать (в блогах) свое.
Большинство блогов — это пирсинг: только ради того, чтобы на меня посмотрели. И кольца в носу (и других неудобных местах), и блоги демонстрируют не ум, не талант — ничего, кроме неутолимой жажды непрерывного внимания.
Грановский, Белинский — это не Дашкова, Толстая, Донцова, Акунин. Грановский, Белинский — это не мякина, а глубокие мысли, философия, история. Почему сегодняшнему гражданину они не по зубам?
Если ребенка год за годом кормить жидкой кашей, он не научится жевать; прикус вкривь и вкось, и его исправляют, надевая пластинки и проволочки.
Всего сто лет назад люди с детства читали Библию. Сегодня она не по зубам. Длинно, непонятно, без картинок. Если сто лет назад она была понятна, то мы поумнели или поглупели?
Цивилизация отучает работать руками. Шить, готовить, строгать, паять и др. и пр. Достаточно уметь втыкать карточку и нажимать кнопки. Может быть, точно так же цивилизация ослабляет мозги — постоянно включенные компьютер и телевизор не дают думать. Раньше у человека еще была пауза для мыслей. Между домом (где телевизор) и работой была дорога. На фотографиях 1960—1980 видно, что 99 из 100 пассажиров метро — читают (даже стоя). Теперь все больше народу с наушниками, они ни секунды не думают сами, что-то звучит у них в ушах непрерывно — на улице, в метро, в лифте.
А если народ не думает, то он кто?
А он — никто. Точнее: не кто, а что. Народ — неодушевленное.
Великий, могучий, правдивый и свободный русский язык (надо бы добавить еще и бесстрашный) утверждает, что народ — предмет неодушевленный. Русский язык не позволяет сказать: “В этом надо винить народа” (кого?). По-русски можно сказать только: “В этом надо винить народ” (что?). И благодарить (кого?) народа нельзя.
Скот — это может быть одна особь (бык, хряк, грубый человек). И это существа одушевленные.
Винить скота — значит винить этого неверного мужа, одушевленного грубияна (кого?).
Скот — это может быть стадо. Винить скот за вытоптанное поле — значит винить неодушевленное стадо (что?).
Выходит, собрание одушевленных есть нечто неодушевленное. Человечество — что, а два человека — кто.
* * *
В октябре 1994-го на похороны Холодова пришли десятки тысяч.
В октябре 2006-го на похороны Политковской пришло две тысячи. (А жителей в Москве за эти годы стало на два миллиона больше.)
Грубо говоря, общество за 10 лет уменьшилось в 10-15 раз. Оно не в состоянии выполнять свои обязанности.
Это моральный дефолт.
Пример сегодняшнего дня — история Бахминой. Мать двоих малолетних детей отсидела больше половины срока, имеет абсолютно положительную характеристику от лагерного начальства, осуждена за ненасильственное преступление, беременна на восьмом месяце. Ей по закону (и по-человечески) положено условно-досрочное освобождение. А президент вообще может помиловать ее мгновенно (чтобы ребенок родился на свободе, а не в тюремной больнице из-за бесконечной судебной волокиты с рассмотрениями очередных жалоб и ходатайств, которые наша почта возит дольше, чем в ХVI веке).
29 сентября этот вопрос был поднят в “МК” в статье “Царская милость” под рубрикой “Письма президенту”.
9 октября в интернете начался сбор подписей под обращением к президенту о помиловании Бахминой. И за десять дней набралось 40 тысяч подписантов. Вроде много.
Но ведь это не только москвичи. Вся Россия получила (с доставкой на дом) возможность выразить гражданские чувства. (Вдобавок — все русское зарубежье. Под прошением о помиловании есть подписи из Германии, Америки, Австралии, Франции…)
Похороны — это несколько часов, дождь, холод, необходимость куда-то ехать. Подпись — несколько секунд у компьютера, не выходя из тепла. Блогеров миллионы. Результат — сотые доли процента.
Знаменитые подписанты восхищаются сами собой в интернете и по радио: вот — подписал такой-то журналист! адвокат!! писатель!!! Но ведь это просто долг.
Одно дело — выступить на свой страх и риск, в одиночку. Другое — присоединиться к тысячам; тут храбрости вообще не надо.
Но без храбрости как-то обидно. И очередной блогер размещает 16 октября очень храбрый текст о Бахминой — используются термины “месть, безжалостность, ненависть, подлость, живодер” и т.п.
Мы не спорим с оценкой властей; право иметь собственное мнение и свободно его выражать записано в Конституции. Мы, случалось, писали и резче. Вопрос в другом.
Чего добивается блогер? Если показать свою храброту — то немного опоздал. А если он все-таки заботится не о себе, любимом, а о беременной зэчке, то есть простой понятный закон: не навреди. Помилование получить и так очень трудно, а уж оскорбления и хамство — явно худший способ добиться милосердия. Будь в тюрьме беременная жена этого блогера, возможно, он вел бы себя вежливее. Но ведь в зоне чужая баба; дай-ка я покажу миру свою отвагу за ее счет.
Как сделать, чтобы заметили в многотысячной виртуальной толпе? А надо взять виртуальную канистру с бензином и совершить виртуальное самосожжение.
…Парадокс нашего электронного времени: связь разделила людей. Всемирная сеть (интернет) — иллюзорное единство.
В реальности — ты один дома. Один в подъезде. Один на улице…
Фантасты сочиняли будущее, где еду заменяют таблетки. Жизнь сложилась иначе. Беседу заменили нажатием кнопок. Это общение (как порнооткрытки вместо любви): без глаз, без голоса, интонации, жеста. Мертвая скобка вместо улыбки.
