Ведь мы со школы помним, что человек создан для счастья, как птица для полета. Но вся беда в том, что счастье — постоянно ускользающая штука. Бывает, конечно, что осознаешь его сразу, но чаще понимание приходит через месяцы и годы. Каждый задним умом крепок. Тем не менее фотографий, от которых веет сильнейшей энергией радости, иногда вроде беспричинной, совсем немало. Просто хороший репортер — это тонко видящий человек, не забывающий для порядка нажимать кнопку затвора.
В раннем детстве, когда весна уже переваливала за середину марта, я выходил с покойным дедом гулять и еще на лестничной клетке ясно понимал, что зиме конец. Другая жизнь — без пальто, шапки, на даче — уже на подходе. Яркое весеннее солнце било в огромные лестничные окна восьмого этажа, и ясная тень от рамы светло-серым крестом лежала на стене и потолке. Прошло много лет. Но этого божественного света мне не хватает каждую весну. О нем я вспоминаю всегда, когда выхожу в апреле от родителей на все ту же лестничную площадку.
Был ли я тогда счастлив? Это в целом дешевый вопрос, подразумевающий банальный ответ. Счастливым можно быть в любом возрасте. Но свет я тот помню. И воспоминание это острое.
Рубеж 50—60-х, поездка в Бразилию стала для легендарного швейцарского фотографа Рене Бурри каким-то фантастическим прорывом. Он привез оттуда несколько просто великих карточек, сразу встав вровень с крупнейшими мастерами “Магнума”, включая отца-основателя агентства Анри Картье-Брессона. “ФА” уже несколько раз печатал снимки Бурри из этой серии. Один из них — “люди в черном” на крыше одного из небоскребов Рио-де-Жанейро — безусловно, войдет в самые жесткие сборники лучших снимков тех времен.
Видимо, молодой швейцарец (тогда ему было 27 лет) был так победителен в своем счастье, что везло ему невероятно. Впрочем, везет сильнейшим. Сегодня для рубрики я выбрал фото, которое наверняка является не самым ярким из привезенных Бурри из того путешествия. Но которое четко ассоциируется у меня с той самой тенью от рамы на стене в родительском подъезде. И которое, мне кажется, удивительно передает настроение, в котором тогда пребывал начинающий мастер. Более того, заряжает этим настроением зрителей.
Солнечный вечер. Обыкновенный перекресток Сан-Паулу. Т-образные трамвайные пути задают композиции все тот же крест, равновесие и симметричность. Рельсы буквально горят на солнце, слепя и фотографа, и зрителей. Теплая, радостная, но в то же время чем-то щемящая и грустная атмосфера этого вечера схвачена навсегда (может, грустная именно потому, что все так прекрасно, но и это пройдет). Я люблю этот снимок, эти засвеченные рельсы. Восхищаюсь Бурри, который не просто щелкнул затвором, а передал то, что происходило с ним в тот вечер. Передал присутствие Бога, гармонии и красоты в мире. Поделился с нами своим счастьем.
Второй снимок в сегодняшней рубрике тоже принадлежит швейцарцу. Он сделан через четыре года после бразильской серии. Бытовая сцена 1964 года. Вечеринка в Германии. На диване немолодой, не слишком красивый, но, очевидно, состоятельный джентльмен. На него смотрит, не отводя глаз, молодая и очень привлекательная женщина. Мужчина еще как бы держит дистанцию, он еще не вышел за границы своего футляра. Но между участниками этой пары уже есть отношения. Они видны окружающим. А запечатленные на пленке и размноженные на бумаге эти отношения уже десятилетия цепляют смотрящих снимок.
Причем тут счастье, было ли оно в этот момент в комнате, в которой проходила вечеринка? Сколько людей, столько и мнений. Например, моя помощница уверена, что девушка просто “снимает” подвернувшегося папика. Вроде бы на это же намекает изображение стомарковой банкноты, висящей над героями снимка. Но, мне кажется, любовь — не любовь, но что-то дама в этом “неравном” кавалере нашла. Она заинтересована по-настоящему. И это в ее взгляде видно. А если бы не было видно, то зачем бы это стал фотографировать Бурри? Нет, что-то в этой паре есть. На этом снимке не Бурри делится с нами своим брызгающим молодым чувством. Он сам получил в подарок что-то волшебное, случайно оказавшись на какой-то вечеринке. И не стал отворачиваться, пытаться запомнить, чтобы сохранить для себя хотя бы искру чужого дара. Он просто сфотографировал. И теперь эту искру, вместе с невольно возникающей улыбкой, имеем все мы.
Но сколько раз мы сами такое видим в собственной жизни — видим и тут же забываем. Или даже пытаемся не смотреть — мы же приличные люди. А ведь просто наблюдать чужое счастье, чужую радость и гармонию — это совсем немало. При соответствующем настрое подобное может много дать и сердцу и уму.
Теперь последнее. Зачем я вообще взял такую неконкретную, расползающуюся тему? Дело в том, что несколько недель назад я получил весьма любезное, хотя и анонимное письмо от читателя. В нем была похвала моим текстам, пожелание прокомментировать “главные снимки” последних лет — снимки Путина для журнала “Тайм” в рубрике “Человек года”. И в него же был вложен распечатанный рассказ Куприна “В трамвае”. Рассказ о том, какие непростые, трогательные и драматические отношения складываются между пассажирами переполненного вагона. Зеленым там был подчеркнут абзац: “Право, всё это как в жизни, …в которой также бессмысленно теснятся и толкаются люди, также подозрительно и злобно встречают вновь приходящих, также пугливо и замкнуто… жмутся к своим, …и также пропускают из-за нелепых, мелочных житейских правил то величайшее счастье, которое озаряет сердца людей только благодаря случаю, мимоходом”.
Я решил, что снимки Путина пока могут подождать. К тому же о фотопортретах Владимира Владимировича в “ФА” речь шла по крайней мере дважды. А вот рассказ с подчеркнутым абзацем меня раззадорил.
Момент — и все меняется. Счастье постучалось и прошло мимо, а нас опять не было дома. Разве не трагедия? Разве в силу своей моментальности это не тема для фотографий?
