Собственно, по-другому и случиться, наверное, не могло. Человек, бросивший вызов системе, непременно должен быть этой системой раздавлен; иначе фундамент страха, на котором она держится, начнет рассыпаться.
Если бы Довгия оправдали, блистательной карьере Бастрыкина наступил бы конец. Поэтому на карту было поставлено все: обработка присяжных, подготовка свидетелей. В последний день судебного следствия Бастрыкин даже лично пришел давать показания, даром что ни малейшего удовольствия от этого не испытывал.
Приговор опальному начальнику ГСУ СКП стал очередной победой системы. Вполне закономерной и оттого — еще более омерзительной…
Который день подряд мне не дает покоя одна мысль. Если бы время можно было отмотать, как кинопленку, назад, стал бы я вновь убеждать Дмитрия Довгия вступить в схватку со своим ведомством, заранее зная, к чему это приведет? Что наградой за откровенность станут для него сфабрикованное уголовное дело, тюремная камера, приговор?
Честно скажу: не знаю…
Мы познакомились с Довгием уже после его отстранения от должности. Хорошо помню смятение, в котором он пребывал. Вся привычная система координат рухнула в один момент. Он словно летел в пропасть, пытаясь ухватиться за любую соломинку.
Довгий никак не мог взять в толк, что Бастрыкин, с которым проработали они долгих 7 лет, полностью от него отказался. И самое главное — он не понимал, в чем его вина; и не понимает, кстати, этого по сей день.
Наверное, если бы Бастрыкин пригласил его, объяснился — Довгию было бы проще. Вряд ли бы полез он тогда на баррикады. Но Бастрыкин, видимо, боялся этого тяжелого разговора; или — ему просто нечего было сказать…
Я далек от того, чтобы идеализировать Довгия; до тех пор, пока находился он при власти, муки совести ничуть не терзали его. Беспрекословно выполнял команды начальства, инспирировал уголовные дела; а если и спорил с Бастрыкиным — то исключительно по технике, но никак не по сути.
Революция, пожирающая своих детей, — сюжет столь же классический, сколь и вечный; то, что сотворили в итоге с Довгием, прежде он сам проделывал с другими не раз. Однако это ровным счетом бывших его коллег не обеляет; беззаконие невозможно оправдать никакими благородными помыслами.
Да благородством здесь и не пахло. Довгий защищался от Бастрыкина. Бастрыкин — от Довгия. Просто силы оказались слишком неравны…
* * *
За судебной шумихой предыстория этого конфликта как-то забылась, отошла на второй план. Однако без краткой хотя бы ретроспективы понять суть происходящего никак невозможно.
До прошлой весны карьера Дмитрия Довгия складывалась вполне успешно. Знакомство с Александром Бастрыкиным стало для него счастливым лотерейным билетом; куда бы ни продвигали Бастрыкина, он везде тащил за собой Довгия: так было и в юстиции, и в МВД, и в Генпрокуратуре. Так стало и в Следственном комитете, где Довгия поставили во главу ключевого подразделения — Главного следственного управления; при том, что никакого серьезного опыта следственной работы у него не имелось.
Но Довгий обладал неизмеримо большим преимуществом; он был доверенным человеком Бастрыкина. И это говорило уже само за себя.
Кстати, к всеобщему удивлению, Довгий оказался совсем неплохим начальником ГСУ. Многие следователи рассказывали мне, что он лично вникал в уголовные дела, ежедневно до поздней ночи засиживался за чтением протоколов и очных ставок.
Правда, когда речь шла о прямых приказах Бастрыкина, все процессуальные тонкости отходили на второй план. Именно Довгий принимал непосредственное участие в фабрикации обвинений против генералов наркоконтроля, зам. министра финансов Сергея Сторчака.
К чести его следует, однако, заметить, что время от времени, если дело доходило до совсем уж откровенного произвола, он пытался спорить со своим руководством. На суде Бастрыкин расскажет, что впервые начал сомневаться в Довгии, когда тот предложил освободить Василия Алексаняна — тяжело больного, приговоренного к смерти начальника правового управления ЮКОСа. (Впоследствии Алексаняна все равно пришлось отпускать.)
Так продолжалось вплоть до 20 марта 2008-го. Пока Довгия не вызвал к себе Бастрыкин и не объявил, что отстраняет его от занимаемой должности. Поводом к этому послужили рапорты двух следователей — Зигмунда Ложиса и Сергея Чернышова, — в которых они обвинили Довгия в коррупции.
О том, за что Довгий сегодня осужден, в рапортах не было ни слова. Фигурировали в них совсем другие обстоятельства. Якобы начальник ГСУ получил 1,5 миллиона долларов от директора компании “Петро-Юнион” Ильи Клигмана, обвиняющегося в мошенничестве, и еще 2 миллиона евро — за освобождение из тюрьмы зампреда правления “Траст-банка” Олега Коляды, арестованного по делу хищений из “Томскнефти”.
Забегая вперед, скажу, что все попытки пристегнуть Довгия к этим делам закончились полным фиаско, хотя СКП и очень старался. В отношении Ильи Клигмана было даже возбуждено еще одно уголовное дело — о попытке дачи взятки руководителям ГСУ СКП, но оно благополучно почило в бозе.
Все улики против Довгия ограничивались тем, что он дважды принимал у себя в кабинете тестя Клигмана — первого вице-губернатора Владимирской области Владимира Веретенникова. И будто бы после этого Клигмана попытались выпустить на волю. Однако и сам Веретенников, и его зять оговаривать Довгия упорно отказывались; а без их показаний — скроить дело никак не получалось…
Итак, 20 марта Довгия отстраняют от занимаемой должности. В отношении него начата служебная проверка, которая ничего существенного не находит. 21 апреля — в день рождения, демонстративно! — Довгия увольняют из СКП “за разглашение сведений конфиденциального характера” и “несоблюдение ограничений, связанных со службой в прокуратуре”. Ничего конкретного предъявить ему так и не смогли, и истинная подоплека произошедшего по-прежнему осталась загадкой.
(Сам Довгий считал, что пал жертвой в аппаратной борьбе; дескать, конкуренты за близость к бастрыкинскому телу наговорили про него всяких гадостей председателю СКП, а тот — поверил.)
Но еще раньше — 2 апреля — Довгий пишет рапорт президенту Путину. На 5 листах он кратко излагает то, что повторит потом в своем громком интервью, напечатанном мной в прошлом мае.
О том, что Бастрыкиным управляют спецслужбы и он заставляет возбуждать “политические” дела по одним только оперативным справкам. Что генералы наркоконтроля были арестованы без каких-либо доказательств и оснований, а возбудить дело по кувейтскому долгу против Сторчака многократно приказывал ему лично председатель СКП. Что Следственный комитет превращается в машину для отрубания голов.
“…вынужден констатировать, что Следственный комитет как независимый орган, осуществляющий свою деятельность по принципу беспристрастности и объективности, не состоялся. Напротив, в настоящее время А.И.Бастрыкин полностью попал под влияние ряда руководителей спецслужб…
Неоднократно оперативные материалы становились главным и единственным основанием к возбуждению уголовных дел. …Бастрыкин неоднократно давал мне личные незаконные указания, направленные на развал одних уголовных дел и на возбуждение других…”
Рапорт до президента дошел — Довгий знал это точно. Неизвестно, кстати, что вызвало у Бастрыкина большую ярость — этот рапорт или разоблачительное интервью. Но одно несомненно: Рубикон был перейден окончательно. Во что бы то ни стало главе СКП требовалось теперь отмыться от обвинений. Лучшего способа, чем отправить Довгия за решетку, он не нашел.
* * *
Еще перед тем, как делать с Довгием интервью, я откровенно спросил его: ты уверен, что за тобой ничего нет? лучше признайся сразу — потом будет хуже. Он ответил твердо: да, уверен.
Но для того, чтобы на руках твоих защелкнулись наручники, совсем и не требуется преступать закон. Посадить можно абсолютно любого. Был бы человек, а статья найдется.
Стоило только Довгию бросить в лицо Бастрыкину перчатку, как в СКП началась тотальная ревизия всех дел, к которым имел хоть какое-то отношение опальный начальник ГСУ. Следовало найти любой повод, любую зацепку — к чему можно было притянуть Довгия. И их поиски увенчались успехом.
Еще с 2006 года в Генпрокуратуре расследовалось дело о хищении 6 миллиардов рублей из компании “Томскнефть” — одно из ответвлений процесса по ЮКОСу.
В рамках следствия фигурировал некто Руслан Валитов, совладелец Инвестсоцбанка. Осенью 2008-го на него были даны показания, что он будто бы похитил часть векселей ЮКОСа, на которые и купил вышеназванный банк.
По поручению Довгия следователь Эльсултанов провел проверку и в возбуждении дела против Валитова отказал. Аналогичное заключение вынесла и начальник контрольно-процессуального управления СКП Людмила Куровская: состава преступления нет. И вот теперь — про Валитова снова вспомнили.
Отказной материал молниеносно был отменен. 15 июля Валитова вызвали на допрос. Главный вопрос, который интересовал следователей, — платил ли он кому-то за свою свободу. Валитов отвечал однозначно. Цитата из протокола его допроса: “Никто у меня никаких денег за непривлечение меня к уголовной ответственности за приобретение Инвестсоцбанка не требовал, никаких разговоров об этом не было”.
Что ж, не хочешь по-хорошему — будет по-плохому. В тот же день Валитову предъявляют обвинение в легализации преступно нажитых средств, задерживают и отправляют в ИВС. Через 6 дней отсидки в нем вдруг пробуждается “раскаяние”. Он “вспоминает”, что передал Довгию через бывшего сотрудника Главной военной прокуратуры Андрея Сагуру 750 тысяч евро. “Добровольное” заявление было написано 21 июля. А уже 23-го — Валитова выпускают: в связи с тем, что он “активно оказывает содействие следствию”.
Все это настолько очевидно, что не требует даже комментариев; Валитову просто не оставили выбора. Либо показания против Довгия и шанс обрести свободу. Либо — прежнее молчание и гарантированный приговор. Он предпочел первое. Хотя тут же и оказался в положении заложника: дело в отношении Валитова было выделено в отдельное производство. Остальные его подельники сидят уже на скамье подсудимых, а его будущее — целиком теперь в руках СКП…
Взятка — обвинение более чем серьезное. На одних лишь косвенных показаниях далеко не уедешь; эдак кто угодно покажет на любого: я, мол, давал ему взятку; по такому принципу полстраны пересажать придется. Нужны еще какие-то улики.
И здесь в дело вступают спецслужбы. Формально — оперативную разработку “взятки” Довгия вел Департамент обеспечения правопорядка на закрытых территориях и режимных объектах (ДРО) МВД. Фактически — занималось операцией совсем другое ведомство.
Кстати, на суде внятных объяснений, почему именно ДРО проводил разработку, так никто дать и не сумел; никакого отношения ни к СКП, ни к Довгию департамент этот, ведающий вопросами сугубо узкими (закрытые города, ядерные и космические объекты) не имел. Впрочем, все встает на свои места, если добавить, что координировал ход операции первый зам. начальника ДРО Василий Юрченко, работавший ранее по делу ЮКОСа и даже заработавший на Ходорковском орден Мужества и генерал-лейтенантские погоны. Все бумаги подписывал лично он.
Валитов — с Довгием не знаком. Но зато у них есть общий товарищ: бывший зам. начальника Следственного управления ГВП Андрей Сагура. Именно через него, если верить валитовским словам, он и передавал 750 тысяч евро Довгию.
Как это доказать? Очень просто. Согласно разработанной оперативной комбинации, более похожей на провокацию, Валитов под контролем оперативников выходит на Сагуру и объявляет, что хочет-де Довгию помочь восстановиться. У него есть надежные связи в ФСБ, он дружен лично с шефом Лубянки Александром Бортниковым и готов организовать им встречу.
Впоследствии Валитов будет уверять, что весь этот план — от начала и до конца — придумал сам. Все участие оперативников ограничивалось лишь тем, что его снабдили спецтехникой, дабы записал он переговоры на пленку.
Однако стенограммы этих бесед свидетельствуют об обратном. Валитов явно ведет себя не как герой-одиночка, да и вопросы, которые задает он Сагуре, из придуманной им легенды резко выбиваются.
Вот выдержка из первого их разговора, состоявшегося 28 июля:
Валитов: …значит, ситуация следующая. Я в принципе договорился, там есть убеждения по нему (по Довгию. — А.Х.) правильные. На сегодня одна только контора может регулировать ситуацию. Больше никто… Он в Москве?
Сагура: Как скажу, так и прилетит на следующий день.
В.: То есть мы могли бы встретиться втроем. Должен будет подъехать человек. Может, подъедет, может, не подъедет… Мне нужно проговорить, чтобы я от него услышал… готов, потому что так же не просто… Мы с ним проговариваем ситуацию…
С.: Может быть, мы туда, вот в тот вот ресторан, где мы день рождения отмечали, поедем?
В.: А, точно. На Николиной Горе.
С.: Да, да, да… (…)
В.: Ну ладно, Диме скажешь, чтобы у него были документы, хотя бы копии предъявленных вещей, или какие там у него есть вещи… Если он говорил, что… были материалы на Сечина. Это для него был бы козырь везде.
С.: Я тебя понимаю… Он мне единственный раз сказал, тогда еще, когда был (неразборчиво), а сейчас молчит. И я ему каждый раз пытался забросить: “Помнишь, ты говорил — документы?” Он как-то так ушел от разговора.
В: …документы есть. Нет, раз ушел от разговора, значит, документы есть…
Зачем обычному коммерсанту, за которого тщательно выдает себя Валитов, нужен компромат на вице-премьера Игоря Сечина? Зачем интересоваться ему, Довгий ли передал депутату Хинштейну материалы о чешской риелторской фирме, принадлежащей Бастрыкину? Понятно, что ответы требуются совсем другим людям; тем, кто разрабатывал эту операцию и под контролем выводил Валитова на встречи с Сагурой.
Вообще, фигура Валитова — крайне занятна. Сагура, например, был свято убежден, что перед ним — генерал внешней разведки, а весь его бизнес — лишь прикрытие для деятельности Ясенева. При том, что провести Сагуру на мякине было довольно сложно: сам он много лет прослужил в ГВП, тесно соприкасаясь со спецслужбами, а один из его сыновей — офицер органов безопасности.
В интернете о прошлом Валитова я обнаружил немало упоминаний. В 2004-м его обвиняли в попытке рейдерского захвата Пермского фанерного комбината, и только спешная болезнь помешала следователям взять под стражу “благородного” коммерсанта (ровно так величал его на процессе гособвинитель). В 2002-м — при аналогичных почти обстоятельствах он стал заместителем гендиректора ОАО “Мотовилихинские заводы”.
И всегда имя его окружал таинственный ореол человека, близкого к секретным службам. Едва ли не в единственном интервью, которое он дал в прошлой жизни одному из пермских изданий, сам Валитов на вопрос о трудовом пути ответил так:
“Вы знаете, я бы не хотел об этом говорить, поскольку по долгу службы длительное время был связан с государственной тайной”. После чего с гордостью сообщает, что в совет директоров компании “Русь”, от чьего имени он тогда действовал, “входят пять генералов, отдавших Родине всю свою жизнь”, которые “будут продолжать работать на благо нашей Родины”. В их числе — будто бы и экс-начальник советской внешней разведки Леонид Шебаршин.
Не знаю уж, что из этого правда, а что обычная рисовка (с недавних пор бравировать лубянской “крышей” стало крайне модным), но по всему видно, что игры спецслужб — для Валитова не новы.
С полученным заданием он справился отлично. Сагура привел ему на встречу Довгия. Это была их роковая ошибка.
Всего таких “задокументированных” контактов состоялось четыре, на двух из них присутствовал Довгий. И хотя ничего толком он не сказал, в основном отмалчиваясь и не реагируя на “пробросы” Валитова насчет полученных денег, этого оказалось вполне достаточно, чтобы его задержать.
18 августа Довгий приехал в ресторан, откуда, по заверениям Валитова, его должны были забрать в ФСБ, на встречу с директором. Но вместо Лубянки привезли совсем в другое место — в знакомую до боли штаб-квартиру СКП в Техническом переулке. Вскоре туда же был доставлен и Андрей Сагура; на суде он скажет, что еще перед началом допроса Валитов предложил ему дать показания против Довгия, и тогда из разряда организаторов преступления он перейдет в пособники и незамедлительно будет отпущен. Сагура — отказался…
* * *
На судебные заседания Валитов ходил как на работу — каждый день. Ничем не примечательный внешне человек в затрапезном, нарочито дешевом костюме; такие у меня в избирательном округе носят по праздникам директора лесхозов.
Глядя на него, трудно представить, что живет он в доме на Николиной Горе, купленном за 10 миллионов долларов, а в его гараже стоит “Астон Мартин” ценой в 350 тысяч “зелени”. Одно слово — конспирация!
Валитов молча забивался в уголок и лишь вполголоса матерился, когда адвокаты и подсудимые в очередной раз уличали его во лжи.
Он, например, заявлял, будто на первой же их встрече Довгий подтвердил факт получения денег, а потом пообещал, что вернет их все до копейки. Однако в записях разговоров ничего подобного не было и близко.
Вообще, по части прямых доказательств обвинений ничем особым похвастаться не могло. Показания Валитова — вот, пожалуй, и все.
Если бы суд проходил как положено — беспристрастно и непредвзято, — Довгий уже давно находился бы на свободе. Но это был самый натуральный театр, где все играли заранее отведенные им роли.
Один только пример. Валитов утверждал, что передал половину взятки в деревянной коробке из-под итальянского вина “Баролло”. Защита, однако, запросив магазины, в которых Валитов покупал это вино, получила официальную справку: “Баролло” в Россию в деревянных коробках не поставляется.
Что бы вы думали? Судья отказался приобщать справку к материалам дела: отношения это, мол, не имеет. Зато не увидел ничего дурного в том, что следствие оформило другую, аналогичную якобы коробку в качестве вещественного доказательства.
С тем же успехом по делу об убийстве можно признать вещдоком не нож, которым зарезали жертву, а похожий; исключительно — со слов обвиняемого.
Впрочем, это отнюдь не самый яркий момент в материалах уголовного дела. Даже обвинительное заключение начиналось здесь с абсолютного абсурда: в середине сентября 2007 года Довгий, “достоверно зная о положении Валитова, опасавшегося наступления негативных последствий (…), привлек к совершению преступления своего друга Сагуру… Согласно преступному плану, разработанному Довгием, Сагура должен был познакомиться с Валитовым и предложить ему решить вопрос об освобождении от уголовной ответственности за передачу через Сагуру взятки Довгию в размере 750 000 евро”.
Штука в том, что Довгий был назначен главой ГСУ СКП лишь 12 сентября и к середине месяца просто по определению не мог знать “о положении Валитова”; как не мог знать и о том, что следователь Чернышов будто бы собирается привлечь его к уголовной ответственности. Для этого ему необходимо было обладать даром провидения: дело по “Томскнефти” Чернышов примет к своему производству только 1 октября.
Более того, жена Валитова сняла деньги с банковского счета — якобы на взятку — даже до назначения еще Довгия: 28 августа и 7 сентября. В те дни прокурорским следствием руководили совсем другие люди.
Ну ладно. Предположим, следствие напутало с датами. Но как объяснить тогда парадоксальную вещь: в СКП достоверно знали, где и когда Сагура передал Довгию деньги от Валитова.
По версии обвинения, сделано это было в 2 приема. Первую сумму — 300 тысяч — он отдал 9 ноября возле своего дома на Новослободской. Вторую — оставшиеся 450 тысяч — у здания Следственного комитета в период с 26 по 29 февраля.
Впору и впрямь подумать о сверхъестественных силах (помнится, Бастрыкин год назад предлагал задействовать экстрасенсов для допросов; пусть черпают истину в подсознании).
Словам Валитова, где и когда он вручил Сагуре взятку, еще можно было поверить. Но как узнать место и время последующей передачи денег, если никаких свидетелей при том не присутствовало и вообще нет никаких доказательств, что Сагура с Довгием в те дни в принципе встречались?
Вывод следствия базировался лишь на одном. Вечером 9 ноября и Сагура, и Довгий не пользовались мобильными телефонами. Совпадение? Не скажите. Разве могут быть такие совпадения? Кроме того, оба они находились в это время в центре — это следовало из их билинга (фиксации передвижения мобильников). А значит — вполне могли встретиться.
И неважно, что и Сагура, и Довгий твердо стояли на своем, говоря, что в тот день друг с другом не виделись. В центре были? Были. Телефоны выключали? Выключали! Как есть — преступники!
Со вторым траншем — и того интереснее. Оставим в стороне логику и здравый смысл; надо быть крепко больным на голову, чтобы получать взятку прямо под окнами своего ведомства, где все утыкано камерами видеонаблюдения. (При том, что встречались они довольно часто и никакой нужды в подобной спешке у них не имелось.)
Обратимся лишь к фактам. Билинг телефона Сагуры действительно показал, что в те дни он был в районе Бауманской, возле Следственного комитета. Только вот незадача: из билинга невооруженным глазом видно, что Сагура находился в постоянном движении.
Детализация от 28 февраля.
9.28 — район ул. Красноказарменной (Лефортово).
9.33 — ул. Бауманская.
9.36 — уже Николоямская.
И так каждый день. (Сам Сагура объяснял это тем, что ездил по утрам на массаж.)
Иными словами — времени на то, чтобы передать деньги, у него просто не оставалось; если только не выбрасывать их на ходу из машины.
Я привожу лишь наиболее вопиющие, очевидные по своему безумию аспекты обвинения. На деле — их гораздо больше. Достаточно сказать, что следователь Эльсултанов, отказавший в возбуждении дела против Валитова, по-прежнему утверждает, что поступил по закону, и какое-либо давление со стороны Довгия отрицает.
Более того, именно Довгий настоял в декабре 2007 года на возобновление следствия по покупке Валитовым Инвестсоцбанка; для взяточника — действия довольно странные. Одной рукой он, выходит, брал с Валитова деньги за развал дела, а другой — это же дело активизировал.
Впрочем, искать логику здесь и не требуется. Была команда: Довгия посадить. Команда — выполнена. А уж какими методами — вопрос десятый…
* * *
Довгий всегда казался мне слабым человеком. Субтильная внешность, тихий голос.
Он и на публичную фронду с Бастрыкиным — так я, по крайней мере, тогда считал — решился исключительно потому, что заметался, не понимая, на каком свете находится.
После его ареста я очень боялся, что в камере он сломается окончательно; заставят наговорить сорок бочек арестантов, вплоть до того, что взяткой делился он потом со мной.
К чести Довгия, я ошибался. Дрогнул он один-единственный раз, когда написал в Прощеное воскресенье письмо Бастрыкину, прося простить все свои прегрешения — вольные и невольные. В необходимости такого письма убедили его подсаженные в камеру “наседки”; а на другое же утро Бастрыкин размахивал им, как флагом над рейхстагом: видите, он во всем раскаялся…
Да, Довгий — слабый человек. Но он оказался неизмеримо сильнее многих храбрецов и смельчаков; и уж точно — сильнее Бастрыкина.
Испытания не сломали, а лишь закалили его. И потому, несмотря на вынесенный вердикт, Довгий остался непобежденным.
Человека можно бросить за решетку, сфабриковать дело, осудить по спущенной сверху команде (именно так, я уверен, и было). В конце концов, можно даже убить. Но отнюдь не каждого — можно сломать. Слава Богу, человеческий дух не подвластен пока Следственному комитету.
Бастрыкин свято верил, что, посадив Довгия, он окончательно возьмет над ним верх. На деле же — вышло все наоборот. Приговор Довгию означает полную правоту всех выдвинутых им против бывшего начальника обвинений. И в тот день, когда Бастрыкина отправят наконец в долгожданную и позорную отставку, победа эта будет зафиксирована окончательно.
Вот только — скорей бы…
МЕЖДУ ТЕМ
В понедельник в Мосгорсуде состоялось обсуждение последствий вердикта, вынесенного присяжными. Прокуроры попросили приговорить Дмитрия Довгия к 10 годам лишения свободы в колонии строгого режима. А в качестве дополнительного наказания назначить ему штраф в 1 миллион рублей.
Когда слово предоставили самому подсудимому, он обратился к судье “как юрист к юристу” и попросил его, несмотря на обвинительный вердикт, воспользоваться данным ему законом правом и вынести оправдательный приговор. По его мнению, судья вполне может это сделать, поскольку “ни материалами предварительного следствия, ни в ходе судебного следствия не было установлено ни событие преступления”, ни его, Довгия, причастность к совершению преступления. Что касается характеристики, где говорится, что своими действиями Довгий “разваливал работу”, он заявил: “До сих пор следователи ко мне приходят и советуются, подарки приносят. Ничего я там не разваливал”. Сослался подсудимый и на свое слабое здоровье: “У меня опухоль в головном мозге. И как она себя поведет, я не знаю”.
Штраф, который для него запросил прокурор, подсудимый назвал “максимальным и жестоким”, ведь он давно не работает и у него престарелые родители, которым нужно помогать.
Исчерпав все аргументы, Довгий обреченно заметил: “Я, конечно, как законопослушный человек посижу, но почему столько?” И заметил, что чрезмерный срок наказания “озлобляет человека”. А напоследок еще и напомнил про “закон воздаяния”, пообещав, что справедливая природа “непременно разберется со всеми этими моментами”…
Внял ли судья его увещеваниям, станет известно уже сегодня.
