Через неделю после Перми случился другой кошмар — школьный расстрел в Бурятии. И уже было невозможно отмахнуться от того, что произошедшее — не частные случаи, а летальная угроза. «Резни, убийства, насилие в школах — логичный этап утраты нацией смыслового кода, но это и начало нового этапа — утраты человечности и целостности страны. И, возможно, этот вызов — сильнейший и страшнейший за всю нашу историю». Так я писал. Подобное вновь показалось некоторым «экспертам» кликушеством.
Но теперь — трагедия в Керчи, новая закономерность в необратимости зла. Что еще должно произойти, дабы мы задумались над переустройством той системы, в которой существуем? Сколько еще наши дети должны убивать наших детей? Сможем ли мы справиться с данной угрозой? Или привыкнем к подобным убийствам, и они станут еще одной строчкой в новостных лентах? К последнему есть предпосылки, потому что Керчь не открыла глаза людям — ни в верхах, ни в низах, — они опять мямлят невнятицу.
Часть людей уже в принципе не способна сострадать происходящему. Вместо участия они сыплют версиями, а часть заявляет: это постановка, от нас скрывают правду. Но что есть правда? Это убитые дети, их не вернуть. Это раненые дети, им нужно помочь. Но пока часть сдает кровь для пострадавших, другая упражняется в злословии. И, наконец, правда — это признание собственного поражения.
Глупо утверждать, будто подобное могло произойти где угодно. Нет, оно могло произойти лишь там, где для того были предпосылки. От духовного коллапса до отсутствия безопасности. Вахтерша и охранная фирма с 2 пистолетами на 80 человек — это не противостояние угрозе. И разбитая семья, где мать снимает квартиру, работая санитаркой в онкологическом диспансере, выживая, — идеальная среда для будущего убийцы. Зло сидит в каждом. Необходимы условия, чтобы оно утвердилось, а после завладело человеком.
Именно так произошло с Росляковым. И это трагедия не одного конкретно взятого подростка, а всего общества. Если нет семьи, первичного лона, то нет и нормальных детей. Мы долго повторяли, что это не так, но вот они кровавые доказательства. Пишут, что мать Рослякова пыталась выброситься из окна. До этого она принимала пострадавших. Затем узнала, что их ранил ее сын. Что произошло в душе этой женщины? Мать Рослякова сегодня самая несчастная женщина на свете.
Но как она жила до этого? Не успевала заниматься сыном, потому что была занята выживанием. И так сегодня живут сотни тысяч. Потому что забота о детях превратилась в их обеспечение, но не внимание, воспитание. Дай бог прокормить, а там разберемся. И это благодатная среда для роста инфернальных бактерий. Все эти детки, что сидят на вписках, снимают видео пыток, растут вне семьи. Ими занимается система, похожая на ту, что описал Голдинг в «Повелителе мух». А в головах — то, что Кроненберг назвал «Видеодромом».
Такая система построена на дегуманизации. В ней действуют злые силы, способные любого превратить в преступника. И эта же система, оберегая себя, воспитывает пассивность. Она делает человека бессильным перед любой угрозой, меж тем заставляя искать объяснения своему поведению. Человек не только не испытывает сомнений или мук совести, но пребывает в уверенности, что поступает верно. Отомстить учителям, сверстникам, всем — единственный метод обретения себя. Мир жесток, и чтобы победить его, нужно проявить еще большую жестокость.
Ошибка — думать, будто Росляков чудовище, генетический сбой. Нет, главный ужас в том, что чудовищна прежде всего система. Она рождает таких злодеев, а человек, остающийся человеком, должен приложить для этого сверхусилия, при этом его будут убеждать, что он поступает неправильно.
Да, Росляков, скорее всего, действовал не один. Сомнительно, что он мог сам сделать 9 взрывных устройств. Сомнительно, что у подростка из бедной семьи нашлось столько денег на оружие и патроны, при этом он смог получить соответствующее разрешение. Наверняка были те, кто спонсировал и вдохновлял Рослякова, готовил его, как шахида. Ведь не откровение: через социальные сети идет вербовка подростков. Находят тех, кто патологично жесток, кто обижен на жизнь, кто хочет самоутвердиться, после обрабатывают психологически, готовя на убой. Одни избивают, другие пытают животных, третьи устраивают массовые убийства.
Но у Рослякова есть соучастники в более широком смысле — это наше общество, все мы. Не популярная точка зрения, но единственно верная. Не принять ее — значит способствовать трагедиям в будущем. Коллективная вина — очень русское понятие, но напрочь утраченное. Как и сострадание, милосердие; нет больше общества. Мы — общество Я. И виноват тут — в той или иной мере — каждый. Потому что на определенном этапе для Рослякова было достаточно одного доброго слова, одного друга, одного часа заботы. Но не нашлось, а потом уже было поздно. Равнодушие, мутировавшее в жестокость.
Мы взяли чужие ценности и чужую систему, изуродовав ее до скотского состояния. В основе — либерально-рыночная мораль (все есть товар, все имеет цену), естественный отбор (культ жестокости в борьбе за жизненное пространство) и тотальное одиночество (никто никому не должен, но и ему не должны). Это сделали не убийцы-подростки, а взрослые. И не создали такой системе противовеса.
Хуже — они открестились от своих детей. Слишком заняты. А школа, как решили за нас, не должна воспитывать, а только давать знания. Но и знаний нет. Нет авторитетов, потому что в России создан образ учителя как побирушки, как лузера. И этот учитель, ведя героическую работу, выживает сам, но еще должен помочь выжить детям. Или не ведя — тогда он удаляется от своих учеников.
Те остаются один на один друг с другом в системе, похожей на ад. Культ силы декларируется сверху. Не добротой, не милосердием, а кулаками нужно решать каждый вопрос. Это почти официальная идеология. И школьники, студенты усвоили ее. Они упражняются в том, чтобы быть сильными: травят друг друга, унижают. Но не это ли — подчас в еще более извращенных формах — происходит в мире взрослых?
Однако обсуждение подобных Рослякову случаев скатывается в банальности, в скольжение по верхам так, чтобы зрителю было забавно и интересно. Подобная псевдодискуссия ведет лишь к одному: теряется суть, градус проблемы — и убийца превращается в кого-то вроде актера, не знающего, с кем он спал, а со временем, если повезет, перерастает в ролевую модель.
Так, а что теперь — после Керчи? Боюсь, то же самое, что и после Перми. Ничего, названное имитацией бурной деятельности. Образовательные учреждения будут шерстить проверками, доводя до исступления и без того задавленных работников. Понаставят рамок, понатыкают, где смогут заплатить, охранников, обнесут все заборами. Проведут идеологические уроки с замшелой риторикой. И депутаты проблеют что-нибудь о разрушительном воздействии фильмов и компьютерных игр. Вообще их риторика всегда отстает лет на 10. И, конечно, будет много-много запретов. Только спасет ли это от новых жертв?
Сомневаюсь. Потому что все это — лист подорожника на гниющую рану. В обсуждении керченской трагедии мы тонем в дьявольских мелочах, и наши ответные меры тоже становятся мелочными. А надо пересматривать все сферы жизни, менять всю систему. Потому что мы находимся в смысловом, ценностном, идеологическом, социальном, культурном тупике. И из него только один выход — в бездну. Ведь систему зла невозможно запретить, как невозможно запретить человеческие слабости и пороки. Можно лишь попытаться выстроить в ответ систему противовесов, систему созидания, если угодно.
Мы обязаны начать диалог с детьми, с подростками. Понять, чего они реально хотят, а не тыкать запретами и наставлениями. Обязаны полностью пересмотреть систему образования. Вспомнить, что педагоги — те, кто отвечает за сбережение народа. Вспомнить, к примеру, что детский психолог в школах и садиках — не украшение, а необходимость. Должны пересмотреть наш информационный контент, медиа-повестку, превратившуюся в кабак, где развратничают и стреляют. Обязаны изменить подход к семейным ценностям, а не принимать крах семьи как должное. Сама риторика нашей страны, нашего общества должна измениться. И, наконец, мы больше не можем существовать в как бы государстве с как бы законом и без какой бы то ни было справедливости. Важно устранить разрывы, существующие сегодня во всем: между поколениями, властью — народом, социальными слоями, зарплатами, идеологиями и т.д. Разрывы эти приводят к отторжению друг друга, а после к убийственной ненависти. Все остальное — вроде обеспечения безопасности и т.п. — лишь обязательное приложение к основной программе.
Есть ли у нас на это время? Болезнь уходит столько, сколько она приходила. А значит, потеряно слишком много. Но важно идти. И потому главный вопрос: есть ли у нас решимость и силы? И у власти, и у простых людей. Тут нужен подвиг. Как на войне. Собственно, то, что мы наблюдаем, и есть война. Война своих со своими внутри себя. Нет ничего труднее и мрачнее.
