Ситуация с общественными наблюдательными комиссиями сегодня напоминает анекдот: «Собрался Василий Иванович в клуб, стоит перед зеркалом в рейтузах и галстуке. «Почему в рейтузах?» — спрашивает Петька. «Так девок же все равно не будет». — «А почему в галстуке?» — «Так, может, будут...». Власть будто не определилась, что делать с ОНК, нужны ли они вообще. С одной стороны, законом об общественном контроле мы гордимся. Даже красуемся на глазах всего мира: смотрите, какое у нас гражданское общество — правозащитникам во все тюрьмы и все полицейские участки открыты двери! И надо признать, сама работа ОНК впечатляет Старый Свет (не случайно многие страны просят поделиться опытом), и, может быть, благодаря ей европейцы лишний раз не бросают камень в огород России.
Но, с другой стороны, власть делает все, чтобы уничтожить ОНК. И это ей почти удалось. Еще никогда общественные наблюдательные комиссии не были в столь плачевном положении. Ходить по СИЗО, колониям, ИВС — некому. Приведу в пример Москву. В последний набор ОНК попали почти 40 человек, но я зачастую не могу найти напарника для проверки (по закону ходить в пенитенциарные учреждения можно только по двое). По статистике, в этом году в среднем каждый член ОНК сходил в СИЗО всего... полтора раза. Неудивительно, что в некоторых ИВС члены ОНК не были больше года!
На днях прошла встреча всех начальников московских СИЗО, руководителей подразделений ФСИН с членами ОНК Москвы. Целая аудитория людей в погонах собралась, чтобы поговорить с правозащитниками и решить все наболевшие вопросы. На встречу пришли... четыре члена ОНК! Так стыдно, признаюсь, мне еще никогда не было за нашу комиссию. Где остальные?! Некоторых я, будучи заместителем председателя ОНК, видела за все время один раз или не видела вообще. Кто эти люди? Этот вопрос — Общественной палате, она выбирала членов ОНК. Те, кого рекомендовали председатель Совета по правам человека, уполномоченный по правам человека (между прочим, назначенные президентом), не прошли. Прошли другие, которых мы называем между собой «люди-невидимки».
Но даже те единицы настоящих правозащитников, которые попали в последний набор, постоянно сталкиваются все с новыми и новыми препятствиями. Приведу пару примеров. В СИЗО «Лефортово» запретили общаться с заключенными в камерах. Теперь арестантов (спросив, есть ли у них желание) вводят в специальное помещение. Многие отказываются, потому что боятся идти из камеры непонятно куда непонятно к кому. Или же им «рекомендуют» не ходить. Помню душераздирающий случай. Одна из осужденных за «измену по смс» Анник Кесян отказалась, по словам сотрудников, общаться с ОНК. Я решила проверить, так ли это. Меня подвели к двери камеры (внутрь не пустили). Стоя на пороге, через головы надзирателей я выкрикнула: «Вы точно не хотите поговорить? К нам обращалась ваша мать...» Она кивнула и опустила голову. Тут же двери камеры с грохотом захлопнули перед моим носом, и я не смогла больше ничего спросить. Уже потом, когда ее помиловал президент, Анник позвонила со словами: «Простите, что я отказалась. Понимаете, я не могла, хотя очень хотела. Спасибо вам, что попытались. Когда вы ушли, после вас остался легкий запах духов, для нас — запах воли, свободы. Мы всей камерой его долго-долго вспоминали».
Или другой пример. Следственный комитет с подачи спецслужб по-прежнему не пускает меня и других активных членов ОНК в «Матросскую Тишину» и «Кремлевский централ», сделав свидетелями по уголовному делу против тех, кто там сидит. Схема универсальная — «притянуть» правозащитника еще к парочке дел и закрыть доступ во все СИЗО...
Впрочем, заседание экспертной группы лишний раз подтвердило, насколько сильно «любят» правозащитников в Общественной палате. Все, что предложил внести в законопроект об ОНК представитель аппарата ОП Александр Юхно, ухудшает и без того печальное положение членов комиссии. Скажем, он предлагал запретить членам ОНК делать заявления от себя обществу и вообще, по сути, рассказывать обо всем СМИ. Как будто перед нами выступал не общественный деятель, а представитель силового ведомства!
Об истинном отношении ОП к ОНК говорит и такой занятный факт: до сих пор из Общественной палаты возвращаются письма заключенным с пометкой «адресата не существует» (поскольку у ОНК нет юридического адреса, мы долгое время использовали адрес ОП). Хотя глава ОП Фадеев мне лично обещал, что письма будут оставлять, пока у ОНК не появится собственный адрес. Самое смешное: ФСИН предложила использовать ее адрес, то есть заключенные отправляли бы жалобы на тюремщиков прямо им.
Все это происходит на фоне принятия Госдумой в первом чтении другого законопроекта, который ограничивает беседы членов ОНК с заключенными. Согласно ему говорить можно только об условиях содержания. То есть заключенный не сможет рассказать, как его избили в автозаке или что на воле у него ребенок и его надо спасать, и много-много чего еще. Да и вообще зачастую только в процессе беседы «обо всем и ни о чем» (кроме материалов уголовного дела) удается спасти человека от суицида, разговорить, чтобы он признался, что у него вымогают деньги или бьют и т.д. Если это запретить, то ОНК умрет. Вы этого хотите? Добить и без того полумертвого?! Вы или брюки наденьте, или галстук снимите.
