«Есть касание!»
— Почему орбитальная станция «Салют-7», перед тем как с ней была потеряна связь, пять месяцев оставалась необитаемой?
— Полеты в то время были построены так, что экипаж завершал определенную работу и покидал станцию. И дальше она летала в автоматическом режиме, управлялась с Земли. Со станцией проводились только контрольные сеансы радиосвязи. И уже готовилась программа следующей длительной экспедиции. На «Салют-7» должны были отправиться я, Александр Волков и Владимир Васютин. Экспедиция должна была стартовать 15 мая 1985-го.
— Как узнали, что со станцией была потеряна связь?
— 12 февраля в Центре подготовки космонавтов у нас шли плановые тренировки, когда стало известно, что на орбитальном комплексе «Салют-7» что-то произошло. Мы узнали, что со станцией потеряна связь. Никто не понимал: почему? Оператор ЦУП, увидев, что станция пришла в зону видимости на резервном, втором радиопередатчике (от перегрузки сработала автоматическая защита), не посоветовавшись с разработчиками, взял и снова переключил ее на первый, основной передатчик. А это было уже в конце зоны радиовидимости. И все. Станция переключилась, ушла на очередной виток. На следующем сеансе связи мы ее уже не видели. Последний отчет со станции свидетельствовал о серии коротких замыканий… Что произошло на борту — разгерметизация из-за попадания метеорита, пожар или взрыв — так и осталось загадкой.
Ситуация была доведена до руководства страны. Была создана специальная комиссия. Начали думать: что делать?
— 20-тонная неуправляемая станция «Салют-7» постепенно, виток за витком, снижалась. Была угроза, что она упадет на один из европейских городов?
— Это небольшие грузовики сгорают в атмосфере, а станция-то огромная, полностью могла и не сгореть. Поэтому такая угроза, конечно, была. Больших бед она бы не натворила, но во всем мире нагнеталась истерия. Особенно шумели американцы. Все ведь прослушивается. Они сразу поняли, что связи со станцией нет, что у русских что-то произошло. Рассказывая о неуправляемой советской станции, они подчеркивали, что она может упасть где угодно.
— Американцы могли захватить станцию?
— Все могло быть. В то время это никто не афишировал. Когда станция летала в автоматическом режиме, американцы были над нашим «Салютом-7». Есть соответствующие фотографии. Это было понятно и по баллистике. Пристыковаться к станции шаттл бы не смог: у американского челнока не было такого стыковочного узла. Но теоретически они могли захватить «Салют-7». Как это могло бы выглядеть? Подлетает шаттл к станции, летит рядом с ней. У них есть выдвижная стрела, посадят туда парочку космонавтов, они спилят солнечные батареи, а потом целиком погрузят «Салют-7» в грузовой отсек своего корабля и спустят на Землю. Наша станция по габаритам вполне могла там поместиться.
— На самом деле рассматривался вариант, чтобы сбить станцию ракетой?
— Никаких разговоров об этом не было. Может быть, кто-то в верхах и думал о запуске ракеты… Но все понимали, что на «Салюте-7» стоит новая, дорогостоящая аппаратура. Мы собирались еще долго работать на станции. Был запланирован интересный выход в открытый космос с использованием выдвижной платформы. Станция была нужна. Ее нужно было спасать. Выход был один: отправить на «Салют-7» экипаж.
— Как узнали, что эта миссия возложена на вас с Владимиром Джанибековым?
— Вопрос о бортинженере особо не обсуждался. Я готовился к полету на станцию. До этого дважды был дублером. Хорошо знал «Салют-7», принимал участие в ее проектировании. А вот командир требовался опытный, кто уже выполнял в космосе ручную стыковку. Таких было трое космонавтов. Но Леня Кизим только недавно вернулся из длительного полета. Юра Малышев не готовился по программе выхода в открытый космос, не знал эту станцию. Оставался Володя Джанибеков. Он уже четырежды побывал в космосе, в том числе дважды работал на станции «Салют-7». У него были ограничения от медиков на длительный полет. Но другой кандидатуры не было. Когда Алексей Леонов, руководивший нашей подготовкой, уговаривал Володю Джанибекова, пообещал: «Ты можешь взять с собой любого космонавта». А мы с Володей уже летали вместе на «Салюте-6», были добрыми друзьями. Он назвал мою фамилию. И отправился проходить медицинскую комиссию в военный госпиталь. Впереди было 4 месяца тренировок, на симуляторе стыковки мы отрабатывали самые разные ситуации.
— Вы должны были отправиться на корабле «Союз Т-13». Число 13 вас не смущало, вы не суеверны?
— Я живу в квартире №13. 13 марта 1981 года у меня была первая стыковка на корабле «Союз Т-4». Все прошло хорошо. Так что с числом 13 я дружу.
— Риск был огромный. Никто не знал, что вас ждет впереди. Вспомните, как вас провожали.
— Жена дала мне с собой две пуховые шапки, одну из них связала моя мама, другую сама Лиля. Интуиция жену не подвела. Потом эти шапки ох как пригодились нам на станции!
Провожали нас из Звездного городка. Это было 25 мая, за две недели до старта. А перед этим во всех газетах был напечатан указ по борьбе с алкоголизмом, который начинал действовать с 1 июня. По традиции все космонавты утром вместе завтракают, выпивают бокал шампанского. А тут сидим мы с дублерами и семьями. На столах стоят бутылки. И никого нет. Мы поняли, что кто-то из военных распорядился выполнить указ досрочно. И решили, что, пока за всех это шампанское не выпьем, не встанем из-за стола. Черт знает, куда нас отправляют — и не хотят проводить по-человечески! Забежавший к нам Слава Зудов поведал: «Там на берегу генералы ходят, ждут, когда вы закончите… Самолет стоит под парами». Пить с нами он отказался, сказав: «Я заместитель начальника политотдела, меня сразу уволят». А вот зашедший следом Алексей Архипович Леонов нас поддержал — выпил с нами по бокалу шампанского.
На выходе из профилактория собрался весь отряд космонавтов. Никто громких слов не говорил, все понимали, какие сюрпризы могут ждать нас впереди. Жены всплакнули. Мы отправились на Чкаловский аэродром. А 6 июня стартовали с Байконура в неизвестность… Генеральный конструктор, академик Валентин Петрович Глушко пожелал: «Счастливого полета, дорогие «Памиры»!»
— Нелегко было на высоте 300 километров над Землей найти мертвый «Салют-7»?
— Центр управления полетами примерно понимал, где она находится, орбита станции была известна. Но она каждый день спускалась вниз. Наши наземные станции слежения за космосом видели «Салют-7», но точное его местонахождение не знали.
По той программе, что была заложена в наш маршрут, мы, догоняя станцию, два дня выдавали импульсы, но «Салют-7» не видели. При выходе из тени, после очередного импульса, на расстоянии десяти километров вдруг заметили маленькую сверкающую точку. Станцию освещало солнце. Она была ярче, чем все звезды. Потом, выдавая импульсы, стали с ней сближаться.
— «Салют-7» летел на скорости 8 км/с, беспорядочно вращаясь. Как удалось поймать дезориентированную станцию и пристыковаться?
— Когда подошли поближе, перешли на ручное управление. Володя измерял расстояние до станции лазерным дальномером. Я делал расчет скорости, сравнивая ее с графиком. В руке держал секундомер, на ворсовую молнию на правой ноге у меня была закреплена вычислительная машина — калькулятор. Замеры производили каждые 30 секунд, потихонечку догоняли станцию. Володя непрерывно гасил боковую скорость, действовал ручками управления корабля. Вся эта небесная механика довольно сложная. Не то что на земле — повернул вправо, влево…
— Если бы промахнулись, могли повредить стыковочный шлюз. А ударившись об обшивку станции, могли и вовсе получить пробоину. Ошибиться было нельзя?
— Напряжение было большое. Включили двигатели на торможение, станция была все ближе. Облетели ее вокруг, подошли к нужному стыковочному узлу. На расстоянии 200 метров зависли над «Салютом-7». Выровняли скорости. Станция летела со скоростью 8 км/с, и мы с ней рядышком, чуть выше. Рассогласование корабля и станции было в допуске… Произошло касание, лязгнули стебли автоматических запоров. Я доложил: «Есть мехзахват!» Это была победа! Потом я видел кадры из Центра управления полетами. Вся трибуна была занята космонавтами. Они аплодировали и радовались вместе с нами.
«Съели ящик просроченного плавленого сыра»
— На Земле опасались возможной разгерметизации станции. Как открывали люк корабля?
— Там есть специальная пробочка. Аккуратно отвернули ее на один оборот, раздалось шипение… Посмотрели на вакуумметр, давление падает, но незначительно. Открыли побольше, смотрим — давление падает. Потом полностью пробку открыли, давление выровнялось. На станции была температура минусовая, отсюда и разница в давлении. Люк открыли, вплыли в переходной отсек. Щелкнули один тумблер, второй. Света нет. Еще при подлете к станции мы заметили, что две панели солнечных батарей развернуты в разных плоскостях. Это означало, что они уже не контролируются бортовой электроникой.
Стали проводить анализ атмосферы внутри рабочего отсека станции — есть ли там аммиак, углекислый и угарный газ. Нужно было исключить версию пожара. Земля нам положила с собой маленькие колбочки — индикаторные трубки. Поместили их в клапан выравнивания давления на люке между переходным и рабочим отсеками станции и стали через эти колбочки прокачивать воздух. Смотрели — потемнеет содержимое трубок или нет. Проверили с тестами, которые были у нас с собой. Вроде все совпадает Атмосфера в норме. Но прежде чем мы открыли люк, сидящий на связи Валерий Рюмин приказал: «Надевайте обязательно противогазы». Вплыли в противогазах на станцию, ничего не видно, обзора никакого нет, стащили их с лица. Поняли: дышится нормально.
— Какой увидели станцию?
— Там было холодно и темно. На иллюминаторах и на приборных панелях был иней. Но больше всего меня поразила жуткая тишина, которая давила на уши. Обычно на станции шум порядка 40–50 децибел. А тут не было ни шума агрегатов, ни потрескивания контрольной аппаратуры. Володя поделился: «Как в пустыне в каменных колодцах…» Мне показалось, что я попал в какой-то старый, заброшенный дом. В свете фонарика увидели приклеенные липкой лентой к столу сухарики и солевую таблетку, — традиционный хлеб-соль от предыдущего экипажа. Леня Кизим, Володя Соловьев, Олег Атьков оставили нам также записку с пожеланиями доброй работы…
Нас отправили на корабль отдыхать. Две ночи мы практически не спали. А утром начали смотреть аккумуляторные батареи, зарядки на них — ноль. Два из восьми аккумуляторов совсем сдохли, была надежда оживить остальные шесть, если подключить их напрямую к солнечным батареям. Вручную на морозе голыми руками пришлось скручивать жилы 16 кабелей… Подключили и ушли спать. Утром тестером померили — есть заряд на батарее! Поставили на зарядку вторую, третью, четвертую батареи… Спустя сутки выдали команду на подключение всей автоматики. И представляете, все заработало.
— По одному работать было нельзя?
— Каждый из нас выдыхал углекислый газ, конвекции ведь нет, он не улетал куда-то, а весь стоял рядом. Можно было просто отравиться, задохнуться. Поэтому один работал, другой обмахивал его бортовыми документами. Так и контролировали друг друга.
— Была угроза пожара?
— Пиковый момент наступил, когда при плюсовой температуре все начало таять. Система регенерации не работала две недели. Плюс человек в сутки через поры выделяет примерно 800 граммов воды. В результате вся станция покрылась тонкой пленкой воды. Бывало, стукнешь по стенке, а оттуда вылетает рой мелких брызг. Убирали воду тряпками. В ход пошло все, что было под рукой. Разорвали на лоскуты даже вещи от предыдущей экспедиции. Все разъемы, которые стыковали, тщательно протирали. Могла попасть капелька воды, и произошло бы короткое замыкание. В любой момент мог вспыхнуть пожар. Мы очень боялись такой ситуации. Было время, когда мы с Володей спали по очереди. Потом уже включили вентиляцию, холодильно-сушильный агрегат, который забирает влагу из большого объема. На седьмой день полета восстановить контроль над станцией.
— Как обстояли дела с водой и питанием?
— Перед нашей экспедицией на станцию должен был прийти грузовик с продуктами питания. Но «Салют-7» тогда не готов был принять грузовой корабль. У нас с собой на корабле был небольшой запас провизии, какие-то продукты в размороженном виде остались от предыдущей экспедиции. Но самой большой проблемой оказалась нехватка питьевой воды. С собой мы привезли 10 литров, на них и жили, пока ремонтировали станцию. Воду пришлось экономить, хотя врачи требовали, чтобы мы пили как можно больше. Блюда, которые нужно было разбавлять водой, пришлось отложить. Когда появилась электроэнергия, разогревали и ели оставшиеся на станции консервы. Потом нашли целый ящик плавленого сыра «Дружба». Врачи сказали, что его есть нельзя, у него истек срок годности. Но мы, конечно, его с удовольствием съели…
Был момент, когда Земля из-за нехватки воды думала, что придется нас сажать… Через 17 дней, 23 июня, к станции в автоматическом режиме пристыковался грузовик «Прогресс-24». Мы получили различные грузы, воду и рационы, которые сами подбирали себе на Земле. Из супов я выбрал гороховый и рассольник, из вторых блюд — рыбу, мясные продукты.
— Какой момент в той экспедиции был самым сложным?
— 2 августа у нас был запланирован выход в открытый космос. Нужно было установить и раскрыть дополнительные солнечные батареи. Со временем они деградируют, из-за воздействия микрометеоритов теряют свою эффективность. Грузовик доставил нам дополнительные солнечные батареи и новые скафандры. Мы с Володей вышли в открытый космос, очень быстро поменяли солнечную батарею на одной плоскости. А со второй возникли проблемы. Начал крутить лебедку, чтобы поднять батарею, а она не поддается. Наконечник солнечной батареи нужно было вставить в лирку. А тросик к ней приварился. Подобная сварка случается в космосе, когда не совсем точно подобраны материалы. Володя ко мне подошел, мы вдвоем пытались шпильку срезать. Ничего не получилось. Катастрофа. Домой возвращаться нельзя, надо сделать. Володя держался за наконечник, дергал, а я крутил, пытаясь развернуть лебедку. И… сломал штурвал. На Земле, наверное, я бы этого сделать не смог. И потихонечку пошло, пошло… Мы подключили эту батарею. Работали в открытом космосе 5 часов. Руки потом дрожали еще несколько дней.
— Кувалдой в открытом космосе не орудовали?
— Это все выдумки киношников. Подобная ситуация нереальна. Если ты хоть раз стукнешь кувалдой в открытом космосе, сам тут же улетишь… Я оптик по образованию, и когда показывают, как солнечный датчик чинят с помощью кувалды, хочется только улыбнуться.
— В чем была причина того, что станция замолчала?
— Все дело было в неисправном датчике, который контролировал заряд аккумуляторов. Он подавал ложный сигнал о том, что аккумуляторы полностью заряжены. И бортовой компьютер каждый раз прерывал зарядку, отключал поступление электроэнергии с солнечных батарей.
Капля конденсата попала на контакты. Из-за короткого замыкания в цепи радиопередатчик отключил канал связи. Если бы на станции был экипаж, никаких проблем бы не было. Космонавты просто бы отключили неисправный датчик, и все было бы нормально.
— Захватили с собой на станцию какой-нибудь талисман?
— Дочка в то время занималась к кружке, осваивала макраме, техника узелкового плетения тогда была модной. С собой на станцию я захватил одну из ее поделок. Приклеил к ней фотографию дочери — это макраме было со мной на протяжении всего полета.
«Месяц продержали на Байконуре: не знали — награждать нас или наказывать»
— После спасения орбитальной станции началась рутинная работа?
— Все системы жизнеобеспечения работали в штатном режиме. Мы занялись медицинскими экспериментами, выращивали хлопчатник. Провели с Владимиром Джанибековым на «Салюте-7» больше 100 суток.
— 18 сентября встречали новую смену: на станцию прибыл корабль с Георгием Гречко, Владимиром Васютиным и Александром Волковым. Как их встречали?
— Ждали их с нетерпением. Ребята привезли с Земли письма, подарки, мед, лимоны… Мы очень активно все вместе работали в течение недели. Они привезли интересную программу по заходу солнца. Владимиру Джанибекову надо было возвращаться на Землю. Он, конечно, был очень расстроен. Но делать нечего, с Гречко они улетели на нашем «Союзе Т-13», оставив нам новый корабль. С Володей я отправил дочке плитку космического шоколада. А мы продолжили работу на станции. Я должен был летать год. В марте мы должны были принять женскую экспедицию: Савицкую, Иванову, Доброквашину. Но уже в ноябре, раньше времени, нам пришлось вернуться на Землю. Владимир Васютин заболел: у него обострилась урологическая болезнь. Опасаясь, что его могут исключить из отряда космонавтов, он ее скрыл. Мы пытались его лечить. По рекомендации Земли, уточняя дозировку, я приготовил ему нужные антибиотики. Но у него случился какой-то надлом. Температура и хандра не проходили. По требованию врачей нам пришлось возвращаться.
Две ночи я практически не спал, готовил станцию к консервации, она должна была работать в автоматическом режиме. 21 ноября 1985 года в «Союзе Т-14» мы вернулись на Землю.
— Как вас встречали?
— Очень плохо, потому что мы сели, не выполнив до конца программу. Когда приземлились, Васютина этим же самолетом увезли в Москву, в авиационный госпиталь. А меня с Волковым оставили на Байконуре. Мы просидели там целый месяц. Нам говорили, что мы ждем, когда вылечат Васютина. Решался вопрос, награждать нас или наказывать. Я был страшно зол. Мы с Волковым ни в чем не были виноваты. Ко мне прилетел в новой генеральской форме Володя Джанибеков, мой друг Джан. Мы с ним с горя выпили. К тому же выяснилось, что у меня сгорела дача. Володя сказал: «Ты не волнуйся, твои земляки из Кирова ее пытаются сейчас восстановить». Я руководил стройкой с Байконура.
Вскоре пришло еще одно печальное известие. Умерла моя бабушка, которая меня вырастила и воспитала, но руководство не отпустило меня на похороны.
Потом нас все-таки наградили. Очень быстро, в одну ночь. Я стал дважды Героем Советского Союза.
— Не выполнены были важные военные эксперименты, не удалось осуществить два выхода в открытый космос… Это правда, что генеральный конструктор НПО «Энергия» Глушко требовал отменить награждение Васютина званием Героя?
— Это требование не было удовлетворено.
— Как сложились судьба Васютина?
— Его списали из отряда космонавтов, отправили учиться в Военно-воздушную академию имени Гагарина в Монине. Он там дорос до заместителя начальника академии, стал генералом.
— Что в материальном плане получили за спасение станции?
— Мне дали 10 тысяч рублей и машину «Волга». Потом, в июне 1988-го, в составе советско-болгарского экипажа я третий раз слетал в космос — уже на станцию «Мир».
