— Идея большой музыкальной премии сейчас вновь стала популярной. Многие решили, что нам все-таки не хватает своего Grammy. Осталось только понять, как и кого отмечать. Как определяются главные герои на вашей премии Bravo?
— Меня очень умиляют те учредители премий, которые, не успев толком ничего сделать, сразу заявляют, что они первая национальная премия, которая опирается на мнение лучших профессионалов страны, что они самые честные (хотя никто не успел ни в чем упрекнуть) и, конечно, являются аналогом Grammy, хотя в Grammy об этом не знают. Все хочу спросить у некоторых учредителей — почему нужно обязательно быть аналогом Grammy, почему не Brit Awards или не французской Cesar? Теперь о премии Bravo. Мы не общероссийская, не самая честная и ничей не аналог. В основе нашей премии абсолютно субъективная точка зрения наших партнеров. То есть все наши партнеры из 26 стран Евразии присылают нам своих наиболее продаваемых, ротируемых и популярных в Интернете артистов. И мы не оцениваем их мнение. Что касается российских артистов, то мы выдвигаем тех, кого считаем наиболее популярными, не важно, приедут они на церемонию или не приедут. Глупо спорить или опровергать то, что группой года стала группа «Ленинград», дуэтом года — Лепс и Фадеев, а открытием — Элджей и Feduk. Что касается иностранцев, то к нам приехали артисты высшего качества с географией от Японии до Объединенных Арабских Эмиратов. За вечер классической музыки мы тоже получили самые высокие оценки и от Анны Нетребко, и от Теодора Курентзиса, и от Хосе Каррераса. Все знаменитые западные вручанты, от Эроса Рамазотти до группы «Европа», по сто раз проверили, кого они будут награждать. Они получили все материалы и дали согласие вручать призы этим артистам. Я оставил за собой право из большого количества номинантов отобрать участников концерта. В этом было единственное мое субъективное, вкусовое начало. Надеюсь, качество концертов в Кремле и Большом театре стало определенным доказательством правоты.
— Тем не менее недоброжелателей у вас довольно много? Например, ваше намерение купить Русскую медиагруппу вызвало немалый переполох среди продюсеров и музыкантов. Чем вас так заинтересовал этот холдинг?
— Первые мои встречи с генеральным продюсером «Русского радио» Сергеем Кожевниковым были продиктованы тем, что у меня возникла потребность в эфирах для артистов, которых я представлял, но все время сталкивался с отказами в ротации. И когда я задавал вопрос, на каком основании мне отказывают, то получал один и тот же ответ. Мол, я — легендарный музыкант, но сегодня другое время, и он, Кожевников, в современной музыке понимает больше. В какой-то момент я понял, что меня вынуждают предпринять определенные действия, потому что такая ситуация становится препятствием в достижении моих целей по продвижению музыки. А препятствия я привык преодолевать. Так у меня возникла потребность поговорить с хозяевами радиохолдинга и сделать им предложение о покупке.
— Еще больше вопросов возникло вокруг письма президенту с предложением создать на базе РМГ патриотический медиахолдинг...
— Никакого письма о создании на базе Русской медиагруппы патриотического медиахолдинга не было. Было предложение о строительстве концертного зала на базе стадиона «Спартак» и создании продюсерского центра с целью продвижения молодых артистов, в том числе и с помощью этой площадки. При этом мы не стесняемся говорить о том, что являемся патриотами своей страны. Двадцать четыре дня все мои группы находились в Крыму во время референдума, и все культурные мероприятия там организовывал я. По результатам этой работы и мои артисты, и те, кто к нам присоединился, отмечены наградами Родины.
— Многим кажется спорной сама идея сделать поп-музыку частью патриотической доктрины. Все-таки речь идет об очень легкомысленной субстанции, придуманной в англосаксонском музыкальном мире и растиражированной настолько, что говорить о ее паспортной привязке сейчас очень трудно. Вас это не смущает?
— Но в то же время именно мои артисты были единственными музыкантами, которые работали в Крыму именно тогда, когда никто не знал, как повернутся все события. Мы были в Сирии, мы были в Донецке и Луганске, где выступали в ситуации, когда вокруг еще рвались снаряды…
— Со стороны могло показаться, что в этих ситуациях вы стали частью не столько патриотического движения, сколько политической кампании…
— А как по-другому проявить патриотизм? Когда Америка погрязла во вьетнамской войне, такие музыканты, как Сантана и Боб Дилан, были в первых рядах антивоенных демонстраций. Можно ли их назвать патриотами? Но именно они прекратили войну во Вьетнаме.
— Есть не менее расхожее мнение о том, что войну прекратило американское правительство, когда перестало видеть в ней выгоду. Рок-н-ролльные протесты, конечно, выглядят очень романтично, но они не могут встать на пути у государственной машины…
— Спустя годы очень хорошо видно, что у побед много сестер и только поражение — сирота. Водичка точит камень. Но хочу уточнить, я же никому не запрещал делать то, что делали мы. Однако мало кто это делал. Конечно, рок-н-ролл не остановил вьетнамскую войну, как и мы не повлияли на события в тех «горячих точках», где выступали. Но если бы вы видели глаза людей на площадях в Севастополе или Луганске, то поняли бы, как важно было для них получить поддержку музыкантов, которые олицетворяют большую Россию.
— Вам часто приписывают государственную поддержку, которая проявляется и в незримом присутствии за вашей спиной самых влиятельных людей, и в финансовой помощи. Сколько правды в таких разговорах?
— Я стартовал в шоу-бизнесе в начале семидесятых и создал «Землян», когда мне было 26 лет от роду. Не нужно забывать, что я выходец из детдома. При всем уважении, у меня, в отличие от музыкантов «Машины времени», не было папы-архитектора или посла в Японии. И дедушки Микояна у меня тоже не было. Я вышел из детдома с двумя чемоданчиками шмоток. Теперь по поводу больших дядь, которые якобы стоят за моей спиной. В отличие от соратников по рок-н-роллу я не обладаю никакими государственными наградами и званиями, у меня нет ни звания «Отличный пожарный», ни значка ДОСААФ. И думаю, что неприязнь среди коллег я вызываю только потому, что всего добился сам. Даже причислять меня к ленинградской диаспоре довольно странно. Она пришла к власти в 2000 году, и я к этому моменту уже многое сделал. Да, у меня много друзей, что, наверное, говорит о том, что я неплохой человек. Возвращаясь к ситуации с «Русским радио»… Когда я понял, что для пропаганды моей музыкальной стилистики мне нужен радиоактив, то как законопослушный гражданин обратился к Алексею Алексеевичу Громову, человеку, который курирует все, что связано с медийным пространством. Проинформировав его о своих намерениях, я услышал в ответ, что в данной ситуации все решают хозяйствующие субъекты. Я нашел возможность поговорить с Леонидом Федуном, мы с ним обсудили формат цены, под которую мною была получена кредитная линия.
— Вас удивила реакция ваших коллег на эту сделку?
— Мне все это напоминало старые доносы в духе «я Пастернака не читал, но считаю, что он отщепенец — и поэтому гнать его из страны». Компания семи продюсеров, как они сами себя называли, развернула неприглядную забаву под названием семеро на одного. Под свои знамена они собрали всех, кого могли, привлекли даже солистов балета, которые вообще отношения к шоу-бизнесу не имеют. И все эти люди написали на меня, простого питерского пацана, цельное письмо президенту. Ну если вы сами так хотите купить «Русское радио», так идите и покупайте. Но кто вы такие, чтобы говорить, что Киселев не имеет права на эту покупку. Во всей этой ситуации для меня был один очень приятный момент. В течение одного дня мне позвонили Алла Пугачева, Юрий Антонов, Лев Лещенко, Иосиф Кобзон, то есть те, чьих песен не было тогда на «Русском радио» и нет сейчас. Но именно эти артисты олицетворяют для меня профессиональную музыку. И все они поддержали меня, сказали, что эту возню нужно заканчивать.
— Можно ли говорить о том, что смена владельца отразилась на эфире «Русского радио»?
— Мы испытали настоящее потрясение и проплакали не одну подушку, когда такие большие продюсеры, как Игорь Крутой, Виктор Дробыш, Иосиф Пригожин, забрали из эфира все свои песни, потому что их что-то не устраивало. Было очень неприятно, но мы это пережили и теперь, по истечении времени, находимся в довольно комфортном состоянии. Мы не уронили рейтинги, хотя нам это все предрекали, наоборот, подняли их. И отдельным предметом моей гордости является то, что теперь главным критерием является качество музыки, а не платежеспособность артиста. Не хочу никого огульно обвинять, но я хорошо знаю, что раньше ротация на радио сводилась к покупке времени. А если люди платят, то исключается возможность влиять на саму музыку. Программный директор уже не может сказать, в каком формате должна звучать песня. Более того, публика слышит тех, кто может себе позволить купить эфир, и молодые артисты без финансовой поддержки часто остаются за бортом. Сейчас у нас есть программа «Давайте попробуем», где звучат песни пока совершенно неизвестных артистов.
— То есть существует своего рода худсовет, на котором определяется, подходит или не подходит песня для эфира? Ваше мнение здесь учитывается?
— Я вообще не имею никакого отношения к музыкальной политике Русской медиагруппы. За это отвечают профессионалы, потому что если я начну навязывать свои интересы, то это будет радио Владимира Киселева. Хотя многие были уверены, что на радио, которое я возглавлю, будут звучать только песни моих детей и близких мне артистов. Но это же не так. На мой взгляд, в современной журналистике наметился такой тренд. Видимо, желая уколоть меня, известный в узких кругах журналист Лурье на всех углах заявлял, что якобы достал инсайдерскую информацию о том, как Киселев добивается развала российского авторского сообщества. Цельное журналистское расследование провели, искали все концы, которые ведут к Киселеву, и обвинили огульно Киселева в личном интересе по отношению к РАО. На выходе — пшик. Ни извинений, ни поправок, ни угрызений журналистской совести.
— Можно ли представить ситуацию, в которой ваши сыновья принесут для ротации свои новые песни, а на «Русском радио» им скажут: «Извините, нам это не очень подходит»?
— У меня самого как у музыканта достаточно высокий уровень цензуры. И если меня что-то не будет устраивать, то эти песни просто не принесут на радио. Песня ВладиМира «Письмо президенту» имела свой успех на волне социального интереса, совместная песня ЮрКиса и ВладиМира «Едем в Крым» была создана на очень серьезной музыкальной основе. Кстати, года два-три назад песня Володи подвергалась настоящей обструкции, мол, что это за музыка семидесятых, но с выходом пластинок Бруно Марса, Фаррелла Уильямса и Кэти Перри все оппоненты поприкусили свои языки. Оказалось, что фанк можно успешно тиражировать в современной интерпретации, и получилось так, что я это сделал раньше, чем все вышеперечисленные. Кстати, когда на фестивале «Белые ночи» выступали музыканты Принца, группа New Power Generation, ВладиМир вышел вместе с ними. Конечно, с их стороны это был большой комплимент, но все вместе они кайфовали на сцене, и публика это видела. Скоро у Володи выйдет новая песня, и уверен, она станет большим открытием для многих. Хочу отметить, что я никогда не делал, не делаю и не буду делать музыку на потеху. Наша музыка не сложная, но она музыкантская, потому что сыграна с живыми мыслями и с помощью живых инструментов. Понятно, что ту шнягу, которая сегодня всюду звучит, слушать гораздо легче. Но я бы удавился, если бы мой артист выпустил песню вроде «Вите надо выйти» или «Тает лед».
— Но именно эта «шняга» стала в России самыми востребованными треками минувшего года. Они же звучат на станциях РМГ?
— Конечно, звучат. Как и Feduk с «Розовым вином» и Oxxxymiron. Я слушаю всю музыку, которая существует на рынке, включая ту, что не имеет отношения к Московской кольцевой дороге.
— Oxxxymiron, которого вы назвали, пожалуй, является отличным примером того, насколько сейчас популярен хип-хоп в России. Но не так давно ваш коллега, продюсер Игорь Матвиенко, высказал мысль, что нужно ограничить влияние на молодежь хип-хопа как жанра, воспевающего секс и наркотики. Что вы думаете по этому поводу?
— Притом что мне уже 65 лет, я очень хорошо помню, как уничтожали нас. Как сложно нам было выйти на публику на фоне «Песняров» и «Самоцветов». Поэтому даже если у меня есть свое мнение, я никогда не буду судить о других музыкантах категориями «хорошо» или «плохо». Я могу говорить только о качестве музыке и о том, что не буду такой музыкой заниматься, даже если мне очень захочется кушать. Я хорошо помню, чего мне стоило выпустить в советское время песню «Очарована, околдована» группы «Санкт-Петербург» или песню «Ну и что» группы «Русские». Что такое выйти на центральное телевидение с песней «Каскадеры» и как сделать фестиваль «Белые ночи». Поэтому я не буду судить и г-на Матвиенко, не советовал бы давать таких оценок. Никому из нас не дано быть носителем высшего разума. Конечно, есть проблема в том, что мы воспитали поколение, которое не хочет принимать музыку, над которой можно задуматься. Но мы же помним, какая популярность была у Стинга с его джаз-роковой музыкой, у Николая Носкова с романсами. Тот же Агутин или группа A'Studio. Получается, страна у нас не совсем безнадежная. Почти все песни, которые сейчас в хит-парадах, через год забудут, а «Босоногий мальчик» звучит двадцать лет.
— Если посмотреть на современные российские чарты, то можно обнаружить, что почти вся актуальная поп-музыка украинского происхождения. С чем, на ваш взгляд, это связано?
— Когда распался Советский Союз, то большинство звезд, за исключением разве что Софии Ротару, остались в России. Украинский рынок одичал, превратился в выжженное поле. Все приезжали туда, снимали кассу и уезжали, а нового поколения украинских артистов просто не было. Но, как мы знаем, свято место пусто не бывает. К тому же те молодые украинские музыканты, которые стали поднимать голову, оказались на пустой поляне. Прибавьте к этому близость Европы, которая давала возможность впитывать новую музыку без необходимости подражать старшим, как это часто было в России, и конкурировать с кем-либо. В итоге кто-то выбрал абсолютно украинскую стилистику даже с элементами национализма, кто-то понял, что можно выскочить на обратном — Потап и Настя, «Время и стекло», Monatik. Многие украинские артисты вышли на наш рынок, и я вижу большую проблему в том, что некоторые из них откровенные националисты и деньги, которые они зарабатывают здесь, потом идут на войну в Донбассе. И если Джамала и Руслана просто убежденные патриоты своей страны, то есть те, кто должен сделать выбор: снимать жатву здесь или финансировать войну там.
— Многие промоутеры могут вам возразить. У нас все-таки рынок. И если артиста любят и готовы платить за билеты на его концерты, то почему бы ему здесь не выступить?
— Но это не отменяет того, что рано или поздно придется делать выбор.
— В 2010 году ваш фонд «Федерация» проводил благотворительное мероприятие, на котором собирались деньги на оказание помощи детям, страдающим онкологическими заболеваниями. И этот гала-вечер запомнился еще и тем, что специальным гостем на нем стал российский президент, который сыграл на рояле и даже спел. Говорят, что вы были его музыкальным наставником. Это правда?
— Здесь есть важный момент: фонд «Федерация» не собирает деньги. Мы принесли в детские лечебные учреждения более двадцати миллионов долларов, но эти деньги наших партнеров, наших друзей. Тем не менее в либеральной прессе началась настоящая вакханалия, главными действующими лицами которой оказались Кашин, Троицкий и Ганапольский. Главный довод сводился к тому, что мы собрали деньги под Путина, а потом якобы сбежали. Но, во-первых, я знаю, что такое собирать деньги под Путина, такие «собиратели» быстро попадают в места не столь отдаленные, а во-вторых, мне известно, как работают благотворительные фонды России. К великому сожалению, почти во всех таких фондах из собранных денег 28 процентов выделяется на содержание самого фонда. То есть если вы даете сто рублей на благотворительность, то 28 уходит чиновникам фонда. Но если вы такие благотворители, то помогайте за свой счет. В этом и будет ваш взнос. Мы на свой фонд не взяли ни копейки по той простой причине, что мы вообще не брали денег, а распределяли свои средства и средства наших партнеров. У нашего фонда даже счета нет, и это был наш главный принцип. Нет счета — значит, мы не берем деньги, не берем деньги — значит, не крадем их. И вся стая, хорошо понимая, что мы рушим их бизнес, объявила нам войну. Так что пришлось судиться.
По поводу Путина. Есть красивая история. Приходит большой дядя в гости к еще более большому дяде. У того вся квартира заполонена фотографиями хозяина со всякими великими людьми. И когда хозяин с удовольствием рассказывал о своей дружбе с великими, гость задал только один вопрос: «Хотя бы у одного из этих людей есть дома фотография с тобой?» Все мы можем говорить о том, что знаем лидера нашего государства. Важно, знает ли он кого-то из тех, кто это говорит.
