Напротив меня сидит красивая, интеллигентная, знающая себе цену молодая женщина. Перед ней — увесистая папка, набитая копиями судебных решений и экспертиз. Это то, во что превратилась ее жизнь.
Анне — 28. На психбольную она не похожа. Наоборот. Типичная отличница: за спиной — языковая школа с золотой медалью и вуз с красным дипломом. Она федеральный гражданский служащий, в ее обязанности входит законопроектная деятельность. Однако Анна не в первый раз вынуждена доказывать, что она не страдает психическим заболеванием.
…С Кириллом Тихонковым она познакомилась на работе. Да и где еще девушка из скромной семьи могла встретить банковского топ-менеджера, оказавшегося единственным сыном Сергея Марсовича Тихонкова, возглавлявшего в конце 90-х секретариат вице-премьера Правительства России Кулика, бывшего руководителя аппарата Комитета Госдумы по аграрным вопросам? Ее, в то время студентку четвертого курса Московской государственной юридической академии имени Кутафина, порекомендовала знакомая семьи, которая впоследствии стала крестной маленького Кирилла.
Служебный роман начался не сразу. Почти год начальник и его подчиненная почти не пересекались. Но когда Анна защитила диплом юриста и собралась подыскивать новую работу, Кирилл Сергеевич, на тот момент руководитель отдела управления Департамента лицензирования банковской деятельности Банка России, предложил молодой сотруднице место в фирме своих знакомых, и начал оказывать знаки внимания.
Анну смущала разница в возрасте — 15 лет. К тому же ее избранник был женат. От первого брака у него уже росла дочь, от второго — две.
— Он говорил, что у него разводная ситуация, и с женой он не живет. Как потом выяснилось, что развелся он, когда нашему ребенку было два месяца. Я была очень наивная и верила всему, что он говорил. Меня это, конечно, не обеляет, надо было сказать: «Разберись сначала со своими отношениями в семье!» Но я просто по-настоящему влюбилась в первый раз в жизни. До Кирилла у меня никого не было, — говорит Анна.
Красивых ухаживаний она вспомнить не может. В Париж и в Милан богатый поклонник ее не возил, бриллиантов и соболиных шуб не дарил. А на новогоднем корпоративе произошла такая омерзительная ситуация, что Анна выбежала в слезах. На следующий день она положила на стол заявление об уходе по собственному желанию.
— Он его порвал и начал обрывать мне телефон. Говорил: «Не могу без тебя». Мы стали жить вместе. Сразу познакомил со своими родителями. Я даже не поняла, что это были смотрины, — вспоминает Анна. — Встретили меня хорошо. Странно было только, что он не знакомился с моими родителями. Они увидели друг друга, когда у меня родился ребенок. Валентина Ивановна, свекровь, развеивала мои сомнения: «Ты не обижайся. Он просто обжегся в прежних отношениях и не хочет спешить». Моя семья мой выбор не одобрила: человек не нашего круга, с большим багажом за плечами и намного старше. Но я собрала чемодан и ушла. Папа со мной не разговаривал год…
Вскоре Анна забеременела. Не ходила — летала! Кирилл Сергеевич тоже сиял от счастья. Все изменилось, когда выяснилось, что Анна серьезно больна. На 23-й неделе беременности ей сделали плановую электрокардиограмму.
— Врач сказал: «Что-то мне не нравится твое сердце. Вот направление на УЗИ». Из кабинета кардиолога я вышла с диагнозом «врожденный порок сердца, дефект межпредсердной перегородки». Она практически отсутствовала — там зияла огромная дыра. В консультации на меня смотрели как на ихтиандра. Спрашивали: «Как вы будете рожать?!» Я забрала обменную карту и больше туда не ходила. Сообщила о диагнозе Кириллу. «Если бы я знал, что ты такая больная, не связывался бы!» — по словам Анны, заявил гражданский муж. Для меня это был шок. Если бы у него что-то случилось, я отдала бы и почку, и сердце — лишь бы он жил, — ей и сейчас эти воспоминания даются нелегко. — Позже он оплатил мою операцию в Германии, за что я ему очень благодарна. Оперировали на открытом сердце. Он потом часто повторял: «Я подарил тебе жизнь и теперь все буду решать сам».
Когда родился мальчик, акушерка даже пошутила: «Мама, похоже, в процессе зачатия не участвовала. Вылитый папа!» А свекровь и вовсе прослезилась: «У меня дежавю. 36 лет назад был точно такой же мальчик». Ребенка назвали в честь папы Кириллом.
— Из роддома меня встречал муж в сопровождении четырех охранников на бронированных машинах, — рассказывает Анна. — Я даже не могла поговорить с ним наедине, потому что всегда присутствовали посторонние. Он привез меня на съемную квартиру, где уже ждала няня. Меня это неприятно поразило. Я заикнулась, что мы не обговаривали этот момент, но он сразу пресек: «Тебя это не касается!» Недели через полторы мы переехали в загородный дом в Дмитровском районе Московской области, где на нескольких гектарах земли расположена усадьба Тихонковых с оленями.
Вся территория — под наблюдением. Не участок, а неприступная крепость. Анна, по ее выражению, оказалась в клетке, которую, правда, трудно назвать золотой. После родов она поправилась, и всю одежду ей покупала мама, собственные сбережения тоже растаяли как дым. Зато на охранников муж не скупился. Всю домашнюю работу молодая мать делала сама: готовила, стирала, гладила и занималась ребенком. Ключей от дома у Анны не было. Ее родители могли приехать только с разрешения гражданского мужа. То же самое касалось подруг. Да они и сами не очень рвались в гости из-за гнетущей атмосферы практически режимного объекта.
В январе 2015 года Кирилл переехал к родителям, в соседний дом. Некоторое время Анна еще создавала видимость семьи. Муж приходил завтракать, надевал свежую рубашку, брал еду в контейнерах на работу. Анна даже завязывала ему шнурки.
— Он мог возвращаться из Москвы в три-четыре утра и до часу спал. Мог и вовсе не приехать. Стало понятно, что у него появлялись другие женщины, а ко мне, уверена, он всегда относился как к биоматериалу. Не хочется всего вспоминать! Однажды я не выдержала: «Так жить невозможно! Давай я с сыном вернусь в Москву, а ты будешь приезжать, когда захочешь». Этот вариант его не устроил. Ведь от таких, как Кирилл Тихонков, не уходят…
Она возненавидела этот дом. Начиналось строительство при первой жене, завершилось при второй, а въехала туда Анна. «Теперь прекрасно знаю: на чужом несчастье счастье не построишь. Мне винить некого», — она безжалостна к себе.
В тот день, 27 октября 2015 года, ничто не предвещало беды. Молодая мама гуляла с сыном на детской площадке перед домом, пока не появился Кирилл Сергеевич. Анна ушла в дом доваривать обед, оставив ребенка на отца. Через четверть часа он явился один.
— Я спросила: «Где Кирюша?» — он ответил, что сын с дедушкой сажает сосны. Разговор, как это часто бывало в последнее время, перерос в конфликт. Пытаюсь выйти из дома — охранник блокирует дверь. Выскальзываю через другой выход, чтобы зайти к родителям мужа, — три охранника преградили путь: «Вас велено не пускать!» Звоню Кириллу и его родителям, но никто не берет трубку. Меня выставили в резиновых сапогах, пуховике и в трусах. В руках — свидетельство о рождении ребенка, паспорт и телефон…
Она вызвала полицию из Икши. Наряд зафиксировал факт ее удержания на территории. Полицейские предложили Анне поехать в отделение и написать заявление.
— Затем я попросила отвезти меня назад. «Зачем вам? — спросили полицейские. — Не понимаете, что происходит?» — «Там мой ребенок!» Приехала: ворота настежь! Слышу крики: «Анна Сергеевна, подождите! — там начальник охраны, Домаев Валерий Глебович, и с ним два человека, один в белом халате. — Мы из психиатрической клиники. Вы опасны, вас надо оградить от общества!» Я побежала к дому — опять звонить в полицию и всем друзьям. Полицейские вернулись и всех забрали в отделение. Они не позволили эскулапам из частной психиатрической клиники меня госпитализировать.
В ту ночь она не сомкнула глаз. Утром побежала к нотариусу и заверила копию свидетельства о рождении сына, затем помчалась в аэропорт «Шереметьево» и наложила запрет на выезд ребенка за пределы РФ.
— Я даже не знала, где находится Кирюша. У меня теплилась надежда, что у Кирилла Сергеевича что-то произошло, какие-то проблемы с бизнесом, хотя ясно было, что это не так. Затем я обратилась в Следственный комитет. Сотрудники выехали в Дмитровский район, где мой свекор вручил им исковое заявление от 28 октября 2015 года в Никулинский суд об определении местожительства ребенка с отцом. Клиника уже успела выдать заключение, что у меня аффективный бредовый синдром. Я через день моталась за город, пыталась прорваться к ребенку, но меня не пускали. Обращалась во все инстанции. Мне говорили: «Ты молодая, еще родишь», «Так тебе и надо — незачем было с богатым связываться!»
Суд первой инстанции Анна проиграла: ребенка оставили с отцом. Московский городской суд отменил это решение и обязал отца передать сына на воспитание матери. С тех пор было уже шесть попыток исполнить решение суда, но только воз и ныне там. Ответчик к приставам не является, берет больничный лист. У Анны накопилась целая папка решений, которые вступили в законную силу, но исполнить их, получается, невозможно!
Где находится ребенок, не знает никто. Скорее всего, как полагает мама, в Смоленской области. Потому что у Тихонкова там прекрасная усадьба. А он сейчас позиционируется в качестве предпринимателя и муниципального депутата Новодугинского района Смоленской области. В совет депутатов он избирался от «Единой России», однако членом этой партии вроде как не является. К слову, Тихонкову было присвоено звание «Почетный гражданин Новодугинского района». Показательно, что зампредседателя Госдумы, секретарь генсовета «Единой России» Сергей Неверов направил запрос в областную прокуратуру с просьбой разобраться в том, соответствовало ли закону решение о присвоении такого звания. Совет депутатов признал свое решение утратившим силу и такого почета лишил.
Возможно, ребенок живет где-то еще. Страна-то у нас большая. И даже если судебные приставы нападут на след малыша, забрать его они вряд ли смогут. Скорей всего, их, как и маму, просто выставят за ворота.
Два с половиной года мать маленького Кирюши бьется за сына. И в этой войне она готова на все. А в том, что это настоящая война, причем без правил, сомневаться не приходится.
— Моему адвокату резали шины, главный охранник моего теперь бывшего мужа Домаев подает в суд бесконечные заявления на мою семью, строчит заявления в ПНД, что мы все шизофреники. Мне какие-то лица постоянно звонят с угрозами, пишут клеветнические письма на работу, — свидетельствует Анна.
Когда ее бывший супруг ходатайствовал в суде об ограничении ее родительских прав по причине психического заболевания, Анна прошла добровольное освидетельствование в Федеральном государственном бюджетном учреждении «Национальный медицинский исследовательский центр психиатрии и наркологии имени В.П.Сербского». В консультативном заключении черным по белому написано, что «на момент добровольного комплексного психолого-психиатрического освидетельствования от 21.10.2016 г. у Мексичевой Анны Сергеевны признаков психического расстройства не выявляется».
— На суде опять прозвучало, что он бы с радостью отдал мне ребенка, но я же психически больна! Поэтому я решила пойти на освидетельствование, чтобы поставить наконец точку в этом вопросе, хотя в моем районном ПНД не осталось, наверное, ни одного врача, который меня бы не исследовал, — говорит она. — Они жаловались мне, что устали уже отписываться от заявлений моего бывшего гражданского мужа…
Весной 2017 года Следственный комитет подмосковного Дмитрова возбудил уголовное дело по 330-й статье УК РФ («Самоуправство») за неисполнение решения суда, предписывающего вернуть малолетнего сына его матери. Естественно, всплыл главный козырь Кирилла Сергеевича, что Анна Мексичева страдает душевным заболеванием, и отдавать ей ребенка просто опасно. Следователь принял соломоново решение: назначил обоим родителям судебно-психиатрическую экспертизу в Центре имени Сербского. Анна опять отправилась доказывать свою вменяемость, в то время как ее бывший муж, похоже, эту экспертизу так и не прошел.
Изучаю заключение комплексной судебной психолого-психиатрической комиссии экспертов №858/а от 20 июля 2017 года, подписанное четырьмя специалистами — психиатрами и психологом. В подробном исследовании, занявшем 15 страниц, изучены все нюансы личности потерпевшей. Итог: Анна Мексичева «до, а также в период совершения в отношении нее противоправных действий каким-либо психическим расстройством не страдала и не страдает таковым в настоящее время». Психолог отмечает такие черты Анны, как эмоциональность, наличие активной позиции, высокую мотивацию, настойчивость в достижении поставленных целей, упорство в отстаивании своей позиции, что уравновешивается развитым самоконтролем, ориентацией, избеганием конфликтных ситуаций.
Казалось бы, на этом в истории с психиатрией можно было бы поставить жирную точку. Все-таки Центр имени Сербского — признанный флагман в вопросах судебно-психиатрической экспертизы, имеющий колоссальный опыт. Куда уж выше обращаться?
Однако бывший супруг Анны не успокаивается. Он буквально одержим идеей, что она страдает душевным заболеванием. Как результат — новое ходатайство в суд, то самое, где заявителем значится ребенок Кирилл.
Читаю определение, вынесенное 26 февраля 2018 года Никулинским районным судом города Москвы, где тоже черным по белому написано, что ходатайство заявителя о признании недееспособной матери, Мексичевой А.С., подлежит удовлетворению. Суд принял решение, что «для полного и всестороннего рассмотрения дела по существу необходимо назначить и провести амбулаторную судебную психиатрическую экспертизу». Расходы возложены на заявителя, то есть отца ребенка, а поручено сие производство экспертам ООО «Институт психического здоровья и аддиктологии».
Я нисколько не сомневаюсь в компетентности экспертов данного общества с ограниченной ответственностью. Тем более что институт имеет лицензию на проведение подобных экспертиз. К слову, в разделе «Наши цены» указано, что такая услуга обойдется заказчику в сумму от 20 тысяч рублей. По-божески, в общем. Но почему неизвестное ООO должно подтверждать или опровергать заключение специалистов института с мировым именем?
Но сколько можно доказывать, что ты не верблюд? Каждые полгода, месяц, день? Наверное, от бесконечных освидетельствований можно и по-настоящему свихнуться… Возможно, на это и рассчитывает противная сторона.
…На видео, снятом судебными приставами в июле 2017 года, разыгрывается сцена, которая могла бы стать кульминацией фильма о семейной драме. Женщина-пристав показывает четырехлетнему Кириллу фотографии матери: «Рядом с тобой что за женщина?» «Я не знаю, — отвечает малыш. — Кто это, дедуля?» «Это твоя мама», — доносится голос пристава.
Половину своей короткой жизни мальчик не видел мать. Конечно, он ее забыл. Ведь семья отца давно вычеркнула Анну из жизни ее сына: как в пословице, с глаз долой — из сердца вон!
— Мне бы хоть через щелочку посмотреть на сына! — у Анны от волнения пропадает голос. — Все, что собирала для него: бирочку из роддома, дневник с записями, первые пинеточки, крестильный набор, — у меня ничего нет. А теперь маленький Кирюша меня не помнит. Что еще хочет мой бывший муж? Он уже превратил мою жизнь в руины…
Комментарий адвоката Марины КАЩЕНКО:
— Наше законодательство во главу угла ставит интересы детей, потому что любое силовое решение в этой ситуации было бы травматичным для ребенка. При этом жертвами оказываются родители, а в последнее время все чаще матери. В данном случае мать подвергается постоянным испытаниям судебными тяжбами и даже сомнениям в ее психическом здоровье. Конечно, существует система мер принуждения — это санкции, которые накладываются в случае невыполнения решений судов по детям. Но они не защищают интересы родителя, живущего отдельно от ребенка. Взыскание в виде штрафа — это очень скромная сумма. Для олигарха — комариный укус. Неисполнение решение суда может завершиться арестом до 15 суток, но на практике я таких случаев не встречала ни разу.
