В наиболее актуальной версии, которая по мере совместного воздействия европейского «упадка» и российского «вставания с колен» звучит все более и более смело, проект создания некоего славянского единства основывается на следующих аргументах.
Первое. Славяне являются отдельной от других (каких конкретно «других», уточняется по мере восхождения по очередному витку футурогеополитического ража) группой не только в плане этническом, но также и психокультурном и социополитическом. Более того, в современной России этот термин используется в полном отрыве от этнических параметров, зато в полном соответствии с имперской и советской традициями геополитической диалектики. Если внимательно послушать российских протагонистов славянщины, на данный момент самым правильным в политическом плане представителем мирового славянства является потомок гуннов в прямой линии Виктор Орбан, а самые злобные «предатели славянщины» — это светловолосые и краснощекие дети мазовецких крестьян из правительства Польши. Так что, как говорил рейхсмаршал Геринг, то, кто в Германии является евреем, решаю я.
Согласно неославянофилам, с которыми я имел честь общаться, всем без исключения жителям «славянских» стран не подходит политическая структура и социальная организация обществ Западной Европы. Став частью работающего в бюрократическо-процедурной парадигме Евросоюза, жители Центральной и Восточной Европы душатся в неестественном для них состоянии подчинения нормам и законам, выработанным в другой культуре и навязанным чужаками. Рано или поздно эти мифологические славяне поднимутся (согласно моим московским vis-à-vis, этот момент приближается ускоренными темпами) и свергнут «немецкую» надстройку и начнут жить как хочется и как положено по собственному усмотрению.
Второе. Весь этот вышеописанный славянский мир, состоящий из множества стран, регионов и общин, пока находится в состоянии раздробленности наподобие немецких герцогств после Вестфальского мира, но так же, как и Германия, стремится к единству, которое должно быть и будет оптимальной организационной формой политического существования всех славян. Нынешнее разъединение является результатом проигранного раунда славяно-германского противостояния, важного, но не последнего раунда в тысячелетней игре, в которой ставкой является правление Центральной и Восточной Европой. С точки зрения России, славянские страны региона, которые вошли в «немецкий» (и с каждым годом кризиса все более немецкий) Евросоюз, потеряли не только суверенитет каждая по отдельности, но и возможность противостоять насажденному из Берлина с использованием брюссельской маски гнету.
Все усилия стран по отдельности (как, например, венгерская или польская борьба с Еврокомиссией, если вспомнить последние из многочисленных примеров поднятия головы) обречены на провал: пока славяне будут находиться в намеренно навязанном извне состоянии раздела на отдельные государства, германцы (а также в будущем китайцы, арабы и другие представители «вражеских» цивилизаций) будут успешно реализовывать собственные конкурентные проекты организации пространства, на котором живут славяне. Пространства, как Центральная Европа XIX века или начала XXI, славянского лишь ментально, но не политически и стратегически.
Третье. Несмотря на описанное в предыдущем пункте плачевное и безысходное положение дел, для славян существует шанс на спасение. Естественно, это «старший в славянской семье» и «последнее независимое славянское государство». Именно Россия наделена миссией спасения всех славянских братьев, иногда «в ущерб» собственным интересам и прагматичным соображениям геополитики, особенно в том, что касается возможностей сотрудничества с Берлином. Этот московский центр по координации объединения славян не возникает ситуативно в зависимости от динамики международного уклада, а существует всегда и вечно, постоянно готовый осуществить братскую помощь.
Звучит знакомо, правда? Лично я во время пребывания в России неоднократно сталкивался с таким анализом и интерпретацией состояния славянских дел в Европе. Все это сопровождалось полным непониманием абсолютно отрицательной как в плане диагноза, так и лечения реакции «младших братьев» на заботливые предложения Москвы. Единственное объяснение: поляки, чехи, болгары и югославы подвергли свое сознание германизации (или американизации), потеряли славянский дух и просто не понимают той роли, которую предстоит им сыграть вместе с Россией на сцене истории. Надо признать, что все это звучит для польского уха с определенной дозой романтики, проблема только в том, что является по своей сути абсолютно несбыточной фантазией.
И дело не только в том, что Россия как минимум уже два раза пробовала осуществить единение Центральной и Восточной Европы под этими лозунгами. Дело в том, что сам предмет российских размышлений и действий — славянская община — в политическом плане не существует.
Россия и другие славянские страны имеют диаметрально противоположные взгляды на динамику взаимного сосуществования. Для России затягивание реализации концепции «славянского единства» связано с моментальной нехваткой ресурсов, но ни в коем случае не политической воли: сама идея вечна (воспринимается как оптимальная модель организации восточноевропейского пространства) и должна быть воплощена в жизнь при первой возможности. В то же время для тех славянских народов, которые собственной борьбой или стечением исторических обстоятельств восстановили или установили в ХХ веке независимые государства, это не более чем вытянутый из геостратегического шкафа, попахивающий нафталином русский миф о мнимом собственном величии.
Поэтому никакая славянская община никогда не возникнет, пока для всех народов между Германией и Россией собственное государство является лучшей защитой от периодически возникающей у могущественных соседей тяге к спасению мира друг от друга и остальных зол. Про Германию — и ее просыпающийся имперский инстинкт — в этом контексте можно поговорить отдельно, но стоит заметить, что в прошлом он привел ее к проигрышу в двух мировых войнах. Для России подобные мечты еще более опасны, так как своей романтической авантюрностью подменяют более актуальные, но скучные темы реальной жизни здесь и сейчас, и во имя идеологически мотивированного «большого проекта» отвлекают ресурсы от внутреннего развития той страны, которая осталась от прежних империй.
И тем не менее что-то мне подсказывает, что так же, как и в случаях с Российской империей и Советским Союзом, чем дальше от реальности будет возможность воплощения этих мечтаний в жизнь, тем более яркими и вдохновенными будут эти разговоры.
