— Согласно биографической справке вы работаете в органах с 20 лет. Это не ошибка? Ведь без высшего образования стать следователем невозможно...
— Я поступил в институт в 15 лет. После второго курса нас направляли на ознакомительную практику в суд и прокуратуру. Разумеется, таким молодым студентам поручать ничего и не хотели: ведь мы ни уголовного права, ни процесса не знали, эти предметы начинались с третьего курса. Я смотрел, как следователи работали, старался хоть какую-нибудь помощь оказать, а потом мне поступило предложение поработать общественным помощником следователя, и я согласился. С этого все и началось. При прохождении практики меня настолько сильно зацепила следственная работа, что я понял, что в другом месте себя не вижу. Я даже прогуливал институт, чтобы следователям помочь. Поэтому в профессию погружался постепенно, и не было никаких трудностей с пониманием ситуации вокруг. Сейчас мне 29 лет, и я работаю в этой системе почти весь сознательный период. У меня были хорошие наставники, которые показали работу с интересной стороны, объяснили ее важность и значимость. Однако сначала было нелегко привыкнуть к тому, что меня называли по имени и отчеству, когда я только заступил на должность районного следователя с институтской скамьи.
— Как близкие относятся к вашей работе?
— Поначалу относились с недоумением, когда я вечером звонил и говорил, что меня можно не ждать, или ночью выходного дня мог уехать работать. Такое частенько происходило во время работы в районе. Однажды мой день рождения семья праздновала без меня. Считали, что это немного дико. А сейчас относятся с волнением и пониманием: домой пришел — и хорошо.
— Как стоит относиться к критике, которая звучит в адрес правоохранителей?
— Нужно понимать, что критика будет всегда, но главное, чтобы она была разумной. Мне ни за одно из своих дел не стыдно, я верен самому себе и закону. Что еще нужно для моей работы? Когда я начинал, люди доверяли силовикам гораздо меньше, но сейчас ситуация изменилась к лучшему. Однако требования общества растут с каждым годом. Растет технический прогресс, растут наши возможности и возможности преступников, битва вышла на новый уровень. В идеале все должно быть как в книжке про дядю Степу — я о том, что если люди видят рядом человека в погонах, они должны чувствовать себя в полной безопасности.
— Вы принимали участие в расследовании убийства журналиста «Новой газеты» Игоря Домникова членами тагирьяновской преступной группировки. Почему следствие длилось так долго?
— Там, где замешана организованная преступность, дела могут растянуться на годы, а то и на десятки лет. С Домниковым было понимание, кто виновен, но длительное время не было прямых доказательств. Многие из причастных к убийству Домникова «тагирьяновских», в том числе их лидер, на тот момент уже отбывали пожизненное заключение, и никакого интереса в сотрудничестве со следствием у них не было. Прежде чем все связалось в одну цепочку, мы потратили уйму времени. Все-таки события 2000 года — это давняя история. Мы проверяли счета, юридических лиц, всеми возможными способами собирали информацию буквально по крупицам. Многие вообще не верили, что у нас получится разобраться и получить доказательства спустя более чем 10 лет с момента убийства. Уже потом, понимая, что мы стали находить то, что должно было быть утрачено и уничтожено много лет назад, обвиняемые начали давать показания. Это позволило воссоздать целостную и логичную картину не только в части исполнителей преступления, но и в отношении лиц, выступивших заказчиками его совершения. В итоге все сложилось, и суд посчитал собранные доказательства достаточными.
— Вы вообще много работаете с организованными преступными группировками. В чем разница между допросом бытового убийцы и допросом того, кто живет в криминальном мире?
— Следователь во многом психолог, поэтому с каждым мы общались индивидуально, будь то так называемый вор в законе, организатор преступного сообщества или бытовой убийца. Бытует мнение, что следователи часто прибегают к приемам запугивания, выбивая дверь ногой и выкрикивая что-то из разряда «ты у меня на 20 лет в Магадан поедешь, если сейчас не расколешься!». Разумеется, это не так. Я никогда не давал обещаний отпустить кого-то в обмен на показания. Это же настолько очевидный обман, что даже говорить об этом бессмысленно. Обманывать вообще не нужно. Те, кто участвует в преступных сообществах, — нужно отдать им должное — часто относятся к нам с уважением и пониманием. Это как игра в кошки-мышки. Одно время они от нас бегают, потом мы их догоняем. А там уже в зависимости от ситуации и человека и тактика допроса, формулировка вопросов и их очередность выбираются.
— Уголовные дела меняют вас как личность?
— Я общался с более опытными следователями по этому вопросу. Кто-то говорит, что дела через себя пропускать не нужно, а кто-то — что если дело не прочувствовать и не принять по-человечески, то не получится нормально расследовать. На мой взгляд, должна быть золотая середина. Хочешь не хочешь, а каждая ситуация все равно проходит через тебя, но не стоит пускать ее слишком глубоко. Каждое дело — это новый опыт, который ты берешь на вооружение. Смотришь на потерпевших, смотришь на обвиняемых и видишь ситуацию со стороны, потом изнутри, постепенно делаешь для себя выводы. Каждое преступление — это переживание, особенно когда преступления совершаются в отношении детей. Безусловно, азарт, интерес и творчество при расследовании должны быть обязательно. Однако нельзя забывать, что в самом по себе преступлении, особенно со спецификой категорий уголовных дел, расследуемых нашим управлением, хорошего ничего нет. Я искренне надеюсь, что когда-нибудь смогу заниматься чем-то другим, но только в том случае, если нужда в нашей профессии отпадет. Мне бы хотелось, чтобы моя профессия — при всем уважении к ней — становилась менее востребованной. Чтобы преступность сходила на нет, чтобы люди начали по-другому относиться друг к другу.
— Хотели бы вы, чтобы ваш ребенок пошел по вашим стопам?
Я очень по-философски к этому отношусь. В своей жизни дорогу я выбирал сам, получив от родителей лишь наставление: «Ты должен быть честен». Я считаю, что каждый должен решать сам за себя. Для меня работа следователя очень интересна, никогда у меня не возникало мысли о том, что я не хочу ехать на работу или что мне не нравится то, чем я занимаюсь. Поэтому если кто-то из моих детей захочет идти по моим стопам, то почему нет?
— Чем вы занимаетесь вне рабочего времени?
— Люблю сноуборд, хоккей, вообще зиму люблю. Хотя я ко всему отношусь с позитивом. Жарко — классно, холодно — классно, мне нравится любое время года. С радостью хожу в театр и на концерты. Еще я люблю путешествовать, но удается нечасто, поэтому каждую свою поездку я очень тщательно планирую. Благодаря командировкам я увидел такие места, куда бы сам никогда не поехал. Я интересуюсь историей, философией, религией, стараюсь читать художественную литературу. Поэтому я люблю метро, так как там есть возможность для чтения. Иногда даже к очередям в следственных изоляторах стал с позитивом относиться — есть возможность почитать что-нибудь интересное.
— Какие привычки лучше всего оставлять на работе?
— Когда мы только познакомились с супругой и ходили на первые свидания, она о себе рассказывала, ну а я помалкивал о своей профессии. Потому что не распространяюсь в принципе. Она на меня посмотрела и говорит: ты со мной говоришь, будто допрашиваешь, у тебя взгляд сканирующий, может, ты следователь? (Смеется.) Я даже намеков не делал, видимо, какие-то моменты проскакивают. Вот их бы я на работе оставил с удовольствием. В целом стараюсь не использовать сленговые рабочие выражения. Да и вообще тему работы за ее пределами я не поднимаю. А еще я не люблю ночные звонки, я от них каждый раз вздрагиваю, это означает, что что-то случилось. Мои близкие и друзья давно это знают, поэтому поздним вечером и ночью беспокоят только по крайней необходимости.
— Как вы справляетесь с трудностями профессии?
— Были моменты, когда голова откровенно пухла от объемов работы и минимальных сроков для ее выполнения, ведь иногда даже малейшее промедление не позволит добыть нужные доказательства. Но дорогу осилит идущий. Очень многое зависит от внутреннего настроя. Глаза страшатся — руки делают, напугать тут могут только объемы. В конце концов ты придешь к решению. Один мой наставник говорил: «Чтобы хорошо работать, надо переключаться». У него было в производстве несколько уголовных дел, вот он в течение дня между ними и переключался. И снова философия. Когда я много ездил по командировкам, то придерживался правила, что мой дом там, где нахожусь непосредственно я. Так мне было спокойнее, и я довольно легко переносил командировки. Огромную поддержку всегда оказывает семья, они же вдохновляют меня к новым подвигам и свершениям.
— Дайте несколько советов: что делать начинающим следователям и чего не делать никогда?
— Ну о том, чего не надо делать ни в коем случае, подробно написано в книжке, с которой мы каждый день работаем. (Смеется.) Не надо изменять себе, не надо ломать в себе стержень. Когда ситуация против тебя или что-то не получается — надо помнить, что выход есть всегда, осталось лишь его найти. А пожелать новичкам могу хороших наставников, какие были у меня. Я десять лет впитывал, как губка, от всех. Сейчас на поприще руководителя я учусь отдавать. Еще желаю молодежи доброжелательных коллективов, в которых им предстоит работать, а также всегда верить в себя и свои силы. Очень многое зависит от желания, ведь вдумчивая и кропотливая работа всегда приводит к результату.
