Итак, мы начинаем…
Это было в 1897 году. Однажды на рождество в редакцию газеты «Нью-Йорк сан» пришло письмо. «Дорогой редактор, — говорилось в нем, — мне восемь лет. Некоторые мои маленькие друзья утверждают, что никакого Санта-Клауса не существует. Папа сказал: если об этом написано в «Сан», то так оно и есть. Пожалуйста, скажите мне правду, есть ли Санта-Клаус? Мой адрес: 115 Вест, 95-я стрит. Вирджиния О’Хэнлон».
Вскоре на страницах «Сан» был опубликован ответ Вирджинии, написанный комментатором этой газеты Фрэнсисом Чэрчем. Он вошел в историю американской журналистики в качестве самой знаменитой редакционной статьи, «Вирджиния, — писал Чэрч, — твои маленькие друзья ошибаются. Их затронуло сомнение нашего скептического века. Они верят только в то, что видят… Да, Вирджиния, Санта-Клаус существует. Его существование так же несомненно, как несомненно существование любви, щедрости, преданности. А ты ведь знаешь, что они вокруг тебя, что это именно они придают твоей жизни наивысшую красоту и радость. О, каким мрачным был бы этот мир, если бы в нем не было Санта-Клауса! Тогда не было бы ни детской веры, ни поэзии, ни любви, делающих терпимой нашу жизнь… Не верить в Санта-Клауса? Так можно дойти и до неверия в добрых фей! Даже если ты попросишь своего папу, чтобы он нанял человека, который следил бы на рождество за всеми дымоходами в поисках Санта-Клауса, и даже если он не обнаружит такового, то это еще ничего не доказывает. Никому не доводилось видеть Санта-Клауса, но это не значит, что Санта-Клауса нет. Самые реальные вещи в нашем мире как раз те, которых не видят ни дети, ни взрослые. Разве ты видела когда-нибудь добрых фей, танцующих на лужайке? Конечно, нет. Но тем не менее они существуют… Благодарение богу, Санта-Клаус живет и будет жить вечно! Он будет жить и через тысячу лет, Вирджиния, и через десять раз десять тысяч лет. И он будет продолжать радовать сердца детей».
Много воды утекло с тех пор. Давно нет в живых Фрэнсис Чэрча. Перестала выходить «Нью-Йорк сан». Задушенная конкурентами, она вылетела в трубу, через которую Санта-Клаус имеет обыкновение спускаться на нашу грешную землю. Но, видимо, в рождественской спешке они разминулись и не заметили друг друга. Здесь, в газетном мире, нет ни любви, ни щедрости, ни преданности, и не стоит удивляться, что Санта-Клаус прошел мимо «Сан», не задев ее своим волшебным чулком, набитым подарками.
Ну, а маленькая Вирджиния? Она жива. Сейчас ей восемьдесят лет. Я попытался отыскать ее по старому адресу, указанному в «Сан». Там мне сказали, что она давным-давно переехала в Северный Чэтам. Но и в Чэтаме ее не оказалось. Как назло, под самое рождество бабушка Вирджиния заболела, и ее пришлось уложить в Колумбийский мемориальный госпиталь. Я сунулся туда, но к ней меня, разумеется, не допустили. Врачи отказались даже ответить на вопрос — что с Вирджинией? — и ограничились ничего не значащей фразой: мол, для своего возраста она чувствует себя вполне удовлетворительно.
Теперь перейдем к главному персонажу знаменитой редакционной статьи в «Сан». На первый взгляд существованию Санта-Клауса ничто не угрожает. Разве что инфляция? Слишком уж много развелось розовощеких дедов в красных штанах и куртках, отороченных гигроскопической ватой. День-деньской торчат они у парадных подъездов универсальных магазинов, притопывают вокруг искусственных дымоходов и собирают милостыню. (Раздача подарков еще впереди.) Стоящие рядом некрасивые девушки из Армии спасения, напоминающие не столько христовых невест, сколько отощавших галок, завистливо косятся на Санта-Клауса. Последним подают более охотно. Красные куртки смотрятся веселее черных балахонов. А рождественский Стендаль, склеивающий ежегодно это сусальное «Красное и черное» из осколков надежд и объедков благотворительности, фамильярно позванивает колокольчиками и бесцеремонно хватает за рукава проходящих мимо.
Отощавшим галкам не под силу тягаться с Санта-Клаусами. Ведь большинство последних рекрутируется из профессиональных нищих. Недаром школа Санта-Клаусов помещается на территории нью-йоркского дна— в Бауэри. Сюда — на Хьюстон-стрит, в дом 65 Ист, — под рождество устремляется поток безработных и попрошаек. Счастливчики возвращаются на панель в костюмах Санта-Клаусов, неудачники — без оных. Счастливчиков наставляют: «Следите за своим запахом. Не употребляйте алкоголя, остерегайтесь чеснока и лука. Не курите». В этом смысле неудачники не знают никаких ограничений, если, конечно, у них имеется мелочь на дешевое калифорнийское вино и луковую похлебку. Запах нищеты — их основное демократическое право, и государство благоговейно чтит и неукоснительно соблюдает его, украдкой поднося к своему носу надушенный платок из тонкого батиста, в уголке которого стыдливо красуются вензеля общества всеобщего благоденствия. К носу париев подносится кулак. Иногда обыкновенный, иногда сложенный фигой. Смотря по обстоятельствам. Он тоже пахнет. Не вином и луком, разумеется…
— Главное искусство Санта-Клаусов состоит в том, чтобы не связывать себя конкретными обещаниями и убедительно объяснять ребенку, почему Санта-Клаус, которого он видел в соседнем квартале, выглядел несколько иначе, — рассказывали мне на Хьюстон-стрит.
Проблемы, которые приходится решать школе политических Санта-Клаусов в Вашингтоне, носят несколько иной характер. Конечно, там тоже шлифуют искусство не связывать себя конкретными обещаниями. Но вот принцип идентичности рассматривается там не как благо, а как зло. В Бауэри, на дне общества, учат, что все Санта-Клаусы на одно лицо, что, по сути дела, существует лишь один Санта-Клаус, а их множество — результат оптического обмана. Просто у детей глаза разбегаются. В Вашингтоне, на вершине власти, хотят, наоборот, добиться успеха лица необщим выражением. Но американца, стоящего на пороге нового десятилетия, все больше охватывает, говоря словами покойного Чэрча, «сомнение нашего скептического века». Он не видит разницы между «инфляцией демократов» и «инфляцией республиканцев». И это — не результат оптического обмана. Просто американца держат под одним и тем же оптическим прицелом…
Толстяк Роберт Хэнлон, тезка Вирджинии, выступающий в роли Санта-Клауса на углу Пятой авеню и Рокйфеллеровского центра, вспоминает, как однажды он нарушил заповедь школы Бауэри и пообещал пятилетней девочке вполне конкретную куклу.
— Она поблагодарила меня и пошла дальше. Затем неожиданно повернулась и вновь подошла ко мне. «Милый Санта-Клаус, теперь, когда ты знаешь, что я хочу, шепни мне на ухо, чего хочешь ты сам?» — сказала она.
И опытный Санта-Клаус растерялся. Ведь Санта-Клаусам такие вопросы не задают. Задавать такие вопросы значит сомневаться в существовании Санта-Клаусов, в существовании добрых фей, танцующих по ночам на лужайке. Нет, не положено Санта-Клаусу говорить детям, что он пришел на угол Пятой авеню и Рокфеллеровского центра не с Северного полюса, а из Бауэри и что он хочет хлеба, работы и крова. И не пристало добрым феям делиться с маленькой Вирджинией своим большим горем по убитым во Вьетнаме мужьям, сыновьям и братьям. Все равно Вирджиния не поймет этого: как можно танцевать на лужайках, когда твои близкие умирают в джунглях?
— Что такое рождество? — спросил я пожилого продавца газет в Гринич-Виллидже. Зовут его Морис, но он больше известен по кличке «князь Богемский».
— Рождество — это бесплатный обед, — не задумываясь ответил «князь».
Ты слышишь, Вирджиния?
Первая и единственная заповедь Чикагской экономической школы, ныне ведущей в Америке, гласит: «Такой вещи, как бесплатный обед, не существует». Заповедь почему-то считается шутливой. Быть может, ради уважения к хрупким иллюзиям маленькой Вирджинии, и более земным упованиям «князя Богемского», который, между прочим, лучшие годы своей жизни провел в Чикаго. Ведь если нет такой вещи, как бесплатный обед, значит, нет и рождества, ни Санта-Клауса.
Как раз в те дни, когда в Бауэри проходил выпуск очередных Санта-Клаусов, в Вашингтоне в отеле «Шератон-Парк» заседала конференция, посвященная проблеме голода в Соединенных Штатах. Президент Никсон напутствовал своего министра земледелия следующими словами: «Можете использовать все свое красноречие, если только это не будет стоить денег».
Он сам показал пример того, как это делается. «Наша администрация готовит первую и наиболее далеко идущую атаку на голод за всю историю Америки, — сказал он. — Мы обещаем положить конец голоду в Соединенных Штатах. На сей раз не на словах, а на деле».
Но все дело свелось к символическим ассигнованиям, не превышающим пятидесяти центов в год (!) на каждого недоедающего американца. Пятьдесят центов — цена билета нью-йоркского метро в оба конца. Но свести на них концы с концами невозможно даже при помощи всех Санта-Клаусов и добрых фей Америки. Делегаты конференции, представлявшие районы бедноты — глубинки фермерского Юга и Аппалачи, — в знак протеста выделились в самостоятельную группу и стали проводить отдельные заседания. Они отказались от делегатских обеденных талонов (восемнадцать долларов в день) и нацепили жетоны, на которых значилось: «Хлеба — сейчас!»
— Бедняки отказываются есть бумагу. Одними обещаниями сыт не будешь, — говорил представитель латинских меньшинств священник Ральф Руис.
— И вообще, какое, к черту, отношение имеет эта конференция к проблеме насыщения голодающего люда! — бушевала Фанни Луи Хамер, борец за гражданские права негров из штата Миссисипи.
Попытка президента разрядить шуткой накалившуюся атмосферу успеха не имела. Она лишь вызвала еще большее раздражение.
— Доктора прописал мне диету — творог. Но беда в том, что я не люблю творога. Я послушался врачебного совета, однако стал приправлять творог острым томатным соусом, — сказал президент.
— История с томатным соусом вряд ли придется по вкусу беднякам, ибо наша проблема не диета, а голод, — возразил президенту преподобный Ральф Абернети. — Я, например, живу среди людей, которые не могут позволить себе ни творога, ни томатного соуса.
Сытый голодного не разумеет, Вирджиния!
Конференция закончила свою работу призывом объявить чрезвычайное положение по борьбе с голодом и потребовала от президента «разморозить фонды, чтобы накормить всех голодных американцев уже в течение этой зимы». Ее резолюция соперничала по красоте стиля с редакционной статьей о Санта-Клаусе, написанной когда-то Фрэнсисом Чэрчем. Помните? «Самые реальные вещи в нашем мире как раз те, которых не видят ни дети, ни взрослые». Для одних — это Санта-Клаус, для других творог и томатный соус. Каждому свое. Но когда сталкиваются рождественская философия «князя Богемского» о бесплатном обеде и первая заповедь Чикагской экономической школы, гласящая, что такой вещи вообще не существует в природе, — победа неизменно остается за последней. Ибо нет Санта-Клауса, Вирджиния!
В течение последнего времени Национальный институт здравоохранения США проводит на базе научных лабораторий Флоридского университета изучение акустических характеристик новорожденных. Записывая и прослушивая десятки тысяч метров пленки, экспериментаторы пытаются установить закономерности младенческого вокала, чтобы помочь матерям отличить плач, вызываемый голодом, от плача, вызываемого болью. Как сообщает доктор Томас Мюрри, возглавляющий эту работу, в ходе экспериментов врачи пришли к выводу, что дети грудного возраста склонны скорее смеяться, чем плакать; вызывать у них смех гораздо легче, чем слезы.
Не знаю, как с научной точки зрения, но с простой человеческой это прекрасно и символично. Дети — наше будущее, они рождаются для счастья, их называют цветами жизни. Но как часто сама жизнь топчет эти цветы! Как часто, оторвавшись от материнского подола и сделав первые самостоятельны шаги в большой мир, дети склонны скорее плакать, чем смеяться.
Сейчас почтовые отделения по всей Америке завалены письмами на имя Санта-Клауса.
О чем повествуют детские каракули? Одни умоляют Санта-Клауса, чтобы он заступился за них перед лендлордом, который хочет выбросить их из дома. «Милый Санта-Клаус! Единственное, чего мы желаем на рождество, это остаться под крышей, где все мы родились. Желаем тебе счастливого рождества и надеемся, что ты и нам поможешь сделать его счастливым. С любовью Ричард, Каролина, Эдвард, Майкл и Бобби Джонсы». Другие просят Санта-Клауса вернуть из Вьетнама их пап. Третьи мечтают о вкусном и сытном обеде. В Соединенных Штатах около пяти миллионов детей, страдающих от недоедания. Это исключительно социальная проблема, а не экономическая, ибо Америка производит достаточное количество сельскохозяйственных продуктов, чтобы прокормить не только своих дистрофиков, но и голодающее население всего Западного полушария. И тем не менее дети плачут от голода. И это не тот естественный плач, который записывает на пленку доктор Мюрри из Флоридского университета.
Уолту Уондермиеру было всего двенадцать лет. Но он не дожил до нынешнего рождества. Его нашли мертвым в общественной уборной. Рядом с ним на полу валялись два пластиковых пакетика из-под героина, шприц и мензурка. Мальчишка был одет в рубашку, украшенную вышивкой-афоризмом: «Мне так хочется укусить кого-нибудь. Я ищу разрядку для своей внутренней напряженности». Весть о трагической гибели Уолта облетела всю страну. Не потому, что смерть от злоупотребления наркотиками здесь в диковинку. «Просто» Уолт оказался их самой юной жертвой, по крайней мере из тех, кто зарегистрирован на сегодняшний день в конторских книгах министерства здравоохранения и ФБР.
Уолта положили в гроб, нарядив в костюм с позолотой, о котором он мечтал всю свою короткую жизнь, но который был не по карману его родителям. «Здесь Уолт?» — спрашивали робко его школьные товарищи, заглядывая в комнату, где был установлен гроб с телом самого маленького наркомана Америки. А в углу заливалась слезами его крестная мать.
Где вы, доктор Мюрри, с вашим магнитофоном? Запишите и этот плач. Он когда-нибудь пригодится суду в качестве вещественного доказательства!
День рождения американского Санта-Клауса известен точно — 24 декабря 1623 года. Крестили его первые голландские поселенцы. Они дали Санте труднопроизносимое имя — «Субтерджкасс».
Когда и как умер Санта-Клаус, никто не знает. Быть может, это произошло в нью-йоркском Даун-тауне во время парада Санта-Клаусов на Вудворд-авеню? Полицейский патруль остановил карнавальное шествие, оцепил улицу и стал обыскивать Санта-Клаусов. «Копы» рылись в их мешках с подарками, потрошили оленей из папье-маше, трясли рождественские елки. Оказывается, кто-то позвонил в полицейское управление и предупредил, что среди карнавальной мишуры спрятана бомба с часовым механизмом. Санта-Клаусов прочесывали в присутствии детей, запрудивших тротуар по обе стороны Вудворд-авеню. Эта сцена передавалась по телевидению, и ее наблюдали миллионы маленьких американцев во всех концах Соединенных Штатов. На их глазах происходило разрушение волшебного замка грез. Летели на грязную мостовую новогодние подарки. Метались охваченные ужасом Санта-Клаусы, белоснежки, гномы. Ревели полицейские сирены.
Или, быть может, смерть настигла Санта-Клауса в Маунт-Вашингтоне, в одном из торговых центров Нью-Гэмпшира? Его владельцы придумали трюк — бросок двух парашютистов, наряженных Санта-Клаусами, прямо на головы малолетних потребителей. Но мотор самолета неожиданно отказал. Пилот и Санта-Клаусы разбились насмерть. Потрясенные дети смотрели, как их бездыханные изуродованные тела, покрытые полотняными простынями, грузили в кареты «скорой помощи». Санитары, содрав с лиц убитых набухшие кровью ватные бороды и усы, бросили их в железный чан для для мусора.
Или, быть может, Санта-Клаус стал жертвой интриг Ватикана? С первого января 1970 года вступил в силу новый католический календарь. Папа Павел VI вымарал из него около двухсот святых, в том числе и святого Николая, епископа, жившего в четвертом веке и ставшего в результате мифологической путаницы прообразом Санта-Клауса. Если Ватикан занят инвентаризацией мощей святых, а папа римский создает из них резервную армию безработных, то как сохранить ребенку веру в существование Санта-Клауса? Как сохранить ее, если паровое отопление вытесняет камины, а комиксы — Диккенса?
Сообщения о смерти Санта-Клауса настолько многочисленны, что уступают по количеству лишь жертвам автомобильных катастроф. В Нэшвилле, штат Теннесси, владельцы универмагов договорились с телефонной станцией, чтобы она учредила специальный номер для Санта-Клауса, по которому ему могли бы звонить дети и делать предпраздничные заказы. Номер учредили. Посыпались звонки. Их было так много, что пробиться к Санте стало фактически невозможно. В связи с этим почти в каждой семье разыгрывались большие трагедии и разочарования маленьких сердец. Звонить Санте и получать в ответ короткие гудки — «занято»! Каково? Возмущенные родители потребовали немедленной отмены этой рекламной затеи. Пришлось во всеуслышанье объявить, что Санта-Клаус уехал на время из Нэшвилля…
Нет Санта-Клауса в Нэшвилле, нет его в Америке, Вирджиния! Он умер многократно. В каждом американце по-своему.
Да, Санта-Клаус умер и продолжает умирать в каждом американце по-своему. Его убивают в тропических джунглях Вьетнама и в политических джунглях Вашингтона. Он гибнет на мансардах художников и на глазах у детей. Его приносят в жертву золотому тельцу и меднолобым расистам. Не стоит искать причины его смерти в «сомнениях нашего скептического века», как писал маленькой Вирджинии Фрэнсис Чэрч. Убийц следует искать среди тех, кто вознамерился пришлепнуть к этому веку печать Pax Americana.
Романтика гибнет не от парового отопления. Благородство вылетает не через дымоходные трубы. Под Новый год я получил поздравительную открытку, на обложке которой было написано: «Мир». К этому святому слову на цепочке была подвешена освежеванная и мастерски обработанная буйволиная ляжка. Внутри открытки шел следующий текст: «Мы счастливы, что в этом мире, полном неустроенности и тревог, у нас имеется хотя бы один надежный источник удовлетворения — короткорогий скот Аркадии! Если вы разделяете наше восхищение бифштексами, то добро пожаловать к нам на аркадские фермы в Нортфилде, штат Огайо, или в Верхнем Блэндфорде. Поскольку мы не рассылали рождественских поздравительных открыток в прошлом году, мы решили включить в нынешние галерею наших главных бычков-призеров и 1968 и 1969 годов». И последний штрих: подписалась под этим рождественским посланием женщина, некая Бэтти Ройон.
А в кафетерии «Крест» на 250 Вест 57-й стрит сидит за столиком наш старый знакомый Морис, «князь Богемский». Сегодня он в особенно плохом расположении духа. По-видимому, не сбылось его определение рождества как бесплатного обеда. Недаром перед ним стоит миска с кашей, которую он обычно хлебает на ночь. Да и рождественская торговля оказалась не очень-то прибыльной. Товар не тот. Кому нужны в такую ночь газеты? «Князь» в сердцах стучит кулаком по стопке нераспроданных газет и журналов, возвышающейся над его столиком.
— Будь прокляты эти праздники, — говорит он. — Ненавижу предновогодний трамтарарам. Комната у меня маленькая, а ренту за нее приходится платить большую.
— Но при чем тут рождество и Новый год? Разве в будни она стоит дешевле?
— Черта с два дешевле. Но не в том дело. У меня под окнами цветочный магазин. На моей улице их целая куча. День и ночь, день и ночь шныряют по ней вперед и назад грузовики. Цветы привозят, цветы увозят. В праздники на них большой спрос.
— Ты что, против цветов, Морис?
— Не против цветов, а против машин. Спать не дают. Сущий ад. Впрочем, сейчас мне и цветы осточертели. При одном их виде в дрожь бросает. Хочется бежать от них куда глаза глядят.
— А ты посылала их кому-нибудь?
— Нет, некому.
— А тебе их присылали?
— Нет, не от кого.
Как объяснить Морису, что именно в этом главная причина его неприязни к цветам? В этом, а не в потревоженном сне!
— Что я сейчас? Развалина. Без зубов. Без денег. Старые друзья все поумирали, а новыми обзаводиться уже поздно. Да и кому я теперь нужен? Вот и сижу я здесь, в кафетерии, под рождество и ем кашу в компании нераспроданных газет.
— Сколько тебе лет, Морис?
— В будущем году семьдесят пять исполнится… Да, сейчас всё не то. А когда-то меня принимали с распростертыми объятиями в книжных лавках и в театральных кулисах… Слыхал про Шона О'Кейси и Юджина О'Нила? Так вот, я лично был знаком и с тем и с другим. И не только с ними. А какая коллекция книг была у меня! Сейчас от нее одни крохи остались. Я берегу их вместе с чистым бельем в разных ящиках для хранения в сабвее.
— Это для чего же?
— На случай, если помирать придется.
«Князь Богемский» замолкает и начинает яростно хлебать кашу. Опустошив миску, он вытирает тыльной стороной ладони свою длинную белую бороду.
— К тому же еще и эта борода. Пропади она пропадом, — неожиданно начинает Морис, видимо продолжая какой-то внутренний монолог, загнанный на время вглубь полуостывшей овсянкой. — Куда ни пойду, особенно под рождество, немедленно за мной увязываются дети. Прохода не дают. Кричат: «Гляди, Санта-Клаус!» Это, поверь мне, похуже машин и цветов. Иногда так осатанеешь, что готов на стенку лезть. Кричишь им: «Отстаньте, бога ради! Какой я Санта-Клаус! Нет Санта-Клауса!»
Старик и впрямь переходит на крик. Редкие посетители кафетерия начинают боязливо коситься в его сторону. На мгновение заглядывает «коп», но, увидев знакомую фигуру «князя Богемского», тут же удаляется. А старик, вытирая слезящиеся глаза, барабанит по стопке газет и уже, как сомнамбула, повторяет:
— Отстаньте, бога ради! Какой я Санта-Клаус! Нет Санта-Клауса!…
Ты слышишь, Вирджиния?
