Имеем отрывочные, обрывочные свидетельства о прошлом: ах, какие интересные, потрясающе необычные люди населяли прежние времена — но что мы знаем о них? Знаем, только если они соприкасались с колоссами — Пушкиным, царями, мемуаристами, оставившими подробные (и все равно поверхностные) воспоминания. Сохраняются осколки, дребезги некогда единого целого.
То же самое сегодня: расползается, исчезает узор богатейшего пестрого ковра, истончаются, рвутся нити рисунка, тускнеют краски. Но ведь это несправедливо, неправильно! Ух, какая бурлила эпоха, какие титаны наполняли ее! Неужели будущие поколения удовлетворятся бессвязными крохами?
«Смертью смерть поправ» — означает смертью своей (дополнительно к итогу жизни) себя обессмертить. Победить небытие… Речь не о божественном воскресении и вознесении. Ведь можно попрать смерть (хотя бы отчасти) словом. Или делом.
Илья Ройтман
С ним было безумно интересно. Глубокое, доскональное знание прошлого, фантастические прожекты, устремленные в будущее, анекдот к месту — прямо сейчас, за чашкой кофе… Часы нескончаемых бесед летели как минуты. Вальяжный, усатый, кучерявый, он превратился в считаные месяцы скоротечной болезни в безусого худышку с щелочкой. Не терял оптимизм, продолжал планировать несусветное. Твердил, что идет на поправку, ибо изобретена чудодейственная вакцина. Говорил мне, что я несовременен, а сам-то он опережает события: ставку надо делать не на опыт, а на «молодо-зелено». Это было душераздирающе… Невольно я упрекал себя: он просил, чтобы я привозил из-за границы «настоящие» сигареты, опасаясь российских подделок. Может, если бы не сигареты, болезнь и не изъела бы его легкие?
Николай Травкин был лицом «Демократической партии», возникшей в 90-е годы, но создателем и председателем этой партии был Илья. Он не кичился причастностью к демократическому движению, со смехом рассказывал, как прятал библиотеку Новодворской, когда над ней навис обыск. Его отец был отважнейший человек, фронтовик, прошедший войну, мать работала кассиром в театре «Современник». Илья был завзятый театрал, а по образованию историк. В разговорах сыпал парадоксами, сравнивал Путина (убежденного «западника») и Екатерину Великую, которая вынуждена была приспосабливаться к российской реальности, объяснял, что автор триады «православие — самодержавие — народность» желал России европейского пути развития, но подлаживался под вот уж не европейскую ориентацию масс.
Обидно, что интеллектуальные потенции таких людей, как Ройтман, оказываются не востребованы и изливаются на ограниченный круг собеседников. После того как перестала функционировать демократическая партия, затеял создать другую — целиком молодежную. Собрал талантливых мальчиков и девочек, которые, по его мнению, способны сформировать достойное будущее России, но из Кремля вежливо попросили не регистрировать эту партию, чтобы не создавать ненужный переполох и неразбериху. Вынужденно мало-помалу он стал политическим менеджером, но гордился, что и на этом поприще считается одним из лучших. Принимал американских конгрессменов, общался с ведущими российскими экономистами, выступал на «круглых столах» и высказывал животрепещущие суждения. Чего стоит его наблюдение над «Томом Сойером» Марка Твена, где герой тащит за шиворот кошку и говорит, что сперва предаст ее суду и лишь потом казнит. Илья говорил: если бы российские живодеры были приучены к мысли о необходимости предварительных судебных слушаний, то и расправ над животными (а затем и над людьми) не происходило бы.
Болея, он подбадривал окружающих, находил для каждого, кто приезжал его навестить, комплимент. Только в любимые свои кафе и рестораны уже не ходил. Максимум на что хватало сил — выйти к лавочке возле подъезда. Он покинул нас в расцвете.
Сестры Грандовы
От воспоминаний некуда деться. Прохожу мимо Дома ученых — и сразу перед глазами: вместе с Асей и Леной выступаю здесь в Голубой гостиной.
И еще запомнилось: отменили лекцию на журфаке, а в аудитории стоял рояль. Сестры Грандовы, Ася и Лена, запели. Их прекрасные голоса далеко разносились по гулкому зданию с колоннами, где в историческом особняке разместился факультет журналистики.
Они были близняшки, их мало кто мог различить. К экзаменам готовились, разделив вопросы: одна учила ответы на первую половину заданного, другая — на вторую. Распределяли: одна готовила зарубежную литературу, другая — отечественную словесность. Сдавали друг за друга.
Их мама многие годы руководила «Пионерской правдой». Их дед покончил с собой, вернувшись из сталинской ссылки. Их бабушка, знаменитая Елена Кононенко, почиталась в моей семье: она была автором замечательной статьи о моем деде, школьном учителе истории.
Ася и Лена не разлучались. Остались неразлучны и после смерти. Лена умерла внезапно, Ася не захотела остаться одна. Навестить Асю в клинике поехал близкий друг. Она просила привезти сигареты, но свидание проходило под надзором, пришлось уложить сигаретины в пачку шоколада. Когда он уезжал, Ася сказала: «Прощай». Он стал уговаривать: «Увидимся» — она твердо повторила: «Прощай». Какое мужество надо иметь, чтобы произнести это! И исполнить намеченное.
Александр Борщаговский
Александр Михайлович Борщаговский — автор романов «Русский флаг» и «Млечный путь», сценариев фильмов «Три тополя на Плющихе», «Третий тайм» — был моим литературным учителем и учителем жизни. Я привозил ему свои первые литературные опусы.
Не забыть, как он привел меня, студента журфака, в дом Корнея Ивановича Чуковского. Отмечали день рождения создателя «Мухи-цокотухи», это происходило через год после его смерти. За столом собрались Арсений Тарковский, Лев Копелев, конечно, Лидия Корнеевна Чуковская…
Когда не стало Александра Михайловича, меня, его ученика, попросили вести панихиду в Доме литераторов.
Были праздничные майские дни, я спешил, чтобы прийти заранее и успеть поговорить с выступавшими. Что-то в моем облике (возможно, нелепо торжественный темный костюм) смутило милиционеров. Они попросили документы. Кто идет на панихиду с документами? Ни паспорта, ни удостоверения при себе не было. Милиционеры пытались втолкнуть меня в машину.
Не прийти попрощаться с дорогим человеком? Подвести тех, кому обещал взять обязанность ведения печальной церемонии на себя? Я говорил с милиционерами горячо, взволнованно — и убедил. Чудо помогло или Провидение? Меня отпустили. Запыхавшись, я успел в ЦДЛ.
Капитан футбольной команды
Валера Краев — всегда энергичный, юморной, добрый, заботливый… Не забыть, как привез с Сашей Вещиковым деньги, когда я оказался на мели. Ни о чем не расспрашивал, все понял о моем бедственном положении.
О Валере я всегда думал так, будто он бессмертен. Будто он, как Пушкин, никуда из жизни не денется — всегда можно поговорить. Он создал футбольную команду, сплотившую разных людей. Был молод и казался моложе многих. А ведь говорил, когда я не поехал на юбилейный матч: «Это в последний раз». Словно предчувствовал. Или действительно предчувствовал? Настаивал, чтоб я забрал сувениры: майку, часы, буклеты. Непременно хотел, чтоб осталась у меня вещественная память.
Больше тридцати лет продолжались наши утренние футбольные матчи в залах спорткомплекса «Олимпийский».
Поразительные (но ужасные ли?) сюжеты закручивает жизнь! Заболела жена Валеры Люба. Она была в тяжелейшем состоянии, когда схожий диагноз поставили и ему. До этого мне в голову не раз забредало: каково Валере будет без Любы (ее состояние становилось все хуже)? Но судьба распорядилась, можно сказать, предусмотрительно. Виктор Мичурин, бессменный игрок команды и ближайший друг Валеры, так и сказал: Краева подкосила Любина болезнь.
Собрали деньги на лечение в Израиле. Перед отлетом Валера признался: сил лечиться у него нет. Вернулся в Москву, лег на реабилитацию и ночью умер. Володя Лунин сообщил подробность (приписывая произошедшее Валериному фатализму): в израильской клинике дали ампулы кроворазжижающего препарата, один укол сделали, остальные ампулы нашли в больничной тумбочке нетронутыми. Это походило на сознательный уход (какая бравада, когда осип, лишился голоса?). Что его ожидало? Новые мучения — непонятно во имя чего, уже без Любы?
Она — в реанимации, без сознания — не узнала о его смерти. Валера не увидел ее мертвой. Она умерла на девятый день после его кончины. «Они жили счастливо и умерли в один день».
Анатолий Шамардин
Удивительный тембр голоса Анатолия Шамардина завораживал. Он исполнял песни на всех языках мира.
Забыл мобильник в автобусе. Едва вышел на остановке — вспомнил о потере. Побежал за автобусом, набиравшим скорость. Не выдержало сердце.
Нина Краснова вспоминает, как Анатолий приценялся в магазинах:
— Сколько стоит кровать?
— Сто шестьдесят тысяч.
— За такие деньги можно купить замок, а кровать дают впредачу.
— Где вы такие цены видели?
— В Европе. Там, если покупаешь комплект белья, тоже дают кровать.
Без шутки он не мог обойтись ни минуты.
Георгий Полонский
Георгий Исидорович Полонский — автор сценария фильма «Доживем до понедельника» и знаменитой студенческой песенки «За что Герасим утопил Му-Му?». Он и сценарий «Доживем до понедельника» создал в юном, почти студенческом возрасте. Стал лауреатом Госпремии. Но есть замеченная многими особенность (если не сказать закономерность): удается либо первая, либо вторая половина жизни. В финале Георгий Исидорович не мог опубликовать книгу сочиненных им сказок. Издатели говорили: «Вы не раскрученный автор». Да, его не узнавали в лицо, как узнавали исполнителей ролей в его неустаревающем фильме — Вячеслава Тихонова и Ирину Печерникову. Но разве это умаляет значение человека, который создал неумирающие образы? Мне довелось участвовать в издании посмертной книги Георгия Исидоровича — когда его не стало.
