Заседание — а в Мосгорсуде рассматривалась апелляция защиты на продление домашнего (для Малобродского — тюремного) ареста после решения Басманного суда — началось с часовым опозданием. Поскольку в зал вмещается кроме родственников от силы человек двадцать, все особо страждущие норовили поближе протиснуться к дверям — и первой, прямо перед спецназовцем, стояла Ксения Собчак. Перед дверями предполагаемый кандидат в президенты окликнула:
— Кирочка! (Они поцеловались.)
Еле-еле удалось втиснуться на две скамейки наблюдателей. Приставы грозно обходят ряды: «Если увижу еще раз, что поднимете телефон для съемки, — сразу удалю из зала!»
Я оказался прямо за спиной Кирилла: ведет себя очень спокойно, облокотился на стол. Серебренников не сказать, что сломлен, но как-то немного утомлен, однако не теряет иронии и стиля: например, на заседание он пришел в черной шапочке, но в разных носках (думаю, мало кто это заметил): один носок в звездочку, другой — в сине-зеленую полоску.
Начинаются обычные судебные процедуры. Алексей Малобродский просит своих защитников вести аудиозапись заседания, а затем подробно ее проанализировать. Тут же его адвокат ходатайствует приобщить к делу трудовую книжку и свидетельство на квартиру на имя жены: на тот случай, чтобы суду было понятно, куда именно — в случае перевода под домашний арест — отпускать Алексея Аркадьевича.
Далее дело обсуждается по существу (чтоб отменить всем троим арест до 19 января 2018 года), и вот тут начинают всплывать пикантные детали. Ксения Карпинская (адвокат Малобродского) указывает на ряд нарушений судопроизводства — скажем, для ознакомления с целой кипой документов им дали не день, а всего-то 10 минут. После чего зачитывается переписка между Серебренниковым и Малобродским, где последний просит совмещать работу в двух организациях — в «Седьмой студии» и «Гоголь-центре», на что Кирилл (не дословно) отвечает, что «Леша, это неловкий разговор, но я такие деньги платить не могу…» Мол, если бы они все были в сговоре, то и не посылали бы друг другу подобных писем о том, что кто-то кому-то платить не может.
Эта же цитата из переписки в немного дополненном варианте прозвучала и из уст адвоката Серебренникова: «Леша, денег на «Платформе» почти нет, Юра сейчас ищет эти деньги для Кати» (Екатерины Вороновой, которая находится в бегах).
Да и сам Малобродский напоминает, что его арестовали далеко не сразу — он мог бы сто раз стереть всю компрометирующую его переписку, но этого сознательно не сделал, потому что и скрывать ему абсолютно нечего.
— Мой клиент сам заявил о наличии у него израильского гражданства, — сообщила адвокат, — хотя это вообще не фигурировало в материалах дела. А получил он это гражданство в том числе и потому, что 81-летняя мать Алексея Аркадьевича была жертвой Холокоста. Она страдала тогда и страдает теперь… Почему Малобродский должен находиться в следственном изоляторе? Почему именно он, человек, не имевший права финансовой подписи и проработавший на «Платформе» не столь продолжительное время? Какие мотивы? Чем его действия отличаются от действий всех остальных?..
Примерно той же линии стал придерживаться и Юрий Итин:
— Видимо, следствие надеется, что мы оговорим друг друга?
— Мы избрали другую тактику, — уточнил адвокат Итина.
И далее в изящной манере поведал, что его клиент не давал показаний на Кирилла Серебренникова о некоей «черной кассе».
— Или мне позвонил представитель одного СМИ и спросил: правда ли, что Софью Апфельбаум задержали по показаниям Итина? — качает головой адвокат. — Наверное, для того их и развели по разным углам, чтобы потом можно было говорить о мнимых показаниях. Итин не знает внутреннюю кухню «Седьмой студии», он работал директором ярославского театра, за 400 км от Москвы, и был в столице только наездами. Если он и говорил что-то следователям во время допросов, то не от себя, а «это я знаю со слов Масляевой», «это со слов Малобродского»…
Гособвинитель на это заметил, что Итина допрашивали шесть раз, и раз от раза он давал весьма противоречивые показания.
— Девушка, уберите телефон! — строго сказал пристав Ксении Собчак. В какой-то момент публика уже немного «поплыла»: душно и очень тесно, сидели друг к другу вплотную.
Через полчаса от начала заседания адвокаты стали дружно искать потерпевшего по делу.
— Кто потерпевший? Где он? Мы думали, что потерпевшим теоретически может быть Софья Апфельбаум, но ее тоже задержали. А чем объяснить, что несколько лет до возбуждения дела Минкульт (выделивший деньги на «Платформу») вообще не считал себя потерпевшим и даже уничтожил всю отчетно-финансовую документацию?
— Документацию за 2011 год, — уточняет обвинение, — Минкульт уничтожил в связи с истечением пятилетнего срока хранения, но документы за период 2012–2014 гг. имеются.
— Однако, — продолжают адвокаты, — в Минкульте так и не смогли уточнить, кто именно уничтожил, какой отдел, когда и каким образом…
Адвокаты не забывают указать и на негативную роль г-жи Масляевой (бухгалтера «Платформы»), которая оговорила всех прочих, давая крайне путаные показания, а сама ранее была судима и привела бухгалтерию проекта в неудовлетворительное состояние.
— А рояль зачем арестовали за 5 миллионов рублей? Он что — стоял в квартире Серебренникова или Малобродского? Он в театре стоял, и теперь рояль арестован! Это и есть «полезные, эффективные мероприятия» следователей?..
Малобродский берет последнее слово перед вынесением вердикта Мосгорсуда на апелляцию:
— Я больше пользы принесу следствию, если буду на свободе! Сам следователь вынужден по три часа просиживать, чтобы попасть ко мне из-за несогласованной работы конвойной службы. Мне почти 60 лет, проблемы со здоровьем, прогрессирующий артроз плечевого сустава доставляет мне массу страданий, никакой эффективной помощи в СИЗО нет…
Защита Серебренникова также просит суд снять с Кирилла домашний арест и — если есть необходимость — отпустить под залог в 68 миллионов рублей, тех самых, которые ему инкриминируются.
— Осталось только следствию перестать врать всей стране в отношении вины Серебренникова, — горячится адвокат, несколько раз по ходу заседания цитировавший Дмитрия Медведева.
— Попрошу вас выбирать более корректные слова, — спокойно замечает судья.
Выступает и прокурор, которая напоминает, что никакой стагнации в деле «Седьмой студии» нет — напротив, идет активная фаза сбора доказательной базы. Она поддерживает следователей в том, чтобы оставить все решения в силе.
— Опять эти шаманские заклинания прокуратуры! — ожесточается Малобродский.
В финальном слове Кирилл напоминает, что до ареста по первому требованию «бежал к следователю, как к любимому человеку».
Прокурор, сидящая до этого со слегка отсутствующим взглядом, подняла на выступающего Серебреникова глаза и стала его рассматривать.
— Действительно, наш проект — это, по сути, стационарный театр, просуществовавший три года. Я горжусь этим проектом. Мы приносили свои деньги, брали кредиты, когда от Минкульта не успевал поступить транш. Я и в мыслях не держал бежать; бежать — значит, признать вину. Видимо, кому-то хотелось, чтобы я помучился. Когда меня арестовывали, то сказали: «Мы вас арестовываем, потому что на вас дал показания Итин». И вот у меня сегодня счастливый день, потому что я услышал от Итина, что все это ложь…
Кирилл добавил, что его «отец лежит после тяжелой операции, у матери болезнь Альцгеймера, она меня просто, боюсь, не узнает в следующий раз; все это — пытка для наших родственников. Вот нам говорят «держитесь», мы-то продержимся, но как быть родным? Они уже держаться не могут…»
Судья объявляет перерыв до вынесения вердикта по апелляции.
Выходя из зала, все стараются коснуться плеча Кирилла.
Суд удаляется, суд возвращается — сказку начинай сначала, все решения оставлены в силе.
Вечерняя рассылка лучшего в «МК»: подпишитесь на наш Telegram-канал
