Но есть ли сейчас в РПЦ «революционная ситуация»?
Не только светская часть нашего общества, но и многие воцерковленные люди не знают, что церковная революция в России уже была — ровно сто лет назад. Так современники называли период с марта по август 1917 года (см. книгу историка Павла Рогозного «Церковная революция 1917 года»).
Это был период бурных перемен не только в общественной, но и в церковной жизни России. Впервые священники и миряне получили возможность влиять на приходскую, епархиальную и даже общецерковную жизнь. Прихожане стали выбирать священников, вместе со священниками проводить епархиальные собрания, на которых выбирали себе в епархию епископа (а до этого епископ всегда назначался сверху, Синодом), стали участвовать через выборных лиц в контроле за финансовой деятельностью епархии, подбирать кандидатов на Поместный собор.
Священники и миряне были потрясены открывшимися вдруг возможностями. Так, протоиерей Иоанн Уфимцев, редактор «Екатеринбургских епархиальных ведомостей», в конце апреля 1917 года горячо писал на страницах издания:
«Как недавно, всего несколько недель тому назад, мы совершенно не думали, что когда-нибудь, а тем более так скоро, станем избирать сами себе епископа. Если кому-нибудь и приходила в голову такая мысль, то он боялся ее высказывать, как крамольную, и гнал прочь. А что было бы, если бы редактор Епархиальных Ведомостей взял бы да и написал в своем органе:
— Братья и сопастыри! Объединимся с мирянами для того, чтобы немедленно же приступить к избранию епископа и совершить это великое дело с возможно меньшими ошибками во благо родной епархии.
О, что бы было ему за это!.. Теперь же вот я пишу и нисколько не боюсь, что меня объявят, если не сумасшедшим, то опасным крамольником. Все духовенство теперь совершенно гласно готовится приступить к выбору епископа, и никто не машет на него палкою за это, никто не грозит запрещением священнослужения, рясоношения, рукоблагословения и проч. и проч.!..
Какое счастье!»
И действительно: наступила свобода, которая, как часто бывает, оборачивалась порой вседозволенностью, борьбой за свои частные интересы (бывали и подкупы прихожан теми, кто желал подсидеть настоятеля на приходе, например, дьяконом или младшим священником). Выборы епископа приводили к бурным многодневным дебатам, в которых избиратели выискивали всевозможные грехи и недостатки кандидатов. Например, на выборах епископа в Екатеринбурге некий оратор восклицал про одного кандидата: «Здесь говорилось о том, что Знамировский гладит детей по голове. Но мне говорят: гладит-то он гладит, но с какими целями. Не является ли он членом той же распутинской партии?»
Но эти прения приводили в итоге к тому, что у недостойных епископов, привыкших править деспотично и единолично распоряжаться средствами епархии, не было шансов быть выбранными в епархиальные архиереи.
В конце августа 1917 года был открыт Поместный собор, который мог повернуть жизнь Российской церкви в совершенно новое русло — он подготавливал множество реформ, но смог восстановить лишь патриаршество, а практически все его решения были похоронены победой большевиков, гражданской войной и установлением в стране советской власти.
И вот прошло время, умерла советская власть, жизнь Церкви с начала 90-х годов прошлого века начала возрождаться. У многих были надежды на светлое будущее этой Церкви, на ее открытость — люди бросились в храмы, стали креститься, регулярно посещать богослужения, участвовать в таинствах, жадно читать новые книги о духовной жизни, выпускавшиеся сотнями и тысячами, слушать лекции дьякона Андрея Кураева, профессора Алексея Осипова и многих других проповедников и пастырей.
Но к столетнему юбилею октябрьской революции оказалось, что возрождение Церкви в последние 26 лет в итоге вылилось в погоню за количественным фактором: построить как можно больше храмов, наполнить их большим количеством прихожан (не христиан, а пользователей религиозных услуг), получить больше силы, больше власти, больше денег, заткнуть и растоптать несогласных и критикующих курс руководства патриархии.
Власть епископата в РПЦ, согласно Уставу 2000 года, вновь стала абсолютной (в Российской и советской империях она была сдерживаема государством), роль мирян и священников вновь свелась к нулю. И в последние годы начался отток людей, которые не хотят быть в Церкви, мечтающей о «симфонии» — имперской связке с государством (конечно, связка эта желательна патриархии не в виде контроля государства над церковью, а в виде защиты прав и привилегий государственной церкви, что и вылилось в закон об оскорблении чувств верующих, по которому регулярно заводятся новые уголовные дела).
Снова в РПЦ патриарха Кирилла устанавливается крепостное право, когда патриарх — царь, каждый епископ — барин, все прочие — холопы. Теперь не только миряне ничего не значат, не только клир находится в абсолютной зависимости от епископов, но и сами епископы, количество которых размножилось до неприличия, стали пешками в руках патриархии.
Известный церковный пастырь — протоиерей Павел Адельгейм (убитый в августе 2013 года, много пострадавший от гонений своего архиерея, псковского митрополита Евсевия), писал в своей книге «Догмат о Церкви» (2002 г.), рисуя обобщенный образ современного епископа: «Признает ли Преосвященнейший Акакий клириков и мирян своими братьями? Миряне, его бессловесные овцы, и клирики, его рабы, в лице епископа повинуются Богу, пока воля епископа совпадает с волей Божией. А если не совпадает, то епископ сам становится богом, воле которого они обязаны повиноваться».
Да, многие этим возмущены. Но если мирянам чуть проще в том плане, что с епископом они, как правило, не пересекаются, а от плохого священника могут уйти в другой храм (особенно если это в крупном городе), то священникам от своего епископа-самодура, выжимающего из них последние соки, уйти практически некуда, потому что в соседней епархии сидит такой же «преосвященнейший Акакий».
И кажется, что революционная ситуация назревает, недовольство все увеличивается, и вот-вот… И все же — ничего не будет, никакой революции.
Потому что церковная революция столетней давности шла параллельно с событиями общественными, а жизнь церкви в нашей стране всегда привычно подстраивается под государственную. Побеждает тоталитарная власть — церковь склоняет шею под нее, побеждает демократия (как временно казалось в 90-е — начале 2000-х) — и в церкви вроде бы повеяло свободой. Сейчас же в обществе высок запрос на авторитаризм, твердую руку — и в РПЦ идет такой же процесс: усиления единоличной власти патриарха по всем направлениям.
А церковное общество не готово к революционным переменам. Священники разобщены — когда епископ травит или уничтожает одного из них, другие в лучшем случае будут молчать и тихо радоваться: «умри ты сегодня — а я завтра», или — в худшем — сами поучаствуют в травле.
Миряне, у которых отбирают пастыря и переводят без всякой причины в другое место, могут немного поворчать или даже написать письмо епископу, но на жесткое «нет» они привычно ответят покорностью и «начальник знает, как лучше» — тем более что им пришлют нового батюшку, который так же будет махать кадилом, крестить, отпевать и освящать крестики. А что еще нужно большинству?
Поэтому патриарху Кириллу и епископату пока можно не переживать: серьезного самосознания и самоорганизации ни среди клириков, ни среди мирян сейчас нет. Но кто знает, что будет через какое-то время, может быть, уже весной следующего года? Каким ветром повеет?..
