Мифология танцора
Про Анатолия Михайловича говорят очень многое. Что его первое место работы — слесарь в троллейбусном парке. Что в юности он был стилягой (тому свидетельство — сохранившийся до сих пор белоснежный кок на голове). Что уходу за своей уникальной прической он каждый день посвящает много времени — и даже спит на особой подушке, чтобы ее не помять. Зато и публика реагирует благодарно: даже в метро окликает фразами типа «Элвис жив!».
В реальности все немножко не так. Хотя в основном все мифы о Мазалове чистая правда. Но есть, как говорится, нюансы. Прежде всего, когда Анатолию Михайловичу говорят о сходстве с Элвисом, он не слишком рад. Потому что — несмотря на кок — рок-н-роллу и буги-вуги предпочитает классические бальные танцы, от гавота и менуэта до венского вальса. Причем так было и 60 лет назад!
— Дорогой, я вам сейчас объясню, — Анатолий Михайлович понижает голос с командного до полушепота. — Видите ли, я действительно стиляга и был им с юности. Но что такое стиляга на самом деле, а не в современном кино? Это человек воспитанный, следящий за собой, выглядящий на все сто, с хорошими манерами. А любители буги-вуги — вы бы их видели! Брючки — во! (Туго обхватывает и подтягивает штанину.) Подошвы — толстенные, на «манной каше». Но это не главное. Главное — в этих ребятах не было никакого воспитания. Схватил девушку и понесся. Нет, это отщепенцы, я с них и тогда пример не брал, и сейчас не одобряю!
Вот и уникальная прическа — дань не субкультуре стиляг (как мы их понимаем), а элемент ухода за собой. Шевелюра для его возраста завидная, что и говорить. Ухода требует, но не многочасового. Правда, спать приходится в специальной сеточке — но это делали не только стиляги, но и все мужчины благородного сословия в старой Европе. Иначе попросту невозможно «содержать» те прически. Кстати, к усам и бакенбардам дворян это тоже относится!
А вот про троллейбусный парк — чистая правда. Работал. Правда, слесарем только поначалу, потом уже на руководящей должности. На пенсии Анатолий Михайлович еще с 80‑х годов. Ушел на пенсию — и начал заниматься тем, к чему лежала душа. Историческим танцем.
Воспитание на паркете
В конце 1940‑х — начале 1950‑х годов, когда Анатолий Михайлович учился в средней школе, советское образование переживало некий «гимназический ренессанс». Школы с 1944 по 1954 год были раздельными для мальчиков и девочек; в ряду предметов были логика и бальные танцы. И на тогдашних танцевальных вечерах (кроме подпольных, но на них еще поди попади!) играли не буги и даже не танго с фокстротами, а вальсы, полонезы, мазурки. Эта культура — продвигаемая и доминировавшая в начале пятидесятых — во время «оттепели» отошла в прошлое, точнее, стала нишевой. Но к этому времени Мазалов уже влюбился в бальные танцы и остался в «тусовке бальников».
— Мой учитель и на паркете, и в жизни — Бруно Борисович Белоусов, — говорит Анатолий Михайлович.
Именно он, старший товарищ Мазалова (в этом году Бруно Белоусову исполнилось 80 лет), был одним из тех, кто сумел из отброшенной модой надоевшей культуры бальных танцев сделать субкультуру — и какую!
Бальники гордятся, что перенимали хорошие манеры по цепочке от тех стариков, что участвовали в балах царской России. «Есть наносное, есть танцевальная мода, а есть вечная культура, воспитание, — говорит Мазалов. — И это воспитание, умение держать себя и общаться с женщиной есть именно в бальных танцах. Иначе зачем бы я этим занимался?»
Оглядывается: малюсенький зал постепенно заполняется народом. Секунда — и голос снова становится громовым, командирским.
— Сергей, прекратить! Молчать! Сколько лет я вас учу! — гремит Анатолий Михайлович и устремляется к вошедшему мужчине — тоже, кстати, уже взрослому, лет за 50. — Перед дамой нужно скло-нить-ся! Поприветствовать! А не так, как это сейчас делают в других клубах: выдернул, как морковку из грядки, и потащил! Не видишь, как там она сзади!
На такой тон можно с непривычки обидеться, но здесь это никому не приходит в голову: господина распорядителя любят и знают много лет. Он разворачивается к даме и демонстрирует, как нужно ее приветствовать. Она улыбается, расцветает. В самом деле, только что она, как и все, пробиралась в сумерках по холодным дорожкам ВДНХ, в пуховике и сапогах. Но здесь — здесь! — она в платье, красивых туфлях, и ей целуют руку.
Центр циклона
— Молча-ать! — роль гусарского офицера, распорядителя бала, Анатолию Михайловичу явно нравится. — Выстраиваемся для полонеза — а шампанское оставим на потом!
Все пришедшие на вечер — это человек двадцать, из которых примерно 15 дам — встают в знакомую всем позицию для начала полонеза. Этот танец традиционно открывал любой бал в России первой половины XIX века — в пушкинскую пору. Живого оркестра в этот раз нет — теперь это роскошь, доступная только по праздникам. Танцуют обычно под запись: в данном случае — полонез из последнего акта «Евгения Онегина» Чайковского. Это, пожалуй, самый известный у нас полонез, не считая мало подходящей для танцев пьесы Огинского.
Пол в маленьком зале не паркетный — линолеум. Ботинки (межсезонье же!) у большинства с резиновой подошвой. Поэтому скользить почти ни у кого не получается. Но какая разница, если звучит торжественная музыка (при звуках которой, как тот слон из мультфильма, «теряешь волю»), а рядом люди, которые так же, как и ты, представляют себе настоящий бал! И вот уже музыка несет пары, сходящиеся и расходящиеся в сложной композиции.
Именинница, кстати, воспользовалась почетным правом выбрать кавалера. И выбрала, разумеется, Анатолия Михайловича. Он гордо ведет ее по линолеуму — скользить без паркета не получается и у него, но спина по-гусарски прямая, а прическа гордо смотрит вверх.
Кстати, в пушкинскую пору такую прическу тоже знали. Она называлась не «кок», а «тупей». Так что исторической неточности тут нет.
