Получается, что всех выдающихся ученых, писателей, художников, зодчих и т.д. и т.п., которые работали до седьмого пота, надо было при жизни не почитать, а заключать в дома для умалишенных и лечить, лечить, лечить, пока они не станут относиться к работе как к чему-то малозначительному и тем самым займут достойное место среди «креативных» персон.
Без аттестата и диплома
Память наша однобока, как сказал Высоцкий. И это более чем верно. Перелистывая книгу «Я — физтех», выпущенную в 1996 г., к 50‑летию основания МФТИ, обнаружил массу знакомых фамилий, принадлежащих тем, с которыми приходилось контактировать в период моего пребывания на физтехе с 1957 по 1966 г. (в качестве студента и аспиранта) и о большинстве которых память удержала только минимальные сведения: кто-то читал лекции, кто-то вел семинары или лабораторные работы по такому-то предмету и т.д. Были, однако, и исключения. И в списке лиц, избежавших однобокости памяти, первое место безоговорочно принадлежит Феликсу Рувимовичу Гантмахеру.
Среднее образование он получил практически самостоятельно после обучения в течение трех лет в гимназии и одного года — в трудовой школе. B качестве вольнослушателя в 1923–1925 гг. прослушал полный курс математического отделения Одесского института народного образования, потом там же закончил аспирантуру, работал в качестве доцента и профессора.
Переехал в Москву, работал в аэрогидродинамическом институте, занимался, в частности, усовершенствованием знаменитой «катюши». За эту работу в 1944 г. был награжден орденом Красной Звезды, в 1948 г. получил Сталинскую премию I степени за разработку теории полета неуправляемых ракет. С 1947 года работал в Московском физико-техническом институте. Интересно, что, как отметил Н.В.Карлов в своей работе «Они создавали Физтех», у Феликса Рувимовича не было ни одного официального документа, подтверждающего наличие у него среднего и высшего образования.
В наше время на физтехе было разрешено свободное посещение лекций (за исключением лекций по истории КПСС и марксистско-ленинской философии). Но практически никому не приходило в голову прогулять лекцию Гантмахера.
Театр одного актера
Как сейчас стоит перед глазами: физическая аудитория, первая лекция по предмету, называемому аналитической (не путать с теоретической) механикой. На сцену уверенным шагом поднимается невысокий человек плотного телосложения и... То, что происходило дальше, лекцией не назовешь. Это был великолепный спектакль в театре одного актера. Это было блистательное изложение предмета в сочетании с уроками актерского мастерства и сценической речи.
Немыслимой длины доска в глубине сцены моментально заполнялась формулами под аккомпанемент текста лекции. Перерывы делались только для того, чтобы, усилив громкость речи от почти шепота до громоподобного баса, заявить что-то вроде такого: «А это и есть знаменитая теорема Ли Хуачжуна!» Вообще говоря, акцентированное произнесение знаменитых фамилий на лекции доставляло Феликсу Рувимовичу особое удовольствие, сравнимое с тем, которое испытывают оперные певцы при исполнении любимых арий. И аналитическая механика в этом отношении предоставляла огромное поле для деятельности, поскольку она персонифицирована до крайности. Поименовано почти все. Вот некоторые красивые примеры:
Интегральный инвариант Пуанкаре–Картана.
Принцип наименьшего действия Мопертюи–Лагранжа.
Формула Сен-Венана–Венцеля.
Критерий устойчивости Льенара–Шипара.
Уравнения Лагранжа и Гамильтона–Якоби.
Законы Эйлера и Мерсенна.
Диссипативная функция Рэлея.
Теоремы Якоби–Пуассона, Томсона и Гельмгольца.
Принцип взаимности Максвелла.
Поразительно, но все эти термины, облагороженные звучными фамилиями знаменитых ученых, прочно, «на всю оставшуюся жизнь», осели в памяти именно благодаря уникальной (я бы сказал, страстной) манере подачи материла, используемой Феликсом Рувимовичем. Именно благодаря ему мы уже в самом начале пути на научном поприще осознали, что все то, о чем он нам рассказывает, не есть «декоративное украшение теории» (его любимое выражение, которое он использовал в предисловии к первому изданию книги «Лекции по аналитической механике»), а изложение фундаментальных принципов описания самых разнообразных явлений в окружающем мире. В этом плане аналитическая механика хороша тем, что она рассматривает эти общие принципы применительно к конкретным и наиболее удобным для восприятия человеческим разумом понятиям, таким как материальная точка, перемещение, движение, скорость, масса, ускорение, связь, равновесие и т.д.
Облик Феликса Рувимовича в студенческие годы казался мне совершенно неповторимым. Но начиная с определенного периода я не мог отделаться от ощущения, что он мне кого-то напоминает. И внезапно меня осенило: он же вылитый Жан Габен в роли Жана Вальжана из фильма «Отверженные», премьера которого состоялась у нас в феврале 1960 года. И дело тут не только во внешнем сходстве, а и в высочайшем профессионализме, манере держаться, убедительности действий и ярко выраженном чувстве собственного достоинства...
Последняя встреча
«Я так и умру как моллюск, приросший к кафедре».
В.О.Ключевский
Май 1964 года. Большая физическая аудитория лабораторного корпуса. Феликс Рувимович Гантмахер опять на той же самой сцене, где в течение многих лет читал свои лекции. Эта встреча с ним — последняя. В глубине сцены — та же самая доска, и мне до сих пор кажется (хотя я могу и ошибаться), что ее тогда специально исписали формулами, имеющими отношение к аналитической механике. В почетном карауле — коллеги и студенты. У изголовья — скорбная фигура сына Всеволода. В переполненном зале кроме студентов много не только моих однокурсников, окончивших Физтех год назад, но и выпускников более ранних лет. Печальная весть неведомым образом быстро распространилась среди физтеховского сообщества. Каждый узнавший об этом считал своим долгом отдать дань уважения покойному, к которому в полной мере можно отнести слова, адресованные великому русскому историку В.О.Ключевскому в предисловии к опубликованной в 1993 г. издательством «Мысль» его книге «Русская история»: «В нем органически сочетались глубокий ученый, тонкий художник слова, блистательный стилист и вдохновенный лектор. По единодушному признанию современников, он был обыкновенный «гениальный профессор».
Многие задолго до кончины Феликса Рувимовича знали, что он смертельно болен. Знали также и о том, что, несмотря на тяжелый недуг, он продолжал работать. Вот что об этом писал Олег Дашевский в своих воспоминаниях: «...до 64‑го года эти дисциплины (теоретическую и аналитическую механику) читал профессор Гантмахер, ученый с мировым именем, который, однако, так и не стал не только академиком, но и членом-корреспондентом Академии наук. В 1964 году он тяжело заболел, и было ясно, что читать свой курс тогдашним второкурсникам он не сможет. Он лежал в больнице и понимал, что не выйдет из нее никогда. В расписание поставили его ученика и друга — профессора Айзермана. Но Гантмахер хотел прочесть хотя бы первую, вводную лекцию, чтобы продемонстрировать студентам величие и великолепие любимой науки. Его привезли из больницы в карете «скорой помощи» и занесли на второй этаж на руках. В актовый зал набились студенты двух потоков. Гантмахер читал лекцию, лежа в кресле, а его ассистент писал на доске формулы и делал чертежи с глазами, полными слез. В зале не было слышно ни шепота, ни случайного кашля — все понимали, что являются свидетелями акта необычайного мужества и преданности науке».
Яркая жизнь Феликса Рувимовича Гантмахера (и других ему подобных трудоголиков) — лучшее опровержение апологии бездеятельности, равно как и имитации деятельности. Любая деятельность — это труд. И именно созидательный (он же креативный!) труд является высшим предназначением человека, придающим смысл самому его существованию.
P.S. Классическая монография Ф.Р.Гантмахера «Теория матриц» выделяется среди аналогичных работ широтой охвата и ясностью изложения, переведена на иностранные языки и успешно служит настольной книгой уже нескольким поколениям математиков во всем мире.
