Жили-были в Москве сестры Кузнецовы. Считается, кстати, что Кузнецовы — самая распространенная в мире фамилия, но это к слову. Так вот, у Натальи Кузнецовой вырос замечательный сын Андрей, а сын Ирины Кузнецовой, Станислав, к тридцати пяти годам спился.
Семья Натальи живет в Митине, в трехкомнатной квартире, а Андрей с женой и дочерью обитает в двухкомнатной квартире неподалеку. К моменту, о котором идет речь, Ирина развелась с мужем и умерла, а Станислав время от времени подрабатывал то грузчиком, то ночным сторожем, но в конце концов совершенно опустился.
Так вот, от родителей Станиславу досталась прекрасная трехкомнатная квартира на Таганке. Как только он остался один, он начал сдавать две комнаты и на эти деньги жил, пил и время от времени даже оплачивал коммунальные платежи. Но время шло, и водка сделала свое дело.
Тетка Станислава, Наталья Васильевна, всегда очень пеклась о племяннике. Еще при жизни сестры она постоянно укладывала его в разные клиники, где его пытались вылечить от алкоголизма. Бывало, он держался несколько месяцев. Несколько раз он даже устроился на работу автослесарем, где с него сдували пылинки, потому что у него были золотые руки, а за это многое прощается. Ирина благодарила сестру, а потом все начиналось сначала.
После смерти Ирины Наталья несколько раз в месяц навещала племянника, привозила ему продукты, отмывала его комнату и даже находила порядочных постояльцев, которые по мере сил следили за непутевым племянником. Но ему такие скучные квартиранты не нравились, и он приводил других, веселых и не жадных. Они сами любили выпить и всегда угощали его — другое дело!
И вот в один прекрасный день в квартире Станислава появилась женщина, приятная во всех отношениях. Вначале она платила ему, а потом сказала, что теперь они будут жить одной семьей, привезла из Брянска мужа, еще каких-то родственников, и в конце концов они уговорили покладистого хозяина, что жить лучше за городом, на свежем воздухе. Приятная женщина вывезла Станислава в дальнее Подмосковье, поселила его у дяди Коли, который гнал самогон, а сама осталась на Таганке, однако раз в неделю приезжала навещать дорогого Стаса.
Наталья Васильевна не сразу поняла, что племянник попал в лапы квартирных мошенников. Вначале она думала, что это очередные пассажиры, от которых нетрудно избавиться, но вскоре выяснилось, что брянские «родичи» взялись за Станислава всерьез. И вот когда она приехала на Таганку, чтобы заглянуть в почтовый ящик, там оказалась платежная квитанция. И в ней было написано, что теперь хозяйкой квартиры является та самая приятная женщина.
Наталья Васильевна написала мне письмо, я отправила ее на консультацию к адвокату, адвокат три дня изучал мешок документов, и наконец Станислав выдал тетке доверенность, и от его имени был подан иск в суд.
Я опускаю подробности о том, как искали Станислава, которого прятали у надежных людей. Я опускаю подробности о том, как Станислав напивался до зеленых чертей, жевал свои носки, называл Наталью Васильевну бабушкой Клавой и просил сделать ему манной кашки с изюмом. Я все это и еще многое другое опускаю потому, что даже для краткого описания сей притчи требуются недюжинное здоровье и устойчивая психика.
Однако начался суд, и вроде бы все пошло своим чередом. И тут Станислав, которого Наталья Васильевна перевезла к себе в Митино, случайно встретил на улице Настю, свою первую школьную любовь.
Я видела ее. Это очень добрая и очень одинокая женщина. У нее никогда не было ни семьи, ни детей. И вот Станислав в минуту просветления идет с ней в загс, регистрирует брак — и картина меняется до неузнаваемости.
Как Наталья Васильевна просмотрела эту историю? Собственно, ей просто в голову не пришло, что ее дотла спившийся племянник способен на какое-то человеческое движение. И вот Настя взялась вытаскивать мужа с того света. Она впервые в жизни оказалась кому-то нужна и по этой причине представляла собой настоящую угрозу для его врагов.
А вскоре ко мне приезжает адвокат Станислава и говорит: не подумайте, что я сошел с ума, я и сам начал заикаться, но Наталья Васильевна выступила в суде со стороны брянских «родичей», подтвердила, что Станислав по своей воле продал им квартиру и теперь, как настоящий мошенник, хочет отобрать ее у добрых людей.
Вы спросите: как же так?
Да очень просто. Как выяснилось, Наталья Васильевна рассчитывала прибрать к своим рукам квартиру племянника, и появление Насти совершенно не входило в ее планы. Поняв, что квартира уходит, она договорилась с брянскими «зайчатами», суд принял решение в их пользу, и они уже продали квартиру Станислава. Немалые денежки, надо думать, разделили по-братски.
* * *
Жили-были в Москве муж и жена Астафьевы. Много лет они не могли родить ребенка, а когда он наконец появился на свет, выяснилось, что у него тяжелая форма ДЦП.
Сергей предложил оставить его в роддоме, но Елена сказала, что об этом не может быть и речи.
У Сергея была процветающая строительная фирма. Первые три года Елена сидела дома с Сашей, а Сергей обеспечивал семью и даже привязался к сыну. Сначала он к нему не подходил, а потом природа взяла свое, к тому же малыш был совершенно беспомощный — словом, у Елены были все основания надеяться на лучшее.
Однако с каждым годом уход за ребенком требовал все больше денег. А Елена хотела, чтобы он не просто жил — она каждый день старалась сделать для него все возможное. Не у всех родителей неизлечимо больных детей есть силы на борьбу. Многие довольствуются малым, то есть поддержанием жизни, и никто не имеет права их упрекать: в нашей стране домашний уход за такими детьми — больше чем подвиг.
Но нередко один родитель приносит себя в жертву, а второй — нет. Это не вопрос физических и финансовых возможностей — это позиция. Осознав, что случилось непоправимое, некоторые родители восстают против ограничений, которые приносит им беда. Именно это и произошло в семье Астафьевых. Сергей хотел после тяжелой работы проводить время с друзьями, он всю жизнь мечтал о путешествиях, но больной ребенок камнем лежал поперек дороги. Домой с друзьями не придешь — там лазарет, и путешествовать не поедешь — жена намертво привязана к дому.
Елена, которой важно было сохранить и мужа, и ребенка, прибегла к компромиссу. В прежней жизни она была адвокатом, и вот, не выходя из дома, она стала писать несложные жалобы и по мере возможности консультировать нуждающихся. А еще она начала вышивать картины, и люди их с удовольствием покупали. В конце концов она умудрилась заработать столько денег, чтобы можно было заплатить няне и махнуть с мужем в какую-нибудь далекую страну. У мужа, правда, и так были деньги на няню, просто он не хотел тратить их на такую бессмыслицу.
И вроде бы стали путешествовать, и вроде бы жена не висела камнем на шее, но Сергею все равно было не по себе. Теперь ему действовало на нервы то, что в доме часто толклись чужие люди — то родители больных детей, то нуждавшиеся в юридической помощи. А со временем к ним прибавились дамы-вышивальщицы, потому что Елена стала учиться золотошвейному мастерству. А для нее это была не только возможность заработать, но и общение с разными людьми, какие-то новые знания — то есть полноценная жизнь.
Вот так день за днем разрушалось это хрупкое сооружение под названием «семья с больным ребенком». И в обычной-то семье нужно постоянно держать наготове мастерок и цемент, чтобы латать дыры. А в семье с ребенком-инвалидом, скрюченным и мычащим в своей громоздкой инвалидной коляске, — тут нужен не цемент, а какое-то чудодейственное вещество, которого, видно, на земле на всех на хватает.
И вот Сергей поехал в командировку, а Елена получила по почте повестку в суд: муж подал на развод и раздел имущества.
Потом она узнала, что ему приглянулась молодая няня, которая несколько раз оставалась с сыном, когда они уезжали отдыхать. Она сразу даже не поняла, что ее больше ранило: то, что муж так трусливо пошел в суд, или эта няня, которая вроде сочувствовала ей и иногда даже плакала, глядя, как она мучается, пытаясь накормить Сашу. Наверное, няня. Сергей уже давно отдалялся, и было понятно, что ничем хорошим это не кончится. Но вот женщина, которой она доверяла своего больного ребенка…
По злой иронии судьбы, заседание назначили на тот день, когда Саше исполнилось тринадцать лет.
Сергей решил распилить все: трехкомнатную квартиру, в которой они жили, бытовую технику, включая французский тостер, вафельницу и корейскую пароварку, квартиру ее умерших родителей, старую дачу в Жаворонках, машину и все до копейки деньги.
Елене в суде стало плохо. А после перерыва она поняла, что ей все равно. Сергей предъявил какие-то смешные бумажки, из которых, по его мнению, следовало, что Ленины родители спали и видели, как бы оставить зятю свою квартиру. Она хотела что-то возразить, но не нашла сил.
— Если ты заберешь машину, я не смогу возить Сашу в больницу, — сказала она мужу.
— Другую купишь, — ответил он.
Она отдала ему машину, дачу и родительскую квартиру, а он все копался в своих списках, все искал, что бы еще урвать у бестолковой бабы, которую ткни пальцем — и она рухнет на колени.
— Надо было идти в суд с адвокатом, — сказали ей друзья.
— Не надо было выходить замуж за свинью, — ответила она. Но в том-то и дело, что когда-то он был обычным человеком, и если бы не больной ребенок, она, может, прожила бы с ним всю жизнь и так ничего и не поняла. Это беда проявила все невидимое. А ее безответность распалила его, и он решил, что теперь ему можно все.
И пусть он влюбился в другую женщину, и пусть бы ушел, дело житейское, — но откуда взялся этот ненасытный зверь?
Это только кажется, что присутствие больного обязывает всех членов семьи к особо внимательным отношениям. На самом деле больной нередко вызывает ненависть у патологически здоровых людей. Были времена, когда выставлять эту ненависть напоказ считалось неприличным. Но они прошли — теперь в моде здоровый образ жизни.
* * *
Жил-был в Москве Анатолий Машин. В молодости он поездил по стране, работал на больших стройках, и везде ему были рады, потому что Анатолий был виртуозом сварки. В конце концов о его искусстве узнал начальник большого строительного треста. Так Анатолий вернулся в Москву и стал уважаемым человеком: зарабатывал в три раза больше простых смертных, получал награды и ни о чем не тужил. Кроме одного — он очень хотел жениться и стать главой большой дружной семьи. Его родители поженились, как только им исполнилось восемнадцать лет, жили душа в душу, родили пятерых детей, всех поставили на ноги, и в доме всегда царили мир и благоденствие. Богатыми никогда не были, но все необходимое в семье всегда имелось.
Женился Анатолий на барышне из прачечной. И что интересно: он не влюбился, а просто выбрал хорошенькую девушку и сделал ей предложение. А Тамара его приняла, потому что была сиротой и жила в общежитии, как говорится, терять было нечего.
Строительный трест выделил им квартиру в новом доме. Жили они мирно, отдыхать ездили по профсоюзным путевкам, воспитывали сына. Выяснилось, что других детей у них не будет. Анатолий погоревал-погоревал, но смирился — значит, не судьба.
Потом сын вырос, связался с плохой компанией и начал пить.
Рассказывая мне о сыне, Анатолий просто из себя выходил: как же так, он его кормил, поил, мать души в нем не чаяла, а он стал пьяницей. По его словам выходило, что он все деньги вложил в проект, а ничего не вышло.
Кончилось тем, что сын нашел в пивной даму лет на пятнадцать старше, женился и уехал с ней в забытый богом подмосковный угол. Тамара стала возить туда мешки продуктов, а Анатолий просто вычеркнул его из своей жизни.
— Мать — кривая душа, — сказал он, когда я спросила, почему он не пробовал бороться за своего единственного ребенка. — А я таких повидал на своем веку. Если пьет — пиши пропало, тут уж ничего не поделаешь. Что мог, я сделал, кормил, одевал, сам не пью, и жена в рот не берет. Ну что мне теперь, в окно из-за него прыгать?
Когда Анатолию исполнилось пятьдесят пять лет, жена неожиданно предложила ему развестись. Его это как громом поразило. А Тамара сказала, что все у них было, кроме тепла, и всю жизнь они прожили как дальние родственники. И еще она сказала, что встретила человека, который на старости лет открыл ей глаза, с ним тепло и во всем радость.
Тут самое время сказать, что жили они с Тамарой в той самой однокомнатной квартире, которую он когда получил от треста. Сын был прописан в квартире дедушки и бабушки. Так вот, со временем они эту квартиру приватизировали на двоих, в равных долях.
После развода Тамара переехала к своему новому избраннику, а Анатолий остался в квартире один и несколько лет жил бобылем. А потом в него влюбилась женщина, которая в свои тридцать лет никогда не была замужем. Когда выяснилось, что она ждет ребенка, они поженились. Родилась дочь. Анатолий прописал ее в своей квартире. И тут появился незнакомец.
Он сообщил Машину, что его бывшая жена Тамара продала свою долю в квартире и теперь он будет здесь жить.
Незнакомец оказался человеком незатейливым. После нескольких скандалов, драк и посещений полиции он объяснил Анатолию, что имеет право жить на своей половине и жить будет, причем с родителями. А как быть Машину с его маленькой дочерью, его не касается.
Меня очень тронула история Анатолия, и я бросилась ему помогать. Я думала, что бывшая жена Анатолия не имела права продавать свою половину, потому что в квартире прописан маленький ребенок.
Однако выяснилось, что это не так.
По закону Тамара обязана была сначала предложить Анатолию выкупить ее долю. И только в случае его отказа она имела право продать ее другому человеку.
Анатолий долго убеждал меня в том, что никто ничего ему не предлагал. И только потом адвокат, который взялся за это дело, выяснил, что на самом деле Тамара встречалась с бывшим мужем, но он наотрез отказался от выкупа доли, и тогда она нашла другого покупателя.
Я была уверена в том, что продажа второй доли в однокомнатной квартире нарушает права несовершеннолетнего ребенка, но я ошиблась. Каждый человек вправе делать со своей собственностью все, что ему заблагорассудится. И к чужому ребенку это не имеет никакого отношения — это не его квадратные метры.
Тут имеет место правовая неопределенность, то есть большая дырка в законе. Но пока другого закона нет, остается признать, что жить в одной комнате с чужими людьми ребенок не может, и есть единственный выход: продавать свою долю.
Адвокат объяснил это Анатолию и в течение нескольких дней консультировался с риелторами, которые сказали, что на деньги от продажи этой самой доли можно купить неплохую квартиру в Новой Москве.
Каково же было мое изумление, когда я услышала продолжение этой истории.
Анатолий сказал адвокату, что квартира в Новой Москве ему не нужна — ему нужно отомстить первой жене. Он всю жизнь ее содержал, кормил, поил, и тут она, видишь ли, нашла себе другого. А кто возместит ему все убытки? А дочка — ну что дочка, он снял комнату, не дворец, но жить можно. Сначала нужно разобраться с первой женой.
* * *
Я просто шкурой чувствую ненависть, которая исходит от некоторых людей, — в автобусе, в метро, на улице. Летом в автобусе я села на место, предназначенное инвалидам. В тот день я храбро вышла на улицу без палки, но простоять несколько остановок не смогла, и пришлось сесть. Тут в автобус вошла дама с палкой и велела мне подвинуться. Я ответила, что не могу — потом не сумею встать. Она стала орать, что это места для инвалидов. Сгорая от стыда, я показала ей справку о том, что я инвалид первой группы. Она ответила, что справку я купила, схватила меня за кофту и содрала с сиденья.
Так что изменилось — люди или обстоятельства?
Мне очень хочется думать, что изменились обстоятельства, потому что они и в самом деле изменились. И пока мы не были, например, хозяевами своих квадратных метров, все были равны в своем бесправии и люди не ели друг друга — не было смысла. А теперь смысл появился — и началось людоедство.
Но ненависть порождает не только борьба за собственность — хоть какую, любую. Нам с утра до ночи внушают, что вокруг враги. Какие враги? Больших врагов, чем мы сами себе, нет и быть не может. Если нам так легко внушить что угодно — значит, мы заслужили. Потому что нельзя так бездарно распоряжаться своей жизнью. Жадность и ненависть — самые доступные удовольствия?
Сдаемся без боя? Только при чем тут обстоятельства?
Хотим — и сдаемся. Вот и все.
P.S. Все фамилии изменены.
