Отличительная черта прозы Беседина — большой стиль. Темы, выхваченные с лент новостей, но пережитые и поданные глубоко личностно. "Широкие мазки" описаний. Общественный пафос. Честный пафос, подчеркну.
В эпоху скепсиса, кислотной иронии, нарочитого мелкотемья, знаменующего уход в себя в обидчивом противостоянии с жизнью, общественный пафос особенно ценен. Нас отучили от больших мыслей, крупно поставленных проблем. Беседин возвращает всё это читателям.
Велико искушение напрямую связать его творчество с большим стилем советской литературы середины прошлого века. Но это искушение — не более. Другая эпоха. Беседин рос не в советском, а в украинском Крыму. Читал не Островского с Фадеевым, а американских бунтарей Чарльза Буковски и Хьюберта Селби. Слушал не "Песню о встречном" Дмитрия Шостаковича, а психоделику Nirvana.
В отличие от советского многоголосья, большой стиль Платона Беседина на удивление личностен. Это не коллективная мысль множеств, а индивидуальный опыт. Это проза от первого лица: даже если говорит герой, мы слышим автора. Юношеская исповедальность делает стиль Платона уязвимым для иронии столичных снобов. Но и придаёт текстам тёплую доверительность. Автор не ищет выигрышной позиции. Он говорит о своих промахах, о страхе перед ночными грабителями. И эта откровенность подкупает читателя.
Она выручает и при обращении к патриотической теме. Патриотизм Беседина свободен от казёнщины. Платону дороги все проявления русской мощи — от "перемоги" в Великой отечественной до футбольных побед российских клубов. Столь же искренне негодование, с каким он говорит о попытках местных чиновников выхолостить "крымскую весну", а то и "прихватизировать" её, использовать в своекорыстных целях.
С тем большим интересом читаешь новую книгу Беседина "Дети декабря". Её сквозная тема — дорога. Она объединяет повести, вошедшие в сборник. Это горький путь беженцев из Донбасса ("Стучаться в двери травы"). Это лихорадочный маршрут несчастливого в семейной жизни героя из Севастополя в Киев — и обратно, заканчивающийся его гибелью при переходе границы ("Мебель"). Это проторенный крымскими дружинниками путь в Киев, охваченный волнениями ("Дети декабря"). Это дорога из Севастополя в столицу Крыма и назад, заставляющая героя по-новому взглянуть на отношения между людьми и ценность человеческой жизни ("Воскрешение мумий").
С одной стороны, такое броуновское движение — историческая реальность, точно запечатлённая картина украинских событий. Автору и его героям выпало жить в период смуты, эпоху перемен. С другой стороны, преображая политическую реальность в художественный текст, Беседин использует тему всеобщего движения, чтобы показать жизнь полнее и ярче. "Я должен видеть всё своими глазами", — провозглашает герой повести "Дети декабря", отправляясь в восставший Киев. И читатель вместе с ним получает возможность окунуться в гущу событий. Увидеть их не со стороны — через оптику телекамер, а изнутри, глазами участника событий.
Поразительно, как много — не только подробностей, но и сущностных моментов — открывает такой взгляд. Вот, пожалуй, самое важное — автор разделяет радикалов и нормальных людей, возмущённых коррупцией в правление Януковича. "...В тех честных, кто вышел на Евромайдан, сиял образ не Европы, но Града Золотого... Здесь, на Евромайдане, люди ищут... важного, первостепенного, выбивающегося из привычной матрицы бытия... Хотят доказать себе, что они больше, чем есть на самом деле".
Поразмыслив, герой, крымский дружинник, приехавший бороться с Евромайданом, догадывается: "Я тоже приехал в Киев за этим. Быть вне себя, выйти за рамки".
В моменты исторических потрясений ощущение творимой своими руками истории кружит множество голов с той и другой стороны. Ведь и крымчане тянулись к России как к своему образу Золотого Града.
В столкновении двух проектов развития, двух грандиозных социальных грёз миллионных масс люди ищут не только идеал будущего, но и пытаются обрести, понять, утвердить сами себя.
Отправная точка поисков — безрадостная мысль героя повести "Мебель" Смятина: "Мне сколько? Тридцать три! И давление, и угроза инсульта, и сердце, и эта вечная дурная усталость... и нервы, постоянные нервы... Всё мимо и всё зазря! И каждый от тебя что-то хочет. А чего хочу я?.. Твоя семья, твои болезни, твои долги, твои обязанности. А где ты? Где ты сам?!"
Конечно, с позиции житейской мудрости можно ответить: твоя семья, твои обязанности и да — твои болезни — это и есть ты сам! Но когда человек бьётся в истерике, он не слышит увещеваний. Скорее, он выйдет на Майдан или, напротив, поедет в Донбасс.
Смятин умудрился сделать и то и другое: "...Он и ездил на Евромайдан, возил гуманитарку в Луганск. Взрослея через преодоление себя, через поиск правды". И снова, с надрывом: " Смятин кричал, Смятин искал себя".
Но герои Беседина ищут себя не только в противоборствующих политических лагерях. Они мечутся между американской эстрадной культурой и Псалтырью, которую читает "женщина в чёрном платке, с лицом собранным, строгим" ("Мебель"). Между желанием "снять" абитуриентку и стремлением обрести семейный уют. Но и мечта об уюте не может устоять перед вихрем сомнений: "А эта, на которой ты женишься, она настоящая? Не предаст? Выходит, если что? Ты уверен?" Слова из повести "Мебель", на мой вкус, лучшей в сборнике.
Персонажи книги о смутном времени не уверены ни в чём. И оттого ещё исступлённей поиски, которые снова и снова гонят их в дорогу.
Для кого-то она заканчивается гибелью. А для мальчика из повести "Стучаться в двери травы" — просветлением. Обретением семьи, родовых преданий, Родины. Но как бы ни складывались судьбы героев Беседина, их объединяет одно: они не оставят читателя равнодушным.
