Маяк горит для всех, кому он нужен. Это фраза из фильма «Свет в океане» о солдате, вернувшемся с войны и занявшем должность смотрителя. Говорят, только смотрители маяка, эти морские отшельники, сохранили душевную чистоту в нашем безумном мире... Так говорят, но как на самом деле? Разве поймешь, что чувствуют они, если не зажжешь с ними маяк в ночи и не выпьешь чашку чая на восходе?
Мой путь на маяк Токаревского начался со знакомства с Катей. Она родилась и выросла на окраине Владивостока в семье смотрителей. Катерина — милая, скромная девушка, светящаяся той спокойной красотой, которая есть у ее родного маяка.
— Все воспоминания детства связаны с ним, — говорит Катерина Ильченко. — Маяк и вся узкая каменистая коса, на которой он расположен, были местом для детских игр. Я никогда не боялась тут находиться одна. Всегда каким-то чутьем знала, когда будет шторм. Знала, под каким камнем прячется краб. Знала, какие улитки годятся на обед. Собирала ракушки (они здесь самые красивые). Наблюдала за ларгами — пятнистыми тюленями, которые любят сюда приплывать. В общем, у меня всегда здесь находилось какое-то дело.
У всех детей есть свое сакральное место, но только у Кати таким местом был целый маяк. Дом смотрителя стоит прямо на берегу. От него по каменистой косе (ее еще называют кошкой) до маяка ровно 750 метров. На маяк маленькую Катерину отнесли еще раньше, чем она научилась ходить и говорить. С тех пор он стал для нее родным. Дед и родители говорили о маяке как о живом существе, так что Катя верила — живой!
Катерина ведет меня на Токаревский мыс, который считается крайней южной точкой Владивостока. Это как раз от него больше ста лет назад была искусственно сделана каменная коса, на конце которой и поставили маяк.
Точнее, дело было так.
— В конце XIX века сюда прибыл исследователь Амурского залива капитан Густав Эгершельд. Он обратил внимание, что есть опасность для кораблей сесть на мель из-за сильных приливно-отливных течений около мыса Токаревского. Что делать? Конечно же, установить маяк! Для начала в 1876 году в этом качестве решили использовать просто светящийся знак. А в 1910 году уже была построена белокаменная башня. Полуостров назвали в честь мореплавателя Эгершельда, а маяк в честь мыса — Токаревским.
Эту башню видно издалека. Катерина уверяет, что она сохранилась в своем первозданном виде за исключением лестницы — винтовую, когда она начала разрушаться, заменили на обычную.
Прежде чем идти туда, мы с Катей направляемся в домик смотрителя, в котором жил еще ее дед и в котором сейчас живут мама и дядя.
— С самого начала за маяком следила семья смотрителей, но детей в этой семье не было, — рассказывает Валентина Ильченко. — И вот на их место в послевоенные годы прибыл Иван Васильевич Ильченко (он до этого был смотрителем маяка на острове Аскольд и знал это дело) с женой. Тут родились у них сыновья. Когда ему исполнилось 60 лет, вахту принял старший — Катин дядя Василий. А потом к нему присоединились младший сын (мой муж) и я. Вообще на маяке работают по двое-трое, официально должности звучат: начальник маяка и техники. Муж умер, а я по-прежнему техник. Вот уже 40 лет.
Женщина не всегда была смотрительницей. Когда-то она работала медсестрой. Но как только муж стал «зажигать огни» для кораблей, никаких сомнений не осталось: жена пошла за мужем, тем более что семье смотрителя полагалось отдельное служебное жилье (а им как раз жить было негде). Обучиться делу было непросто, но терпение и старательность творят чудеса. Вскоре Валентина Владимировна разбиралась в электрике и морском деле не хуже супруга.
— Маяк в те годы мы вечером включали вручную и утром отключали, — рассказывает Ильченко, разливая чай и угощая собственным вареньем из шиповника. — В плохую погоду он иногда гас: перегорали лампочки (они там обычные, электрические) или рвался кабель (раньше ток шел по проводам, а сейчас от аккумулятора). Но нельзя было допустить, чтобы он не горел даже несколько минут. И в ночь ходили устранять неисправность, и в полночь. В ливень, в грозу. В самый сильный шторм ходили его включать с мужем, держась друг за друга, в болотных сапогах, резиновых плащах. Страшно ли было? По-всякому. Но идти надо, и все тут. Наш маяк — это ведь главный ориентир для моряков при входе в порт Владивостока.
У смотрителей всегда были верные четвероногие помощники. Долгое время Ильченко провожала до башни и встречала овчарка, готовая в любой момент (если смоет волной в морскую бездну) броситься на помощь.
— Собаки у нас были всегда, — говорит Валентина Владимировна. — Работа ведь очень специфическая. Отдаленность. Никого нет. Поговорить не с кем. Страшновато даже, если честно.
В ближайшую школу дети смотрителей маяка поднимались вверх, в гору, несколько километров. Учителя относились к ним с пониманием и в плохую погоду разрешали не приходить.
...Вечереет. Маяк сейчас в темное время суток включается автоматически, так что нет нужды бежать к башне. Но, разговаривая со мной, Ильченко периодически посматривает в окно. Это старая привычка, которую ничем не искоренить. Да и надо ли? Какой бы ни была техника, сбой может произойти в любой момент. Смотритель не должен пропустить этот момент.
— Раньше отец даже ужинать садился так, чтобы в поле зрения попадал маяк, — рассказывает Катерина. — Мама за ночь просыпается много раз и каждый раз выглядывает в окно. При этом не важно, ее ли очередь следить или начальника маяка, то есть моего родного дяди. Они друг друга все время страхуют.
— Иной раз во сне приснится — потух! — говорит смотрительница. — Вскакиваешь в поту и бегом на улицу. У меня и бинокль есть на всякий случай.
Когда-то на Токаревском маяке стоял ревун-наутофон. Его включали, когда садились туманы и свет не был виден кораблям.
— Туманов раньше почему-то больше было, чем сейчас, — говорит Ильченко. — И они шалили. Бывало, включишь наутофон, назад идешь — видимость появилась! Возвращаешься и отключаешь. Пока домой зашел — туман уже снова стоит, идешь опять включать. И так без конца.
Помните романтически печальную повесть Рэя Брэдбери «Ревун»? Там о маяке, к которому в самую темную туманную ночь приплывало одинокое доисторическое чудовище. Оно, принимающее звук ревуна за призыв кого-то из сородичей, и поднималось из бездны, чтобы ответить. Может быть, и звук сирены Токаревского маяка морские обитатели принимают за такой вот призыв? В одну из туманных ночей приплыл на него детеныш кита. Видимо потерявший мать и оставшийся совершенно один, малыш шел на этот звук и запутался в рыболовных сетях. Смотритель маяка прибежал домой и вызвал по телефону спасателей. Они примчались на помощь, спасли китеныша, и он скрылся в волнах океана. Возможно, именно на звук наутофона иногда по весне приплывают сюда касатки. Из окна домика смотрителя можно разглядеть их плавники.
Маяк притягивает многих божьих тварей. В их числе змеи, включая ядовитых гадюк, которые плывут к нему, будто в поисках убежища. Недавно маяк навестили две нутрии. Первыми их обнаружили, конечно же, собаки смотрителей. А еще на каменистую косу, как будто специально поближе к маяку, вылезают из воды ларги — небольшие тюлени. Они обычно лежат на солнышке «лицом» к башне.
Но больше всего маяк притягивает, конечно, людей. Многие готовы преодолеть тысячи километров, только бы увидеть его своими глазами. Влюбленные считают, что маяк придает их отношениям особенную силу. У его подножия делают предложения и дают клятвы верности.
...Мы идем по кошке (длинной косе) к башне. Время прилива — вода поднялась по щиколотку. Пришлось снять обувь. Ступать по морским камням больно, и те, кто решился на этот путь, идут очень медленно. Но только не Катерина. Она идет по камням, будто по песку.
— Неужели совсем не больно? — спрашиваю ее.
— Нет. Обрати внимание: кажется, будто мы идем по волнам.
Действительно есть такой эффект! Наблюдателю кажется, что человек бредет прямо по морской пучине. Это за счет того, что на косе сходятся течения Японского моря.
Светит Токаревский маяк красным и (изредка) белым светом. Есть строгая закономерность: три секунды света и четыре с половиной секунды темноты. Блеск маяка видно примерно на 12 миль.
Вот мы у башни. Она выглядит просто и в то же время впечатляюще. Высотой почти 12 метров, абсолютно белая. Условно состоит из трех ярусов. Поскольку желающих незаконно пробраться внутрь всегда хватает, вокруг башни сейчас сделали забор из сетки. Увы, к нашему приходу «особо любопытствующие» проделали бреши в двух местах. Наверняка это приезжие туристы, потому что для жителей Приморья маяк — почти что святыня.
Внутри все скромно. Железная лестница поднимается вверх. Башня сама по себе узкая, так что там даже нельзя поставить кровать или кресло, чтобы смотритель мог отдохнуть в случае усталости. Но надо признать, что в принципе на маяках такое не предусматривается. На верхнем ярусе стены только наполовину, все остальное — сплошные окна. А вот та самая лампочка, вокруг которой хрустальные линзы: их предназначение — увеличивать и распространять свет. Сверху есть ветродув и еще фонарь-дублер на случай выхода маяка из строя.
Вид отсюда открывается просто сумасшедший. Слева — весь в огнях порт Владивостока и остров Русский, справа — пролив Босфор Восточный, над которым сияют звезды. Никогда еще не видела ничего красивее. Глядя на то, как бушует внизу море, испытываешь двойственное чувство. Ты вроде в безопасности, но как знать, вдруг стихия в один момент снесет все — и башню, и тебя вместе с ней? А главное — что если маяк навсегда погаснет? Но нет, это невозможно, считают эксперты Тихоокеанского флота (все дальневосточные маяки в их ведении).
Так же как волны бьются и останавливаются у подножия маяка, так и мысли в голове смотрителя и его гостьи сначала бушуют, а потом смиряются... И когда приходит рассвет, он несет с собой полное умиротворение. Будто найдены все ответы даже на не заданные еще вопросы.
Уже потом, на следующий день, я попала на другой маяк — Басаргина. Он не такой древний, как Токаревский (построен в 1937 году), но зато самый секретный (к нему невозможно даже приблизиться без специального разрешения — и путь преграждают несколько КПП). Мыс Басаргина, на котором он стоит, очень скалист, вокруг множество подводных камней, что делает его очень опасным для мореплавателей, следующих в порт Владивосток со стороны Уссурийского залива. Так вот в атмосфере полнейшей изоляции там живут смотритель, его жена и их дети. Как им это удается? «Когда становишься старше, хочется уединиться и слиться с природой», — заметила супруга смотрителя Оксана.
Сложно и, пожалуй, невозможно подсчитать, сколько кораблей и сколько жизней спасли дальневосточные маяки. Хотя иногда нет-нет да какой-нибудь капитан зазевается, не обратит внимания на свет Токаревского — и судно сядет на мель. Вина ли в том маяка? Конечно, нет. Как кто-то сказал, маяки не выискивают, кого бы спасти, они просто светят. И дело смотрителя — следить за тем, чтобы этот свет не угасал. Встречать рассвет. Пить чай с вареньем из шиповника. И мысленно посылать благословение каждому, кто сейчас в океане.
