Стать капитаном дальнего плавания Юрий Гавриленков не мечтал.
— Я учился в московской школе №777, жил на Ленинградском проспекте, где построили дома для командного состава. И в школьные годы хотел стать летчиком, — рассказывает Юрий Юльевич. — В классе передо мной за партой сидела Полина Борзова. Ее отец, генерал-лейтенант Иван Иванович Борзов, был командующим авиацией ВМФ. Он приходил к нам в школу, рассказывал, как воевала в годы войны на Балтике флотская авиация. Этот летчик-торпедоносец и стал для меня кумиром. Я активно занимался в аэроклубе, летал на планере, у меня был 3-й юношеский разряд. В 10-м классе друг начал меня обрабатывать: «Зачем тебе самолеты? Пойдем в морское училище. Представляешь, придешь ты на встречу выпускников в морской форме… Все девчонки разом попадают в обморок». Меня манила романтика океана, и конечно, я мечтал увидеть огромный мир своими глазами. В результате поехал с другом поступать в Ленинградское высшее инженерное морское училище имени Макарова. Я поступил, набрав необходимые 23 балла, а друга отсеяли по возрасту, на момент поступления ему не было еще 17 лет.
Учиться, по рассказам Юрия Юльевича, было легко и увлекательно.
— У нас был замечательный начальник училища Владимир Николаевич Кошкин, а само учебное заведение в обиходе называли «Кошкин дом».
Тех, кто учился на первом курсе, называли «без вины виноватые», на них все кому не лень отыгрывались. Второкурсников после первой морской практики именовали «моряками». Те, кто окончил третий курс, были уже «женихами». Четверокурсников называли «тенями», их непросто было найти, вроде человек был на занятиях, а уже исчез... Ну а пятикурсники уже были «веселыми ребятами».
— Мы только начали учиться, как грянул Карибский кризис. Американский разведывательный самолет обнаружил на Кубе стартовые площадки советских баллистических ракет средней дальности. Тут же на боевое дежурство в Холи-Лох с ракетами «Поларис» на борту вышло 6 американских подлодок. Было ощущение большой беды. Дошло до того, что мы со склада в подвале начали доставать противогазы. Мир оказался на грани третьей мировой войны. Ранее с Северного флота к берегам Кубы были переброшены советские подводные лодки. К обычному боекомплекту каждая из них получила по одной торпеде с ядерным боезарядом. В самый разгар противостояния американцы ввели режим морской блокады Кубы. Для поиска и уничтожения советских подводных лодок были созданы поисковые группы. Пик Карибского кризиса наступил 27 октября. Советскими зенитными ракетами на Кубе был сбит американский самолет-разведчик. Американцы готовы были начать военные действия против Кубы. В это время одна из подлодок — Б‑59 капитана Савицкого, вынуждена была ночью всплыть для зарядки севших батарей. По курсу и вдоль бортов лодки тут же дал залп самолет американской штурмовой авиации. Один американский эсминец резал курс подлодки, сбрасывая глубинные бомбы. Другие эсминцы перекрывали лодке все румбы для выхода из окружения. Нервы командира были на пределе, он готов был отдать приказ на пуск торпед… Стал запрашивать связь. Потом сын вице-адмирала Григория Толстолуцкого, чей отец в то время был начальником связи ВМФ, рассказывал мне, что в самый критический момент, когда телефонную трубку передали Хрущеву, Григорий Григорьевич Толстолуцкий вырвал ее у генсека и разбил. Обратившись к Хрущеву, он сказал: «Никита Сергеевич, остыньте». Возможно, в тот момент вице-адмирал спас мир от ядерной войны. За самоуправство он мог получить смертный приговор. Но Хрущев отошел и даже поблагодарил Толстолуцкого.
Угроза миновала. Руководители двух сверхдержав сумели договориться.
Было решено вывести советские стратегические ракеты под наблюдением представителей ООН. Америка соответственно обещала не начинать военных действий против Кубы и убрала свои ракеты из Турции. Карибский кризис пошел на убыль.
А для Юрия Гавриленкова событием стала годовая производственная практика, которую он проходил матросом на теплоходе «Кисловодск». Курсантам, страдавшим от морской болезни, напоминали, что адмирал Нельсон был подвержен этому недугу до конца своих дней. На мостике для него ставили медные тазики... На своей шкуре курсанты также почувствовали, почему суда в той же Британии считали одушевленными и называли, как женщину, she...
— «Кисловодск» — достаточно быстроходное судно, которое развивало скорость 16 узлов — около 30 километров в час. Теплоходы этой серии стояли на кубинской линии. В наши обязанности входило открытие и закрытие трюмов. По технике безопасности мы даже в тропиках работали в кирзовых сапогах. Помню, мы везли на Остров свободы полный теплоход картошки. Пока довезли овощи до Кубы, они все сгнили. Когда открыли трюмы, в нос ударил сивушный запах, как из квартиры самогонщицы Жанны, которая жила с нами по соседству. Стараясь не дышать глубоко, зачищали и мыли трюмы. А потом шли на берег играть в волейбол. Однажды к нам подошли три девчонки, попросили: «Ребята, можно к вам в команду?» Я тогда как раз начал учить испанский, махнул: «Давайте!» Оказалось, что это дочки первого секретаря горкома партии. Девчонки пригласили нас в гости, на следующий день за нами прислали машину. Так что на Кубе нас буквально рвали на части. Пришлось даже прятаться, чтобы не попасть на карандаш к замполиту.
Всем была известна в училище комната №7, в которой в отличие от всех других кабинетов была не деревянная, а железная дверь. В ней располагались сотрудники госбезопасности, которые поощряли стукачество среди курсантов. У меня в кубрике стоял приемник, который я купил в комиссионке. Поздно вечером я ловил и слушал «Голос Америки», а потом рассказывал содержание передач курсантам. В роте у нас были 150 человек, ни один меня не заложил. Только, перед тем как открыть визу, ко мне подошел командир роты капитан-лейтенант Анатолий Васильевич Низовкин и коротко сказал: «Сдай приемник».
— А с Фиделем Кастро доводилось общаться?
— Весной 1963-го он остановился в «Астории». Узнав о приезде лидера кубинской революции в Ленинград, мы махнули в гостиницу всей ротой. Он вышел к нам без охраны, в военном френче, молодой и красивый, каждому курсанту лично пожал руку.
— Как завершилась ваша производственная практика?
— Зима в 1965 году стояла суровая, я поехал в Москву за теплыми вещами. Мне обещали, что теплоход будет стоять неделю, а он ушел через три дня. В то время в отделе кадров работала замечательная женщина, имя которой все рифмовали как «Тамара Ивановна Куба-Гавана». Она курировала это направление. Она меня определила для дальнейшего прохождения практики на теплоход «Альметьевск». Как матрос второго класса я получал половину валютного рубля суточных в день плюс зарплату — 65 рублей.
* * *
Окончил училище Юрий Гавриленков с двумя «четверками», получил специальность «судоводитель» и был распределен в Азовское морское пароходство.
— Попал третьим помощником капитана на небольшое судно длиной 68 метров и водоизмещением 980 тонн. Капитан Иван Александрович Шаповалов был участником Великой Отечественной войны. Однажды заехал на минное поле, случайно остался жив, его с пристрастием допрашивали, выбили все зубы. Ко всему он относился философски... В рейсе под его началом произошел случай, который мог привести к разрыву дипломатических отношений. Я, как третий помощник, заведовал флагами. Стояли мы в маленьком порту в Ризе, в северо-восточной части Турции. И тогда на каждом судне находился турецкий представитель. Он был в гражданской одежде, но с оружием. Мой предшественник отдал истлевшие флаги, которые, по сути, уже стали ветошью, в машинное отделение на тряпки. И вот выходит моторист и начинает чистить обувь тканью, в которой едва угадывается турецкий флаг. Разразился скандал… Представитель турецкой стороны кричал как резаный баран. Чтобы замять инцидент, капитану пришлось отдать все представительские, 12 инвалютных рублей, ящик водки из 20 бутылок.
— Что-то аномальное приходилось наблюдать?
— Я долго плавал на теплоходе «Комсомолец Белоруссии». Капитан, случалось, закладывал за воротник, однажды попался, и начальник пароходства влепил ему строгий выговор. А в то время как раз начали печатать статью о «летающих тарелках». К нам на судно пришла телеграмма: в случае обнаружения НЛО мы должны были сообщить об этом непосредственно начальнику пароходства и специалистам Академии наук СССР. И тут в Красном море мы на самом деле увидели неопознанный летающий объект. Он то опускался в море — и мы наблюдали святящийся шар на поверхности воды, то взлетал и парил над нами. Я обратился к капитану: «Петр Андреевич, надо отправить наши наблюдения по двум адресам». На что он заметил: «Ты представь, не прошло еще полгода, как я получил строгий выговор, а сейчас я доложу, что видел «летающую тарелку». Что подумают наверху? Не иначе капитана накрыла белая горячка». Я парировал: «Вы даже не представляете, насколько от нашего умолчания пострадает советская космическая наука».
— Не вспомните, как вас посвящали в капитаны дальнего плавания?
— Меня утверждали 30 мая 1988 года на коллегии Министерства морского флота в Москве. Позади остались экзамены, аттестация, комиссии… Удостоверение капитана дальнего плавания и нагрудный знак мне вручал лично министр Юрий Михайлович Вольмер. А после церемонии Людмила Тибряева, первая в Мурманском морском пароходстве женщина — арктический капитан, провела меня в Дом кино на фильм, который был ей посвящен.
— К этому времени вы уже были партийным?
— В партию меня приняли еще в 1974 году. Помню, на парткомиссию собрались заслуженные ветераны. Говорят мне: «Ага, до 30 лет вам партия была не нужна...» Я в ответ: «Родина затратила на меня миллион рублей. Я учился 6 лет, не могу в полной мере раскрыть свои возможности...» Убедил партийцев со стажем, меня приняли кандидатом в члены КПСС. Тогда ведь в партию принимали одного интеллигента и в обязательном порядке трех рабочих. Специально для меня нашли одну женщину, моториста и матроса.
— В каком году встали на мостик теплохода «Московский комсомолец»?
— В 1989 году, как только вернулся из отпуска, мне говорят: «Садитесь на «Московский комсомолец».
В пароходстве тогда разгорелся скандал. Капитана одного из теплоходов поймали в Керчи с 14-летней девочкой. После этого случая стали внимательно присматриваться ко всем неблагонадежным в экипажах. Меня вызвали в партком, сказали: «Мы на «Московский комсомолец» по ошибке послали молодого помполита, ему всего 32 года, вы — зрелый товарищ, наведите там порядок».
Я раньше работал на «Комсомольце России» и «Донецком металлурге». Это были однотипные суда, построенные, чтобы возить оружие, бронетехнику, вертолеты развивающимся странам, выполнять интернациональный долг. В документах груз записывался как сельхозтехника. Мы отходили от Новороссийска, мне приносили документы, денежно-передаточные ведомости. Непосредственно на «Московском комсомольце» мы возили оружие и цемент в Йеменскую Народную Республику. Приняли меня хорошо. Экипаж был дружный, люди все вменяемые. Прежний капитан Николай Васильевич Соловьев отчаянно окал и носил кличку Вологодский. Под его кроватью я нашел целый ящик «Тройного» одеколона.
Мы постоянно ходили в порт Асэб, в Эфиопию, где располагалась наша военно-морская база. О многом открыто говорить тогда было нельзя. И помню, как одна маленькая девочка прислала папе поздравление, которое озвучили по радио 13 сентября, в День танкиста. Девочка писала: «Я знаю, что ты работаешь в Африке на тракторе… Передаю твою любимую песню «Три танкиста, три веселых друга».
— А газету «Московский комсомолец» читали?
— Нам регулярно с экспедицией доставляли на борт «Московский комсомолец», а также газеты «Водный транспорт» и «Азовский моряк».
* * *
— Женщина на корабле на самом деле к беде?
— Без них тоже не обойтись, это и повара, и буфетчицы, и дневальные по уборке кают. Но из–за женщин на самом деле происходило немало скандалов, нередко доходило и до мордобоя. Был интересный парадокс. Когда выходили из порта, понимали, что дамы-то в основном неказистые. Но с каждым днем они становились все привлекательнее и привлекательнее. А к концу рейса на них смотрели как на Джину Лоллобриджиду.
Было специальное училище, которое готовило судовых поваров и буфетчиц. Однажды, шутя, они написали на транспаранте: «Ни одной девушки для флота!» То есть в плавание нужно было идти уже подготовленными…
С женщинами, конечно, проблем на корабле хватало. Например, когда мы плыли на «Московском комсомольце» по проливу Босфор, девушка-киномеханик упала в обморок. За ней выслали санитарный катер. Мы ее стали спускать вниз, а она — в крик, брыкается, хватается за перила, у нее все мысли, что ее могут отправить в гарем... Не женщина, а «три шторма и абордаж». С большим трудом передали ее врачам.
— Кстати, как правильно говорить: судно «ходит» или «плавает»?
— Военные моряки «ходят». Мы, соответственно, говорим, что «ходят на горшок в госпитале», а мы плаваем.
— Вы стали одним из последних капитанов сухогруза «Московский комсомолец»?
— На «Московском комсомольце» на подмене я отработал контракт — 6,5 месяца. Экипаж на партсобрании поставил вопрос о том, чтобы я стал штатным капитаном на этом судне. Но руководство вернуло на сухогруз Соловьева. Мы с ним потом случайно оказались за одной партой, когда проходили переподготовку и сдавали экзамены на подтверждение своего звания. Меня подбрасывал до дома мой старпом Анатолий на «Тойоте» (морякам тогда разрешили без пошлины привозить из-за границы подержанные машины, он аж две купил). Я брал с собой за компанию Соловьева. И вместо «спасибо» Николай Васильевич стал отчитывать Анатолия: «А ведь это социальная несправедливость. У тебя две машины — и обе иностранные, а у меня «Жигули», и та старая. Ты старпом, а я капитан». Толик, горячая голова, недолго думая высадил Соловьева из машины.
— Подержанные иномарки были настолько доступны?
— Их можно было купить достаточно дешево. Я, например, первую свою «Тойоту» купил в Венеции вообще за 200 долларов. Ей было всего 8 лет. Между итальянскими грузчиками разгорелась ссора, и один из них в салоне порезал другого, остались следы крови. Я попросил матросов, они отмыли машину.
— Как сложилась судьба сухогруза «Московский комсомолец»?
— С перестройкой наступил хаос, все наработанные связи разрушились. Как грибы стали плодиться совместные предприятия. В результате «Московский комсомолец» уплыл в Ливан. Ему было меньше 20 лет, он был в хорошем состоянии, и машина работала великолепно. А его отдали практически на убой. Он еще какое-то время поработал, а в 1998 году теплоход списали на металлолом.
«Списанными» оказались и судьбы многих моряков. Высококлассные специалисты вынуждены были наниматься в греческие, кипрские, турецкие, мальтийские компании на кабальных условиях. Не стал исключением и Гавриленков.
— В 2005 году я работал капитаном в Эмиратах. На корабле шли по Персидскому заливу, за бортом адское пекло. Старший механик Анатолий Шамрай спустился в машинное отделение и видит — второй механик лежит, токарь лежит, моторист вахтенный лежит. У всех тепловой удар. Перенесли всех в каюты, где было чуть прохладнее, +38 градусов в полночь. Я зашел, он сидит на койке в трусах, улыбается… Второго механика так и не спасли. Кондиционера в машинном отделении не было. Его обещали купить в Иране. Об этом и сообщил в телеграмме.
Судовладельцы думали лишь о прибыли.
— Было дело, я работал у турок, на маленьком кораблике «Тинедос». На выходе из пролива Дарданеллы мы грузили древесные плиты. Я говорю судовладельцу, что не могу взять их в пять слоев, только в три — есть такие понятия, как остойчивость судна, углы крена. Он в ответ мне стал рассказывать притчу о трудолюбивом ослике и ленивом… В результате, когда начали укладывать четвертый слой плит, весь груз рассыпался по палубе.
Было в практике Юрия Гавриленкова две посадки на мель. Обе не по вине капитана.
— Я просил судовладельца предоставить мне карту. В ответ слышал: «Зачем тебе карта? Есть же электронная…» Я возражал: «Извини, она нелицензионная, пиратская».
Но доводы капитана в расчет не принимались. Более того, однажды греческий судовладелец объявил Юрия Гавриленкова пиратом и начал утверждать, что капитан похитил его судно.
— Мы везли металлолом из Голландии на Тайвань, и вдруг посреди Индийского океана раздается звонок по спутниковому телефону. Я стою на мостике, хозяин судна, грек, говорит: «Капитан, вы одни? Вы должны сейчас же развернуться, лечь на обратный курс и идти в Южную Африку на ремонт». Я ждал подвоха, судовладелец нам за полгода задолжал зарплату… Старпом как раз купил в Сингапуре диктофон, я ему говорю: «Записывай разговор», переключился на громкоговорящую связь и еще раз спросил хозяина судна: «Это ваше решение идти в Южную Африку?» Он подтвердил. Я записал все в судовом журнале, 20 свидетелей расписались. Приходим в порт Дурбан, видим полный причал полиции. Прилетел владелец судна, кричит на причале: «Капитан — пират, он захватил мое судно». Шериф уже приготовил наручники… А перед этим, когда мы были в Роттердаме, я напомнил судовладельцу: «За вами большой долг». Чтобы нам не платить зарплату, он и разыграл это представление.
Судно арестовали. Каждый день шли проверки. Нам назначили адвоката. Хорошо, что я предварительно распорол матрас и спрятал в него судовой журнал. Состоялся суд. Я закатил грандиозную речь, нам помогала местная пресса. С трудом нам все–таки удалось выбить честно заработанные деньги.
* * *
Капитану «Московского комсомольца» 74 года, и он до сих пор бороздит океанские просторы. Живет Юрий Юльевич в Мариуполе, пенсия у него — 3300 гривен, около 100 евро. Как участник боевых действий имеет льготы. Платит за квартиру 25% от положенной суммы. Но без моря уже не может. За свою профессиональную жизнь он успел поработать на 79 судах.
В гости в «МК» Юрий Гавриленков пришел со встречи выпускников, на которую специально приехал в Москву. С тех пор как курсанты окончили Ленинградское высшее инженерное морское училище имени Макарова, минуло 50 лет. В живых из их выпуска остались 11 человек. А тех, кто до сих пор в строю, как Юрий Юльевич, единицы.
Говорят же, капитан — первый после Бога человек на корабле.
