За 1418 суток Великой Отечественной случилось немало самых настоящих чудес. Люди спасались, выживали и продолжали воевать с врагом в условиях, когда, казалось бы, вообще нет никаких шансов уцелеть. Некоторые такие удивительные случаи хорошо известны, другие до сих пор остаются в забвении.
К очередной годовщине начала войны мы рассказываем о подвиге трех советских летчиков, совершенном в первые дни после нападения гитлеровцев на нашу страну...
Уже днем 22 июня командование 63-й авиационной бригады, входившей в состав Военно-воздушных сил Черноморского флота, получило шифровку от наркома ВМФ адмирала Н.Г.Кузнецова: подвергнуть бомбардировке основную морскую базу противника на южном фланге военных действий — румынский порт Констанца. К исходу суток были отправлены выполнять приказ наркома первые группы «бомберов» из 2-го минно-торпедного и 40-го авиационного полков.
Вслед за тем к налетам на Констанцу подключились и другие боевые машины бригады. В их числе дальний бомбардировщик ДБ-3 из 2-го МТАП, который вел лейтенант Василий Юр.
— О том боевом крещении кое-что рассказывал впоследствии отец. Кроме того, позднее, уже после его смерти, я дважды встречался со штурманом экипажа Израилем Левинсоном, который поделился своими воспоминаниями, — поясняет Владимир Юр. — Благодаря этому мне известны многие подробности удивительной истории спасения летчиков в открытом море.
Наказанный ас
23 июня 1941 года в 7 утра они взлетели в составе эскадрильи с аэродрома Владиславовка на Керченском полуострове. Была поставлена задача ударить по складам горючего и немецким кораблям, стоящим на рейде Констанцы. Самолет лейтенанта Юра с №3 на хвосте шел правым замыкающим в правом звене. В его бомбовых отсеках находилось десять 100-килограммовых бомб.
Чтобы обмануть неприятеля, командир эскадрильи увел свою девятку тяжелых ДБ в сторону от Констанцы и, развернувшись, атаковал цель с тыла — со стороны суши. Этот маневр, кроме того, облегчал экипажам огромных машин выход из боя: сбросив свой смертоносный груз, бомбардировщики сразу, не тратя времени на маневрирование под огнем вражеской ПВО, ложились на обратный курс через море до крымских берегов.
Защищавшие базу и корабли зенитчики открыли стрельбу, хотя и с некоторым опозданием. Так что заходить на боевой курс нашим летчикам пришлось в окружении рвущихся вокруг снарядов. При этом машина лейтенанта Юра оказалась в наиболее невыгодном положении: этому ДБ-3 пришлось под артиллерийским огнем врага описывать самую длинную дугу, чтобы достичь точки сброса бомб.
В какой-то момент зенитки на земле замолчали. Командир экипажа и штурман не сразу поняли, что это значит. Подсказка пришла по внутренней связи от стрелка-радиста Кузнецова, сидевшего в хвостовой части самолета: «Под нами истребители!»
Вражеские самолеты атаковали бомбардировщики, поливая их очередями из пулеметов, однако, несмотря на появившиеся в фюзеляже и крыльях пробоины, «тройка» Василия Юра все-таки вышла на ударную позицию. Штурман нажал на кнопку бомбосбрасывателя, и целая тонна фугасных ФАБ-100 обрушилась на площадку, где стояли огромные резервуары с горючим.
Теперь, когда задание выполнено, надо было уносить ноги. Крайнему в строю эскадрильи бомбардировщику это сделать оказалось куда сложнее, чем другим: именно к неприкрытому с фланга самолету Юра устремилось несколько «Мессершмиттов». Один из них сделал неосторожный маневр, пытаясь атаковать ДБ снизу, но промахнулся и выскочил на вертикальном вираже прямо перед «тройкой». Левинсон, воспользовавшись удачным шансом, дал длинную очередь из носового пулемета. Вражеский истребитель тут же задымил и резко клюнул вниз — готов!
Но другие «Мессеры» не захотели упускать верную добычу. Бомбардировщики нашей эскадрильи уходили все дальше вперед, а оставшийся одинешенек ДБ лейтенанта Юра продолжал полет над морем в сопровождении смертельно опасного неприятельского «конвоя», от которого не было возможности оторваться: скорость уже поврежденной крылатой машины постепенно падала, а спасительных облаков, где можно было бы укрыться, поблизости не видно.
Ситуацию в воздушном бою осложняла техническая особенность самолета, которым управлял Юр. Дело в том, что этот ДБ-3 относился к ранней модификации таких бомбардировщиков. Еще в ходе финской войны у них обнаружилось уязвимое место: мертвая зона снизу со стороны хвоста. Неприятельский истребитель, оказавшись в этом секторе, мог не бояться попасть под огонь борт-стрелка, поскольку тому мешало хвостовое оперение собственного бомбардировщика. Именно из-за такого конструктивного изъяна немало ДБ-3 было сбито финскими летчиками в «зимней войне» 1939–1940-го.
Чтобы исправить ситуацию, ликвидировать мертвую зону, авиаконструкторы предложили снабдить бомбардировщик еще одним пулеметом, расположенным в отдельной люковой установке, которую монтировали под брюхом самолета; соответственно, в экипаже добавился четвертый человек — стрелок. Однако к началу Великой Отечественной часть ДБ так и остались не оснащенными дополнительным пулеметом. В числе таких неудачников оказалась и «тройка» лейтенанта Юра.
Немецкие летчики с легкостью определили по внешнему виду атакованной ими машины, что хвостовая часть этого бомбардировщика снизу не защищена пулеметной установкой, и постарались воспользоваться столь удачным обстоятельством. Вражеские истребители, умело уворачиваясь от огня стрелка-радиста Кузнецова, все активнее «клевали» нашу «тройку» — сверху, снизу, сзади. Их пулеметные очереди прошили кабину пилота, разбили часть приборов в ней, повредили правый элерон, отрубили край крыла... Вслед за тем немецкие пули вывели из строя левый мотор, и ДБ, еще более сбавив ход, стал терять высоту.
Один из «Мессершмиттов» явно решил добить сильно поврежденный советский бомбардировщик. Он нагнал самолет Юра сзади и, оказавшись в его мертвой зоне, нахально приблизился на расстояние буквально нескольких метров от хвостовых рулей «тройки». Стрелок-радист Кузнецов на такой дистанции прекрасно видел лицо гитлеровского аса. Тот не спешил нажимать на гашетку пулемета, видимо, наслаждаясь видом агонизирующего противника. Заметив обращенный на него взгляд советского стрелка, фашист ухмыльнулся и издевательски показал кисть руки с опущенным вниз большим пальцем: мол, туда тебе дорога, в море!
Кузнецов, страдая от собственной беспомощности, сообщил о наглом поведении немца своему командиру: «Этот гад смеется над нами!» И вдруг услышал в шлемофоне приказ лейтенанта: «Сбивай его!» «Но ведь наши рули мешают! Я же их своей очередью размочалю!..» «Теперь уже все равно. Сбивай!» И Кузнецов ударил по вражескому самолету, прошивая пулями хвостовое оперение собственного бомбардировщика. Такого самоубийственного поступка фашист от русских явно не ожидал.
Штурман Левинсон слышал в наушниках восторженный крик Кузнецова: «Товарищ лейтенант! Он горит! Он падает!..» Ответом было командирское: «Молодец!».
Их ДБ-3 окончательно терял высоту. Уцелевший прибор показывал 70 метров, 30, 20... Василий Юр выключил двигатель, и избитый самолет, поднимая фонтаны брызг, врезался в воду. Долго продержаться на поверхности изрешеченная пулями крылатая машина не могла, однако летчикам хватило времени, чтобы надеть спасательные пояса и выбраться наружу, прихватив с собой упаковку с надувной лодкой.
Парус-буксир
В считаные минуты огромный бомбардировщик ушел под воду. Теперь чудом уцелевшим в воздушном бою летчикам предстояло бороться за свою жизнь с морем. Разгулявшиеся волны накрывали их с головой, пытаясь унести в разные стороны.
Хуже других в такой ситуации приходилось Василию Юру: он не умел плавать и потому с трудом управлялся с «маневрами» среди неспокойной воды. Штурман и стрелок-радист не могли помочь своему командиру: их руки были заняты увесистым свертком с аварийно-спасательной лодкой ЛАС-3. Развернуть его и надуть суденышко оказалось среди толчеи высоких волн очень непростой задачей. Малейшая оплошность — и тяжелое резиновое полотнище может уйти на дно.
И все-таки летчики изловчились и привязали Юра свободными концами лямок его спасательного пояса к кольцевому шнуру, опоясывающему лодку. Теперь лейтенанта уже не могло утащить напором волн в сторону от его товарищей.
Никак не ладился процесс надувания спасательного судна. Насос-гармошка оказался не в состоянии помочь терпящим бедствие. И.Левинсон вспоминал: «Волны все время перекатывались через нас... Поэтому не удивительно, что с первым же «вздохом» мех втянул в себя вместо воздуха воду и больше, кроме вреда, нам принести ничего не мог. Далее выдернулся шланг, предназначенный для надувания... До темноты мы надували лодку ртом... Когда резиновый баллон лодки чуть-чуть наполнился воздухом, мы с трудом подвели его под командира экипажа. После этого всем нам сразу стало легче: борта поднялись над водой и сидящему в лодке удобнее было ее надувать...»
Наконец уже ночью мучения со спасательным суденышком завершились и все трое летчиков забрались в него. Теперь предстояло попробовать плыть в сторону своих берегов. Сориентироваться с направлением штурману помогли высыпавшие на ночном небе звезды.
Что же касается «движителя», тут ситуация оказалась печальной: даже пары маленьких весел-лопаточек в аварийной упаковке почему-то не было. Пришлось грести руками. Конечно, скорость передвижения при этом была ничтожно мала, но терпящие бедствие хотя бы смогли согреться за работой.
— На что они надеялись? Ведь до родного берега многие километры по Черному морю!
— А другого ничего не оставалось. Отец и его товарищи боролись за свою жизнь, пытаясь использовать даже самый ничтожно малый шанс на спасение. Ведь могли же их лодку заметить со случайно пролетающего советского самолета. И чем ближе к своим берегам, тем такая вероятность больше.
Плавание крошечной надувнушки с тремя членами экипажа сбитого бомбардировщика продолжалось сутки, вторые... Поднялся ветер, небо заволокло тучами. Это сулило надежду, что вскоре начнется дождь, а дождь — это же пресная вода! Дело в том, что у Юра, Левинсона и Кузнецова не оказалось с собой вообще никаких припасов. Особенно страшно было отсутствие питья. Увы, спасительная гроза прошла где-то в стороне, и людям в надувной лодке по-прежнему приходилось мучиться от жажды посреди огромных водных просторов.
— Как же удавалось обходиться без питья?
— По рассказам отца, когда жажда становилась уж совсем невыносимой, они делали несколько глотков забортной соленой воды. И вслед за тем организм, измученный в условиях постоянной качки морской болезнью, «выворачивало наизнанку». После таких мучительных «процедур» они снова начинали грести вперед, чтобы еще хоть на несколько метров приблизить спасение...
И.Левинсон: «...Только к вечеру следующего дня ветер несколько стих... Морская болезнь до боли очистила наши желудки... Все тело щемило от соленой воды. Губы и десны вздулись до того, что невозможно было разговаривать. Так прошла еще одна ночь...»
Утро третьих суток их дрейфа по морским просторам посулило, кажется, удачу. Вдалеке в небе появилось вдруг темное пятнышко. Оно быстро росло, и вскоре стало ясно: сюда летит самолет. Но чей? Свой, раз держит курс со стороны советских берегов? А вдруг неприятельский?
Лейтенант Юр все-таки решил не рисковать и приказал покинуть лодку. Летчики спустились в воду, держась за спасательные веревки, опоясывающие суденышко, и оставив над поверхностью лишь головы. Надежда была, что тень от борта лодки спрячет их от наблюдателей сверху. Такая предусмотрительность оказалась ненапрасной: на крыльях самолета, проревевшего моторами в нескольких сотнях метров над терпящими бедствие, хорошо видны были черные кресты — «Юнкерс» возвращался с бомбежки. Немецкому летчику ничего не стоило дать очередь из пулемета по надувнушке, прыгающей на волнах, — на всякий случай, «для профилактики»! Но очереди этой так и не прозвучало. Видимо, асам люфтваффе и в голову не могло прийти, что здесь, посреди морских просторов, борются за жизнь советские летчики!
Смертельная угроза миновала. А вслед за тем удача улыбнулась экипажу во второй раз за этот день: подул попутный ветер. И тогда у Юра и его товарищей возникла идея — попробовать идти под парусом, используя для этой цели парашют. Раньше штатная укладка, спасенная из самолета при его погружении в воду, применялась штурманом в качестве плавучего якоря для лодки. Теперь ей нашли другое применение.
И.Левинсон: «Мы закрепили подвесную систему парашюта на носу лодки и выбросили мокрый купол на ветер. Подтягивая и перебирая все время верхние стропы, нам удавалось удерживать купол над водой... Лодка неслась к своим берегам с завидной скоростью, но перебирать стропы больными руками было истинной пыткой...»
Они рулили импровизированным парусом час, другой, третий, стараясь сохранять определенный штурманом курс на побережье Крыма... К сожалению, такой «крейсерский рывок» оказался не слишком продолжительным. Уже утром следующего дня ветер изменился и перестал тянуть надувнушку в нужном направлении. Попытка лавировать, удерживая требуемый курс, закончилась неудачей: полотнище парашюта обмякло и легло на воду.
Пришлось троим летчикам вновь превращаться в гребцов. Их руки за долгие часы борьбы с морем уже превратились в некие бесформенные обрубки: пальцы, кисти, запястья страшно опухли, соленая вода разъела кожу, обнажившееся мясо сочилось кровью...
Миновали четвертые сутки этой беспримерной борьбы за жизнь. Летчиков покидали уже последние силы. Один за другим они впали в состояние полузабытья.
И.Левинсон: «Есть и пить теперь не хотелось... Видимо, мы подходили к какому-то пределу человеческих возможностей...»
Именно на этом предельном рубеже, у самой границы смерти, и пришло к ним спасение. Днем на пятые сутки дрейфа над их надувной лодкой пролетел, снижаясь, самолет. В этот раз терпящие бедствие летчики не пытались спрятаться в воде: даже если приближается враг, сил на какие-либо резкие действия уже не оставалось. Однако самолет оказался советским. Пилот амфибии-разведчика МБР-2, заметив надувнушку с людьми, сделал над ней круг, сел на воду неподалеку и подрулил вплотную. Вконец обессилевших членов экипажа сбитого бомбардировщика подняли на борт «летающей лодки» и переправили на берег.
Их дрейф по Черному морю длился 102 часа.
«Я летел на отцовском бомбардировщике»
Когда «тройка» лейтенанта Юра не вернулась с задания, родственникам летчиков командование полка сообщило об их гибели.
— Но мама мне потом рассказывала, что, несмотря на это, она не поверила в папину смерть. И действительно, еще несколько дней спустя ее вызвали в штаб, там ее встретил улыбающийся командир полка Токарев: «Жив Василий! Жив!»
— Какова дальнейшая военная судьба вашего отца и его товарищей?
- После такого испытания пришлось месяц лечиться в госпитале на Кавказе. А потом судьба их разбросала. Стрелок-радист Кузнецов погиб весной 1944 года в воздушном бою над Румынией... Штурман Левинсон получил направление на Северный флот, летал там на штурмовиках. Отец после выздоровления вернулся в тот же 2-й минно-торпедный авиаполк и выполнял боевые задания уже с другим экипажем.
За первые три военных месяца полк потерял более половины своих самолетов и летчиков, а потому в конце сентября 1941 года был переведен на аэродромы в Краснодарском крае для пополнения. Этот эпизод врезался в мою память, хотя тогда я был еще маленьким. Дело в том, что отец добился у командира полка разрешения (неофициального, конечно, в виде исключения) вывезти прямо на бомбардировщике свою семью из Крыма на Кавказ. И мы с мамой и бабушкой летели на огромном ДБ-3, которым управлял папа. Сидели на местах штурмана и стрелка-радиста, а сами эти члены экипажа погрузились в другие самолеты.
К сожалению, уже через некоторое время отец вынужден был сменить род службы. Те несколько суток, проведенных в лодке в открытом море, все-таки не прошли бесследно. У него развилось ревматическое заболевание ишиас, из-за которого стало все труднее управлять тяжелым бомбардировщиком при взлете и посадке. В полку он остался, но был переведен в наземные службы. Там и закончил войну, а потом служил еще вплоть до массовой хрущевской демобилизации 1956 года. Еще через 5 лет, в мае 1961-го, трагически погиб в автокатастрофе и похоронен на старом кладбище в Евпатории.
За тот подвиг, совершенный в первые дни войны, экипаж ДБ-3 хотели было представить к званию Героев Советского Союза — как-никак провели успешную бомбардировку, сбили два немецких самолета и, будучи сами сбиты, смогли выжить в труднейших условиях! Но потом начальство передумало. В результате лейтенанты Юр, Левинсон и сержант Кузнецов в августе 1941 года получили ордена Красного Знамени.
