- Анна Юрьевна, в свое время ваше назначение на пост детского омбудсмена для всех было большой неожиданностью, даже можно сказать шоком, а как вы его сами восприняли?
- Прежде всего, это было шоком для самой «Анны Юрьевны». Но если серьезно, я, конечно, знала, что моя кандидатура рассматривается среди прочих. Но 2016 был для меня очень напряженным годом — в 2015 родился мой младший сын Лева, я участвовала в праймериз, выиграла их, собиралась стать депутатом. Даже не было времени подумать, попереживать. А когда уже все случилось, я продолжила заниматься своим любимым делом — защитой детей. Я человек активный, но не карьерный, поэтому как именно называется моя должность, мне не так уж важно. К моменту назначения я занималась защитой детей уже 8 лет. Когда-то моя деятельность началась буквально с пачки памперсов, которые мы с другими мамами в Пензе покупали, стараясь помочь любыми возможными способами детям-сиротам и матерям, попавшим в трудную ситуацию. Постепенно наши усилия привели к тому, что возник фонд «Покров», который теперь продолжает работу и без меня. Я же в любом случае буду заниматься правами детей и женщин, не важно какой пост я при этом буду занимать.
- Сегодня вам приходится много путешествовать по стране, посещать различные детдома и социальные центры. Что в первую очередь в них бросается в глаза, может быть, что-то коробит?
- Конечно, когда ты в теме уже столько лет, то какие-то недочеты отмечаешь сразу, сколько бы красных дорожек перед тобой не расстелили. Естественно, всем всегда хочется показать самое лучшее. Но мы ездим и проверяем, чтобы обсудить в первую очередь проблемные точки, и чтобы помочь, а не критиковать. Например, проблемами детей-инвалидов я занимаюсь 5 лет, и когда мне показывают новый красивый современный реабилитационный центр, то первая мысль сразу «А насколько он доступен для детей и их родителей?» Легко ли, скажем, маме вкатить коляску с ребенком?
В сиротских учреждениях раньше как-то больше обращала внимание на материальную сторону, но в последнее время стала отмечать квалификацию и чуткость персонала. Довольно часто мне радостно рассказывают, как отлажен механизм передачи сирот в семьи, сколько детей уже забрали, а вокруг стоят воспитанники, которых никто не взял, и, скажем уж честно, вряд ли возьмет. Мне кажется, это бестактно по отношению к детям, я всегда стараюсь свернуть такие разговоры под предлогом «давайте обсудим это позже, без детей». Так что в этом случае, как мне кажется, главная проблема — квалификация персонала, системность и преемственность в работе.
- Что это означает?
- Я поясню. Например, такой нюанс — в детдомах важно беречь память ребенка. Часто сталкиваешься с тем, что у воспитанника нет даже детских фотографий. Для нас — людей из обычных семей это непонятная проблема, а там бывает, что ребенок даже не знает, как он выглядел, когда был младше. Безусловно, есть инициативные воспитатели, которые фотографируют детей. Но бывает, что воспитанник переходит в другое учреждение, а там свои традиции, там никто не бережет и не учит этому. Поэтому важно, чтобы для всех сиротских учреждений был найден некий формат единой координации для сохранения преемственности и ответственности за судьбу каждого ребенка. Еще пример из жизни: в Пензе я общалась с мальчиком-сиротой Димой из детдома, который уже вырос и позже включился в нашу работу как волонтер. Он сам уже много добился, встал на ноги, но рассказывал печальные истории о своих друзьях: кто-то сидит в тюрьме, кто-то сдал уже своего ребенка так же в детдом. Я спрашивала, что помогло ему не сбиться с пути. Он ответил просто - «А я занимался борьбой и тренер стал для меня наставником»... Устроить всех детей в семьи, безусловно, не получится. На данный момент база сирот и так сократилась в два раза — в ней сейчас, по информации Минобрнауки, находятся сведения о 56,6 тыс. сирот, при этом более трети этих детей — с тяжелыми особенностями, более 50% — имеют братьев и сестер, 70% — подросткового возраста, которых редко берут в семью. К сожалению, мы не можем обеспечить каждого ребенка семьей, но хотя бы можем обеспечить наставником — человеком, который просто будет интересоваться его делами, общаться, давать какой-то житейский совет.
- То есть, это тот самый «значимый взрослый», о котором так много говорят психологи?
- Да, именно так. Ведь у детдомовского ребенка вся жизнь проходит, по сути, «в строю». Вот все пошли кушать, вот все делают уроки, вот все легли спать. Воспитатели не успевают при всем желании каждому уделить столько времени и внимания, сколько родители. А каждому ребенку хочется быть особенным, быть нужным. Хочется иметь кого-то, кто подтвердит ценность его, пусть даже небольших, достижений. В ближайшее время мы поедем в Удмуртию, там при участии НКО открывается пилотный проект «Наставник», который станет частью большой комплексной программы постинтернатного сопровождения воспитанников детских домов. Полезно, чтобы определенный опыт детям передавали не только воспитатели, но и сами выпускники детдомов, то есть, те, кто имеют с ними схожие судьбы. Тот же Дима — его слово порой было намного понятнее, весомее и ближе для тех беременных, избитых или бездомных девушек, что попали в кризисный центр.
Кстати, сегодня в аппарате Уполномоченного работает выпускник детского дома, более того многие выпускники весьма активно и продуктивно с нами сотрудничают. Один из таких ребят даже написал брошюру-обращение к выпускникам сиротских учреждений, в которой объясняет им простые вещи — как покупать продукты, готовить еду, как правильно заполнять квитанцию на оплату коммунальных услуг и дает многие другие полезные советы. Казалось бы мелочь? А им это необходимо. В целом, я отмечаю положительную тенденцию: наше общество стало внимательнее к сиротам и выпускникам детских домов.
- Вы всегда были ярой противницей абортов, изменилась ли ваша позиция сейчас?
- Безусловно, нет, я была и буду против абортов. Мне продолжают писать девочки, оказавшиеся в сложных ситуациях — просят совета. Но моя задача никогда не заключалась в том, чтобы я кому-то что-то навязывала и, что называется, «лезла в душу». Скорее, я считаю, что должна что-то предложить и помочь. Иногда помощь в этом деле кратковременная — совет, помощь в покупке каких-то детских вещей, а иногда надо заниматься проблемой долго — например, помочь добиться полагающееся жилье. Я скажу откровенно: не помню ни одного случая и не знаю ни одну женщину, которая бы пожалела о рождении малыша.
Важно, что сейчас широко распространяется опыт кризисных центров. Вот уже 15 лет такая организация действует в Иваново, работает «Покров» в Пензе, недавно новый центр в Белгороде. Но мало открыть подобные места, важно, чтобы о них знали женщины. Сейчас мы работаем над специальным трехзначным телефоном доверия и помощи для женщин, который будет работать по всей стране.
- То есть, это будет такой женский «911»?
- Именно. Не только женский, скорее — семейный. Во многих городах есть телефоны доверия, но, как правило, там очень много цифр, 8-800 ... и что-то там еще. В критической ситуации далеко не все его вспомнят, номер должен быть коротким, запоминающимся, и работать там должны специалисты, которые оперативно помогут каждой женщине в любой ситуации и в конкретном регионе. Сегодня, казалось бы, хватает и сил, и средств, и кадров, чтобы дать женщине какой-то выбор, например, помимо аборта.
- И все-таки если речь зайдет о том, чтобы вывести аборты из ОМС — какую вы примите сторону?
- Эта инициатива Святейшего Патриарха, эту позицию отстаивает РПЦ. Некоторые эксперты считают иначе. Кто-то полагает, что такой механизм непрост в реализации, так как налоговые поступления у нас «неокрашены». Тут я стараюсь быть объективной и считаю, что разные подходы имеют право на обсуждение. Главное — не должно быть принуждения, и женщина должна рассчитывать на комплексную помощь от государства. Наша общая задача выстроить систему помощи так, чтобы ни одна женщина не хотела сделать аборт.
- За то время, что вы занимаете пост, произошло несколько громких скандалов с приемными семьями. Как вы считаете, нужно ли ограничивать число приемных детей, которые государство готово передать в семью?
- Не считаю разумными жесткие запреты в этом вопросе. Мне кажется вполне приемлемой рекомендация министерства образования о 8 детях в семье, включая кровных и приемных. Подчеркну, это именно рекомендация, а не указ и не запрет. Буквально сейчас я занимаюсь проблемой одной семьи, где детей уже больше 9, и они хотели бы взять еще одного конкретного ребенка, но местная опека сомневается — после всех громких дел они хотят перестраховаться. Но я думаю, нужно разбираться в каждом конкретном случае, здесь не может быть формального подхода. Безусловно, нужно обращать внимание, каких детей берут приемные родители, сколько внимания потребует каждый ребенок в силу своего здоровья и развития, какие у него особенности развития. Мне хочется сделать обязательной психологическую экспертизу, разработать ее единый стандарт для всех регионов России. Так же я считаю обязательным сопровождение для семей с приемными детьми, но принципиально важно, чтобы оно выглядело как помощь, а не как контроль, и не было оскорбительным для родителей и детей. Я часто встречаюсь с приемными родителями, всегда спрашиваю, чем помочь. И почти все говорят одно и то же — очень хочется иметь возможность в любое время набрать номер и поговорить, посоветоваться.
- Различные сообщества приемных родителей заявляют, что случаи, когда детей возвращают из-за денег, очень редки. Это правда?
- Возвраты, к сожалению, есть, и тенденция принципиально не изменилась, и причины тоже. Важно, что приемных семей стало существенно больше, поэтому и внимание к ним, к их проблемам, в том числе и к возвратам, стало пристальней. Каждый случай возвращения ребенка в детдом, безусловно, это наша общая боль. Это значит, что где-то вовремя не увидели, не помогли, не смогли, не сработали, приемные родители не рассчитали свои силы, много чего еще «не»…
- В таком случае интересны отношения с иностранными усыновителями и в первую очередь, конечно, с США?
- Я думаю, наша страна готова заново рассмотреть этот вопрос, при условии, что будут удовлетворены все запросы Министерства образования относительно уже усыновленных детей. Пока, к сожалению, о многих детях ничего не известно.
Пока в лидерах иностранного усыновления российских детей Италия, нельзя сказать, что там все безупречно, но все рабочие вопросы решаются. У нас есть успешный опыт в этом плане с Францией — создана двусторонняя комиссия по семейным конфликтам, которая работает не формально, а очень точно и аккуратно. Сейчас наметились положительные сдвиги с Финляндией. Моя работа на посту омбудсмена как раз началась с неприятной истории, когда у российских граждан, проживавших в этой стране, забрали детей. Нам удалось вернуть детей папе и маме, и они благополучно вернулись в Россию. Но эту проблему пришлось тогда решать буквально в «ручном» режиме. Важно выстроить международный юридический механизм для системного решения подобных проблем, поэтому в ближайшее время у меня состоится рабочая поездка в Финляндию.
Но, разумеется, приоритет всегда остается за российскими усыновителями. Думаю, все согласятся, что это резонно и логично.
- Какой, по вашему мнению, должна быть современная российская семья, и какой должна быть помощь государства для нее?
- Здесь я озвучу позицию некоторых наших демографов, которые считают, что четверть российских семей должна стать многодетными и иметь не менее 4 детей. Безусловно, это утверждение не случайно — в 90-ые годы рождаемость была критически низкая, поэтому сейчас рождаемость снижается и, к сожалению, эта тенденция в ближайшее время будет только усугубляться. В этих условиях тем более следует говорить о необходимости увеличения и улучшения качества помощи российским семьям. Именно сейчас принципиально важна поддержка и стимулирование мам поколения 80-х на рождение третьего и последующего ребенка. Кроме того, нужно воспитывать со школьной скамьи семейные ценности, создавать и активней продвигать в обществе позитивный образ многодетной благополучной и счастливой семьи.
Вместе с тем есть необходимость проанализировать опыт различных регионов России. Мы очень неоднородная страна. Например, на Кавказе у нас многодетная семья — это норма. В ряде регионов успешно работают программы по поддержке многодетных семей — там и землю дают, и помогают построить дома, существуют выплаты за каждого последующего ребенка. Но если отбросить всю лирику, то можно с уверенностью сказать, что основная проблема большинства российских семей — это жилье. И именно поэтому достаточно успешной и своевременной мерой стимулирования рождаемости стал материнский капитал, который помог многим семья купить дома и квартиры. Поэтому, скорее всего, эта программа будет действовать и дальше.
- Немного о вашей собственной семье. Насколько я знаю, вы в свое время выходили замуж за программиста. Как вы приняли то, что ваш муж стал священником?
- Для меня это не было такой уж большой неожиданностью. Я знала, что семья моего мужа религиозна и всегда была связана тесно с церковью. В моей семье — в основном учителя и инженеры. Но мы тоже все были крещенные, воспитывались в православной вере. Так что, разумеется, никакого отторжения у меня не было, наоборот, я пошла получать второе высшее образование по специальности «теология», чтобы понимать, в какой среде теперь будет «вариться» мой муж и наша семья. Единственное, что меня беспокоило — это кандидатская мужа. Ее защита совпала с принятием сана, но в итоге ему все успешно удалось совместить. Я думаю, это совершенно нормально, если ты любишь человека и желаешь прожить с ним жизнь, искать пути решения и принимать его выбор.
- Видимо, ваш муж думает так же, раз он поддержал ваше назначение. Как ваша семья адаптировалась в Москве?
- Безусловно, поддержка моего мужа была колоссальна, но она была всегда, и это не значит, что все обязанности по воспитанию детей легли на него. Мы всегда стремились распределить нагрузки, главное, чтобы наши дети получали все необходимое. И нам это удается. Мои старшие дети занимаются активно музыкой: Маша играет на гитаре, Даша — на флейте, Иван на аккордеоне. В Пензе они еще занимались так же и спортом: Ваня ходил на дзюдо, а девочки — на плавание. В Москве мы пока приспосабливаемся к огромным расстояниям. А мои младшие сыновья — Коля, Тимофей и Левочка пока маленькие для кружков. В целом, мы живем как обычная российская семья. У нас стандартное утро — я заплетаю косички, кормлю завтраком, дети идут в садик и школу, я еду на работу. Вечером все встречаемся дома. Я всегда хотела большую семью, много детей, думаю, как и многие женщины, тут я вряд ли оригинальна. Но никогда не планировала только сидеть с детьми дома, в любом бы случае я работала — в фонде или в школе, была бы депутатом, вела какую-то общественную деятельность.
