Понятно, что в то время у многих людей, что называется, крыша поехала — они не выдержали обвальных перемен, обрушившихся на неподготовленное общество, мечтавшее о шведском социализме с американскими зарплатами и российской духовностью. Но сейчас и куда более уравновешенные люди используют одиозное понятие фашизма далеко не в соответствии с его академическими определениями. Это связано с восприятием фашизма как абсолютного зла, которое свойственно большинству современных людей — и которое отталкивает любого нормального человека от всего, что с этим зло связано.
Фашизм в массовом сознании — это убийство миллионов людей по этническому принципу, безудержные агрессивные войны и массовые военные преступления. При этом различия между терминами «фашизм» и «нацизм» в этом же сознании практически отсутствуют. Оба эти слова носят ярко выраженный негативный характер, причем тесно связаны именно с самым трагическим периодом истории Германии (фашизм Муссолини и его эпигонов интересует разве что специалистов и любителей истории).
Конечно, есть и исключения, связанные с героизацией нацизма. Еще в советское время некоторые молодые люди отмечали день рождения Гитлера, а нацистская эстетика проникла в общество в немалой степени после просмотра вполне антифашистского фильма «Семнадцать мгновений весны» (где сотрудники Главного управления имперской безопасности одеты куда более элегантно, чем было на самом деле). Неофашистские настроения существуют в России и сейчас — как и в европейских странах. Но все же исключения только подтверждают правило.
Неудивительно, что обвинения в фашизме звучат в политических дискуссиях — такую наклейку можно попытаться прилепить к оппоненту, чтобы от него шарахались люди. Но большой вопрос, удержится ли она на нем — в большинстве случаев обвинение провисает за отсутствием исчерпывающих доказательств. Интересно, что американские левые обвиняли в фашизме правое крыло республиканцев, а лет десять назад в США вышла книга консерватора Джоны Голдберга, который, напротив, проводит параллели между фашизмом и либерализмом. Она так и называется — «Либеральный фашизм». Аргументы леваков, кстати, пропагандировались в СССР, а книгу Голдберга перевели в современной России, где она вписалась в антилиберальный тренд. Но это отнюдь не значит, что в общественном мнении как США, так и России либерализм или консерватизм связывается с фашизмом.
Если же обратиться к внутрироссийским реалиям, то в 1990-е годы в фашизме нередко обвиняли Владимира Жириновского. Недавно в Интернете был размещен ролик, связывающий с Гитлером Алексея Навального. Однако в обоих случаях такие сравнения не сработали — более того, они контрпродуктивны, так как привлекают дополнительное внимание к объекту нападок.
Почему же такие мощные сравнения не сработали? Именно из-за того, что они являются слишком мощными. В 90-е Жириновский не был абсолютным злом даже в глазах своих самых жестких критиков. Он воспринимался, конечно, иначе, чем в настоящее время, — далеко не как талантливый политический шоумен, прекрасно использующий протестные настроения. После неожиданной победы на думских выборах 1993 года Жириновский, предлагавший омыть сапоги в Индийском океане, выглядел куда более серьезной и для многих опасной фигурой — но все равно не Гитлером. Московский красноречивый юрист никак не связывался с убийствами и концлагерями. Равно как трудно было представить, чтобы генералы и офицеры двинулись за этим юристом в направлении Индийского океана — как и любого другого.
То же самое относится и к Навальному — за тем исключением, что он даже на риторическом уровне не проповедует целесообразность агрессивных войн. Что же касается его ораторского стиля, то он не выходит за рамки, свойственные митинговому политику, так что сравнение с Гитлером не работает и в этом случае. Более того, время для того, чтобы проводить такие параллели, было выбрано исключительно неудачно — когда в обществе уже закончился период мобилизации, связанной с ощущением, что Россию окружили враги. Зато возродился интерес к антикоррупционной теме, что неудивительно в условиях затянувшейся экономической стагнации, которая делает все более актуальным извечный вопрос о том, кто во всем этом виноват. На этом фоне сравнение Навального с Гитлером воспринимается как попытка подменить антикоррупционную тему дискредитацией того, кто наиболее активно и успешно ее использует.
Впрочем, столь мощное сравнение все хуже работает и в других странах. Современная европейская политическая культура маргинализирует даже минимальную терпимость к нацизму, поэтому политики, стремящиеся добиться электорального успеха, делают все, чтобы избежать обвинений в любых симпатиях к Гитлеру. Хрестоматийным является пример с катастрофой, постигшей карьеру известного деятеля германского ХДС Филиппа Еннингера, бывшего в 1988 году председателем бундестага. В своей антифашистской по смыслу речи по поводу 50-й годовщины «хрустальной ночи» (массового еврейского погрома) он допустил двусмысленные выражения, которые были истолкованы общественным мнением как примиренческие в отношении нацизма. Разразился скандал, и Еннингер был вынужден уйти не только в отставку, но и из политики вообще.
Раз политические деятели не дают повода для обвинений, то их очень трудно убедительно сравнить с Гитлером. Так, Марин Ле Пен для достижения политического успеха порвала с родным отцом, который неполиткорректно, а то и просто расистски высказывался на различные, в том числе исторические, темы. И уже после первого тура нынешней избирательной кампании быстро уволила с поста временного главы своей партии Жана-Франсуа Жалька, когда выяснилось, что тот много лет назад поставил под сомнение достоверность холокоста. Марин прекрасно понимала, что промедли она хоть на день, и сотни тысяч, а то и миллионы избирателей могли засомневаться в том, насколько искренне она отказалась от отцовского политического наследства, которое остается одиозным для очень многих ее нынешних сторонников.
Впрочем, иногда сравнение с фашизмом все же работает эффективно — но сугубо точечно, когда надо решать конкретные задачи. Например, в прошлом году в Австрии состоялись президентские выборы, причем прошли они в три тура (второй тур пришлось переиграть из-за процедурных нарушений). И фашистская тема была активно использована против ультраправого кандидата Норберта Хофера, бывшего одним из фаворитов этой избирательной кампании. Много голосов она у Хофера не отняла — сам кандидат, подобно мадам Ле Пен, всячески демонстрировал свою совместимость с демократическим обществом. Но основные кандидаты шли ноздря в ноздрю, и Хоферу для победы могло не хватить как раз нескольких процентов заколебавшихся избирателей.
Полемика в стиле «ты фашист — сам фашист» связана и с еще одной проблемой. Можно вспомнить старую историю про пастушка, который донимал взрослых криками «Волки, волки!» и не получил помощи, когда волки действительно пришли. Так и с фашизмом — если упоминать его по каждому поводу, в сугубо конъюнктурных целях, то можно проглядеть и реальную угрозу.
