Уже с раннего утра открывается живописная картина. К воротам стекается весь «цвет» московских улиц. Кто с костылем, кто на коляске, кто на своих двоих. Кто трезв, кто на старых дрожжах. Кого-то привозит социальный патруль. Почти все скитальцы немытые, голодные, неприкаянные и никому не нужные.
Сюда, на край Москвы, приезжала доктор Лиза. Ведь сирые и убогие были ее контингентом. Она состояла в попечительском совете центра. Помогала госпитализировать тяжелобольных, передавала медикаменты, покупала железнодорожные билеты иногородним.
— Человек-сила! Всех заряжала одним своим присутствием. Знаете, Елизавета Петровна сразу различала, кто действительно нуждается в помощи, а кто ведет паразитический образ жизни. Вот этим спуску не давала! — Надежда Александровна Третьякова, заместитель директора по социальной работе, вспоминает о Елизавете Глинке с комом в горле.
В Москве два таких государственных заведения для бездомных с шестью территориальными отделениями в разных округах. Они рассчитаны на 1300 койко-мест. Здесь, в центре имени Е.П.Глинки, сейчас временно обитают около 600 человек.
Актовый зал, библиотека, комната отдыха на каждом этаже, столовая, домовый храм иконы Божией Матери «Умягчение злых сердец» — стационарное отделение больше напоминает интернат, чем пристанище бомжей. Постояльцы в чистой одежде, некоторые со шлейфом вполне приятного одеколона. Правда, в приемном отделении, куда с восьми вечера и до восьми утра стекается живописная публика с городского дна, обстановка иная.
— Я не брезглива, но, когда приходишь туда, начинаешь понимать, что именно вызывает отторжение, — говорит моя собеседница. — Это, конечно, потеря человеческого облика. Специалисты знают: через полгода жизни на улице трудно вернуться к нормальному существованию. Людей приходится заново учить всему: переодеваться, мыться, стричь ногти, правильно держать ложку. Многие страдают зависимостями: алкогольной, токсической, наркологической.
Концентрация обитателей чердаков и подвалов в центре социальной адаптации варьируется в зависимости от времени года. Зимой на ночлег просятся более 400 человек в сутки. Летом, когда можно уютно подремать под кустом или на скамейке в парке, страждущих в два раза меньше. Одних привозит социальный патруль, другие добираются сами.
У большинства самые простые желания: поесть, помыться, погреться, переодеться. Старая одежда безжалостно уничтожается, потому что она, как правило, кишит насекомыми-паразитами. По договоренности с Московским научно-практическим центром по борьбе с туберкулезом два раза в неделю всем делают флюорографию.
В холодное время года принимают всех, независимо от состояния, даже в алкогольном опьянении.
Некоторые устали бродяжничать. Тех, кто решил покончить с жизнью на улице, принимают в стационар, где за дело берутся специалисты. Они безвозмездно помогают восстановить документы, вернуть права на утраченную жилплощадь, устроиться на работу. Но насильно никакие услуги не оказываются, все на добровольных началах.
— Среди наших подопечных преобладают мужчины, их около 70 процентов, — рассказывает о контингенте Надежда Третьякова. — В отделении стационарного пребывания можно пребывать до трех лет, но практика показывает, что есть независимые обстоятельства, и тогда люди зависают надолго. Мы не можем их вернуть на улицу. Но если кто-то нарушает внутренний режим проживания, в частности сухой закон, приходится говорить «до свидания». У человека всегда есть выбор.
В комнатах в среднем находятся по 8–10 человек. Спят на двухъярусных кроватях, застеленных бельем. Для бывших обитателей подъездов это роскошь.
Распорядок дня простой: в 7 утра подъем, в 23.00 — отбой. Выход, естественно, свободный. Есть люди, которым удалось найти работу, и здесь они только ночуют, как в общежитии.
Кормят два раза в день: обедом и ужином. У дверей столовой очередь: люди собираются заранее. На стене меню дня. Сегодня на обед салат из свежих помидоров, суп картофельный с горохом, плов со свининой и компот из клюквы. На ужин — жареные куры с гречневой кашей! Никакого фастфуда, все готовится в котлах. Понятно, что на кухню никто не жалуется.
■ ■ ■
…Надежда Александровна рассказывает мне о слепой колясочнице. У нее трехкомнатная квартира в Митине, где живут ее два сына со своими женами. Мама-инвалид нужна им только в день получения пенсии. А потом ее выгоняют на улицу.
— Она у нас уже не в первый раз. Появилась без документов, без пенсии. Мы помогли все оформить, устроили ее в пансионат. Через три месяца она опять здесь. Спрашиваю: «Что случилось, Нина Алексеевна?» — «Я детям поверила, они меня забрали домой. Как только получила пенсию, снова выкинули на улицу».
Контингент тут живописный. Кого только не прибивает к этим унылым берегам! Здесь встретишь и вчерашнего зэка, и алкоголика, и инвалида, и жертву квартирных мошенников, и человека, который еще недавно считался благополучным, пока не попал в беду. Но самая печальная категория — старики, которых родные дети равнодушно выбросили за борт. И эта горькая правда жизни так ужасна, что в нее не хочется верить. Не потому ли бездомные пенсионеры часто придумывают себе другие, более красивые истории?
…Седые волосы на прямой пробор, теплая кофта, длинная юбка, интеллигентная речь. Типичная учительница старой школы. Внешность не обманывает: педагогический стаж Галины Владимировны Барковой 58 лет. Она арфистка, ученица знаменитой Ксении Александровны Эрдели, гордости Московской консерватории. Имя Галины Владимировны нахожу в списке преподавателей и концертмейстеров Московской городской детской музыкальной школы имени С.С.Прокофьева.
Она гордится своими корнями: один из ее предков был боярином, царским конюшим. К слову, эту высокую должность занимал и Борис Федорович Годунов.
— Я и с Петром Петровичем Шереметевым знакома, он мне даже дал свой мобильный в Париже, — как бы невзначай сообщает Галина Владимировна. — А сейчас работаю над проектом создания мужского ансамбля арф! Моя мечта — возродить производство отечественных арф.
Такого изысканного инструмента в актовом зале нет, поэтому прошу Галину Владимировну сыграть на фортепьяно. Она извиняется, что инструмент ужасно расстроен, но пальцы уже привычно бегут по клавишам, извлекая мелодию.
Ей под восемьдесят. Сердце щемит, когда подумаешь, как порой несправедлива судьба.
— Я жила в хорошей квартире рядом с Белорусским вокзалом, — делится Галина Владимировна своей историей. — Взяла кредит для сына под залог квартиры и попала на мошенника. Сын сказал: «Мама, попрощайся с квартирой! Могут кого-то нанять за 500 долларов — и тебя убьют!» Так я лишилась своего крова. У меня была огромная библиотека, конечно, не такая большая, как у моего папы — 14 тысяч книг, но все равно. Я тридцать лет гонялась за полным собранием сочинений Чернышевского и наконец ухватила. А Ленина всего за 150 рублей купила! Теперь у меня все 45 томов.
Первое время она снимала квартиру, куда переехала со своими книгами. Потом денег не стало, и вот уже третий год пенсионерка живет здесь, в комнате на восемь человек. Галина Владимировна на перемены в своей жизни не жалуется. Говорит, что люди здесь интересные и она со всеми находит общий язык.
…Из тех, кто оказался на улице, настоящих бездомных — около 70 процентов (из них лишь 14% москвичи), а остальные сами избрали такой экзотический образ жизни. Кто-то приехал в Москву на заработки, но не сложилось, а домой вернуться стыдно. Кто-то, как Галина Владимировна, стал жертвой мошенников. Очень многих беззащитных москвичей предприимчивые дельцы выписали из столицы во Владимирскую область. В Вязниковском районе что ни адрес, то «резиновый» дом. Этих горемык особенно жалко. Как правило, они даже не подали заявление в полицию — и все сроки давности уже прошли. Поэтому восстановить их права невероятно сложно.
Юрий — москвич. На казенных харчах с прошлого июля. Когда попал сюда, его от ветра качало. А теперь выглядит вполне достойно и нисколько не похож на бомжа.
— Все семьи счастливы одинаково, каждая семья несчастлива по-своему, — он по-своему цитирует Льва Николаевича Толстого и добавляет, что в крахе своей семейной жизни на 90 процентов виноват сам. — Где-то перегнул палку. Отец был военным и старался сделать из меня хорошего человека. Три года назад я оказался на улице. Сначала снимал квартиру, потом комнату, пока были деньги. А дальше в моей жизни было все: и вокзалы, и подъезды. Жил под открытым небом. Если бы я не узнал о центре социальной адаптации, меня бы уже не было. Знаю многих, которые чудом уцелели: их избивали, обливали бензином и поджигали. Были и у меня драки, когда впятером на одного.
Первое, что у него исчезло, — это документы. Лег спать, проснулся: ни паспорта, ни водительского удостоверения, ни военного билета, ни медицинского полиса — ничего! Мобильный телефон тоже украли, а вместе с ним пропали все контакты. Юрий помнит адреса, но не будешь же караулить у подъезда, да и денег на дорогу тоже нет.
В конце прошлого июня он познакомился со священником одного из подмосковных храмов, и тот буквально заставил бродягу прийти сюда. Купил ему билет на электричку, а на Курском вокзале Юрий сел в автобус с надписью «Социальный патруль».
— До этого слышал, что здесь якобы тюремные порядки, — говорит Юрий. — Наверное, раньше так и было. Меня все устраивает. Санитарное состояние вообще поразило. Соблюдаются все нормы. Я достаточно привередлив в еде, но ни разу не было случая, чтобы я отодвинул тарелку и сказал, что этого есть не буду.
Он, конечно, наголодался за время скитаний. По ночам у торговцев шаурмой просил кусок хлеба. Бывало, доходил до предела и стоял с протянутой рукой, чтобы купить какой-то еды. Люди проходили мимо, некоторые давали бесплатный совет: работать надо!
— Улица подразумевает, что ты будешь выпивать. Я пил для себя, чтобы затуманить воображение, иначе получил бы инсульт. Если ты не выпиваешь, то психологически не выдержишь. Это зазеркалье. Параллельный мир, о котором никто ничего не знает. Свой мир со своими законами, — размышляет Юрий. — Из-за того, что я не курю — не стреляю сигареты, не собираю бычки, — уже был белой вороной.
На ночлег устраивался в подъездах. Всякое случалось. Иногда жильцы вызывали полицию, но Юрий — аккуратный и мирный бомж, поэтому стражи порядка его не трогали.
— Бывает, добрая женщина вынесет стакан горячего чая и кусок хлеба с колбасой, а бывает, что тебя в пять утра будят. Открываешь глаза: ротвейлер над тобой стоит. Хозяйка смеется, а пес начинает рвать твою куртку. Или мордатые ребята выходят с битами и выгоняют. Гуманизм в нашей жизни не присутствует, — философски замечает Юрий. — Но однажды девушка вышла: «Как вас зовут? Пойдемте со мной!» Зашел в квартиру, а там трехлетний ребенок. Она мне сказала: «Залезайте в ванну!», а потом еще и накормила. Я сам потом думал про себя: а я бы смог так — с лестницы позвать домой?
В одном подъезде он прожил около двух недель. Мужчина, который каждый день в шесть утра шел на работу, пожалел тихого бездомного: пустил на время пожить в квартире, которую снимал вместе с другом.
— Я спал на полу, но после подъезда это был рай, — вспоминает Юрий. — Там ведь лежишь прямо на бетонных ступеньках, на сквозняке. И ведь не чихнул ни разу, как солдаты на войне, которые спали на снегу и не заболевали.
■ ■ ■
В Москве просто выжить. Бомжи со стажем знают, где поесть, переночевать или помыться. В столицу слетаются отовсюду. Как правило, у них нет документов. Центр социальной адаптации может купить им билеты, но отправлять их «в никуда» тоже нельзя. Не все регионы готовы принять своих непутевых земляков. Особенно сложно выправить документы иностранцам.
У Игоря Васильевича Иванова из Литвы, похоже, все в прошлом. Был актером, играл в основном в антрепризе. В поисках работы когда-то перебрался в Санкт-Петербург. Но однажды квартиру, которую снимал актер, ограбили, заодно прихватили портфель с документами. Напрасно Игорь Васильевич обивал пороги литовского консульства — там ему не пошли навстречу. Когда совсем не стало работы, бездомного актера пригрели в питерском приюте при фонде св. Димитрия Солунского, а потом переправили в Москву — здесь больше возможностей восстановить документы.
— Неужели я похож на человека, который живет на вокзале? — с обидой говорит Игорь Васильевич. — Мне тяжело с этими людьми. Они чувствуют мою харизму, поэтому периодически вспыхивают конфликты. Но выхода нет — приходится терпеть. Планида такая. Здесь принимаю участие в концертах, недавно готовил программу о Белле Ахмадулиной, Андрее Вознесенском, Евгении Евтушенко. С Евгением Александровичем лично общался, мы познакомились в Центральном доме литераторов. Он меня в Переделкино когда-то приглашал. И с Кареном Шахназаровым я знаком, он мне роль предлагал.
Игорь Иванов спасается воспоминаниями. Реальность, в которой он оказался из-за своей «планиды», для него непереносима.
— Здесь многие переживают кризис, — подтверждает Анжелика, психолог центра. — Кризис определяется длительностью нахождения на улице и травматической ситуацией. В процессе жизни на улице личность деградирует, растет неуверенность. Эта категория населения не пользуется своими социальными связями: им стыдно признаться, что они на дне.
На мотивационных тренингах людям помогают нащупать почву под ногами. Но шансов выбраться из ямы не так много. По мнению психолога, лишь 15–20 процентов могут выплыть.
— Можно опомниться и прийти в себя независимо от того, что ты пережил, — уверяет меня Владимир. Он неоднократно лежал в 17‑й наркологической больнице, даже женился, как он говорит, «по пьянке». А когда-то окончил театральный институт в Тбилиси, работал в цирке. — Я не мог пройти мимо магазина, чтобы не купить хотя бы бутылку пива. Спишь где-то под кустом, обмочился от холода, встаешь — от тебя несет ужасно. Где греться? В подъезд не зайдешь, в транспорт не пустят, в электричку не сядешь. Куда деваться? Идешь и сам от себя отворачиваешься. У меня уже восьмой паспорт, потому что заснешь где-то, и тебя обязательно обшмонают! Почувствовал, что я уже ниже плинтуса. «На дне» Горького отдыхает.
Несколько месяцев он держится. Объясняет, что не пьет своим недругам назло: не хочет их радовать. Такая неожиданная мотивация. Теперь Владимир готов помогать другим и пишет письма в Администрацию Президента.
По словам социального работника Дмитрия, алкоголиков здесь никак не меньше 70 процентов, хотя в болезненном пристрастии к спиртному признаются единицы. Такие, к примеру, как завсегдатай Надежда Михайловна, чье жизненное кредо «пила, пью и буду пить».
— Отмываем, даем новую одежду, через день она опять в непотребном виде на пятачке у магазина, — живописует Дмитрий. — Люди превращаются в изгоев из-за алкоголизма, судимости, семейных проблем. Около 35 процентов нашего контингента — судимые. Вернулся человек из заключения: ни дома, ни работы, ни денег. Куда ему идти?
Беда может случиться и с теми, кто, казалось бы, социально защищен. Дмитрий вспоминает молодого человека, на которого он невольно обратил внимание на кормлении бездомных. Тот был прилично одет, будто только вышел с работы, а на следующий день явился в засаленном костюме и в ботинках на босу ногу.
Мы идем с Дмитрием по отделению. Он здоровается за руку с представительным мужчиной: «Бывший руководитель одного из подразделений таможни. Перенес инсульт. Жена отказалась принимать, и он оказался на улице. Жил у нас и преподаватель вуза, но ему удалось выбраться.»
Таких счастливых случаев — наперечет. Но они есть. Мне рассказывают про владельца фирмы по оказанию услуг, которого лишили бизнеса близкие люди: жена с его другом. Человек провел в центре несколько месяцев, затем нашел подработку, а через полгода вернул себе все, что у него отняли.
Я выхожу на улицу и не могу надышаться. А навстречу тащатся бомжи. Многие на инвалидных колясках. Заснули в зимнюю ночь и не заметили, как отморозили ноги.
Большинству надо скоротать ночь, чтобы была крыша над головой. Утром они опять разбредутся кто куда. Многие — до ближайшего пятачка у магазина.
