...Мой собеседник Франсуа, старший офицер национальной полиции Франции, возглавляет отдел в одном из комиссариатов Парижа, который курирует крупный сектор с населением свыше полумиллиона человек.
Он только что вернулся с акции протеста, которую проводили его коллеги-ажаны («ажан» — просторечный синоним французского полицейского. — Авт.).
Причин для возмущения у полицейских Парижа много. А конкретным поводом стал вопиющий случай, имевший место некоторое время назад. Двух его коллег отморозки заживо сожгли в машине. Дело было в пригороде Вири-Шатийон. Неизвестные в масках бросили в салон полицейского авто «коктейль Молотова» и держали двери, не давая несчастным выбраться из огненного мешка.
К стычкам с хулиганами ажанам не привыкать. Бывает, наряд полицейских, преследуя воришку на скутере, залетает в район с мигрантами, и на них обрушивается «дубина народной войны». Но тут другое. Двое парней мирно сидели в машине на оживленном перекрестке, наблюдая за порядком. Жестокое нападение на них — акт социальной ненависти.
Время прошло, преступников даже не искали, потому что они скрылись в «неблагополучном» районе, куда — внимание! — полиция избегает заходить. Полицейские на своем митинге гневно возмущались бездействием властей.
…О криминальной ситуации в Париже раньше мне доводилось слышать много противоречивого. Интернет пугает видом районов, словно бы переживших нашествие вандалов. Впрочем, многие со знанием дела уверяют, что столица Франции по-прежнему прекрасна, дружелюбна, и надо поменьше смотреть российский зомбоящик.
Истина, как водится, оказалась где-то посередине. Реальный Париж, по крайней мере в своей исторической части, лучше и безопаснее картинок из теленовостей. Но если поговорить с соотечественниками, живущими здесь не один год… Если принять во внимание тенденцию…То соглашаешься с пессимистами: Париж все больше начинает походить на эти картинки. Процесс идет достаточно быстро, а главное, непонятно, что может его остановить.
Один из центральных бульваров, поздний вечер. Едва ли не все свободные места, над которыми есть укрытия, оккупированы уличными жителями. Матрацы с ворохами тряпья на них, со спящими людьми, тянутся нескончаемой вереницей. Утром часть матрацев уберут — учреждениям, магазинам, музеям надо работать. Но немалое количество лежбищ останется. Скажем, автобусная остановка — чем не жилище? Удобное, укрыто с трех сторон. Если семейство «беженцев из Ливии-Сирии-Афганистана-etc.» здесь обустроится, его едва ли кто потревожит. Парижане удивительно снисходительны и сердобольны. Я наблюдал такую картину: четверо официальных служащих вышли из машины и стали о чем-то расспрашивать бездомного. «Проверка документов», — подумал я. Пройдя мимо, обернулся. Нет, это не Москва! Люди в униформе передали бездомному лекарства или продукты, пожали ему руку и направились к своей машине. На его лице я не заметил и следов благодарности.
Центр Парижа в целом держится. Заметно «мутируют» районы 18-й, 19-й, часть 20-го. Свой облик меняют пригороды. В одном из них, Сен-Дени, некогда вершилась история Франции, там в усыпальнице покоятся почти все ее монархи. Именно здесь, у площади Насьён, несколько лет назад начались беспорядки, которые обернулись погромами и сожжением нескольких сотен автомашин. Известны случаи, когда врачи «скорой помощи» отказывались выезжать в Сен-Дени.
…Мы с Франсуа разговариваем уже около часа. Я замечаю, что все это время телефон на его столе молчит. В здании комиссариата офисная тишина. У французских полицейских служба более спокойная, чем у российских. Но, как выясняется, подчас более опасная.
Сам Франсуа по виду сугубо штатский и мирный человек. Впрочем, это впечатление обманчиво: мне говорили, что он — решительный офицер, владеющий боевыми искусствами. Что совершенно точно — он решителен в выводах. Утверждает, что последний президент Франции, который проводил самостоятельную политику, — Ширак, а последующих называет «американскими марионетками» (именно так!), чем и объясняет многие нынешние беды своей страны.
...Оставляем на время тему мигрантов. Есть же и другие проблемы у полицейских Парижа.
— Французские тюрьмы, наверное, не заполнены?
— Забиты до отказа!
— Кого больше всего сажают? В России самая многочисленная категория заключенных — производители и сбытчики наркотиков. А у вас?
— У нас первые в этом списке — педофилы…
— Признаться, не ожидал этого услышать.
— Во Франции педофилия карается очень строго. Приняты жесткие законы. Уличенного в «поглаживании» подростка судья может отправить за решетку на десять лет. Много дел о сексуальном насилии, насилии в семье. Третьи в этом списке — наркодилеры.
Борьбу с педофилами и наркодилерами во Франции ведут специальные подразделения. Франсуа и его коллеги имеют дело преимущественно с уличными ворами, угонщиками автомобилей, хулиганами. Убийства в столице Франции случаются нечасто. Жизни туристов здесь по-прежнему мало что угрожает (в отличие от их сумочек и содержимого карманов). Иное дело, когда происходят криминальные разборки в пресловутых неблагополучных районах …
— А если в этом районе произойдет убийство, полиция туда приедет?
— На убийство приедет. Обычно свидетелей нет, никто ничего не видел и не слышал. Дело ограничивается установлением факта.
Я представил, как это выглядело бы у Жоржа Сименона. Комиссар Мегрэ приезжает в «плохой» район, фиксирует убийство и ретируется, радуясь, что остался цел.
Мне захотелось узнать реакцию собеседника на событие, которое вызвало резонанс у меня на родине.
— У нас недавно арестовали полковника полиции, у которого нашли больше ста миллионов долларов. Во Франции такое возможно?
Франсуа изумлен.
— Сто миллионов долларов?
— Даже больше. И до сих пор продолжают находить.
— Я служу в полиции около двадцати лет, но с коррупцией в наших рядах никогда не сталкивался. Она существует где-то высоко. Не на нашем уровне. Сто миллионов долларов! У полицейского!
Я постарался объяснить Франсуа, что задержанный полковник — не рядовой, он курировал банки, отвечал за борьбу с коррупцией в этой сфере. Мой собеседник изумился еще больше. Мне стало стыдно. Пришлось сменить тему.
Франсуа уходит и вскоре возвращается. Поясняет:
— Доставили двух воров. Румыны. Только пустое это: суд их, скорее всего, отпустит. Некоторых мы задерживаем по 10–15 раз, знаем их по именам.
Выходцы из Румынии — по большей части это цыгане — давняя головная боль для полицейских Франции. Желающих найти работу, интегрироваться во французское общество среди них немного, большинство идет прямиком в криминал. Власть, как водится, политкорректно об этом помалкивает. Николя Саркози в бытность главой МВД перед выборами сделал популистский шаг: табор из пяти тысяч цыган показательно выдворил из страны. Через полгода все они просочились обратно во Францию. Больше поползновений как-то решить этот вопрос не было.
Французский закон печется о чем угодно, но только не о безопасности полицейских, мрачно заявляет Франсуа. Правила применения ажанами спецсредств сводятся фактически к следующему. Если идет драка на кулаках, то и унимать ее надо голыми руками. Хулиган взял в руки палку — полицейский может достать дубинку. Если бандит ведет стрельбу, то полицейский вправе применить пистолет, но если бандит опустил оружие и побежал, то ажан стрелять по нему уже не станет, иначе его засудят. Очень много сотрудников полиции во Франции осуждено за превышение полномочий при пресечении реальных преступлений.
«Вор должен сидеть в тюрьме» — это не о сегодняшней Франции, подумал я. «Полицейский должен сидеть в тюрьме, если он применил избыточную силу против вора» — это вернее.
…В какой еще европейской стране полиция имеет столь же давние традиции, как во Франции? Здесь в начале XIX века была создана первая в Старом Свете криминальная полиция — сюртэ. Скотланд-Ярд в Британии появился позже. Француз Бертильон совершил революцию в криминологии, обосновав антропометрические методы опознания преступников. Образ комиссара Мегрэ (и его забавного антипода комиссара Жюва) завоевал весь мир. Профессия полицейского во Франции продолжает оставаться уважаемой. Офицером полиции, тем более комиссаром, можно стать, только выдержав серьезный конкурс. Ажаны, которых встречаешь на улицах, выглядят очень достойными представителями своей страны: они улыбчивы, приветливы, интеллигентны. Но вот беда: преступники перестали их бояться. В эпоху политкорректности и толерантности французские полицейские зачастую не могут защитить ни сограждан, ни себя. Возможно ли в Париже повторение беспорядков с погромами и поджогами машин? Франсуа говорит: «В любой момент. И почти в любом городе или районе». Он невесело усмехается: в тех районах Парижа, которые полностью контролируются криминалом (нелегко это выговорить офицеру полиции), больших беспорядков и не было. Но разве в этом выход?
…Вскоре после того как я вернулся в Москву, пришло известие, что в США на выборах президента произошел «системный сбой». Я вспомнил фрагмент нашей беседы с Франсуа. Он говорил, что все известные политики Франции теряют популярность. Приобретает сторонников разве что Марин Ле Пен. В словах Франсуа слышалось: она говорит правильные вещи, но ее вряд ли изберут, поскольку голосовать за крайне правых — нецивилизованно. И вот в цитадели западной демократии избиратели сделали «нецивилизованный» выбор. Это не может не иметь последствий. «Системные сбои» в странах Запада не закончились, думаю я, вспоминая наш разговор с офицером французской полиции.
